Кашу Квазимодо после некоторых колебаний все-таки съел. Жилка за щекой начала зудеть, но не очень сильно. Снадобье, очевидно, в еду попало вместе с водой и действовало слабо. Тем не менее вору здорово хотелось лечь, укрыться шикарным одеялом и вздремнуть. Тело наполняла мягкая истома, скорее приятная, чем пугающая. Нет, помрем – вот потом выспимся. Квазимодо прошелся по камере, подпрыгнул и повис на решетке. Крепкие брусья даже не скрипнули. Надсмотрщики давно ушли, обитатели камер сожрали ужин и впали в привычное забытье. Покачиваясь на решетке, Квазимодо обдумывал – какова все-таки природа этого снадобья? Магия или просто какой-то напиток из неведомых трав и еще какой-нибудь дряни? Говорят, помет дипса^[30] похоже действует, если его в спиртное подмешивать. Как там Ныр? Небось не выдержал, наглотался воды. Известное дело, лягушка – ему пива не надо, воды подавай.

Квазимодо услышал шум, шаги, поспешно спрыгнул с решетки и кинулся на матрац. Застучали суетливые шаги, кто-то заполошенно командовал. Два надзирателя метались по коридору, зажигая светильники над клетками. «Ишь, бегают, даже балахоны раздуваются, – подумал парень. – Кажется, начальство идет». В животе начала скручиваться пружина нехорошего предчувствия.

В коридоре стало так светло, что вору пришлось щуриться. Зашуршали в своих клетках потревоженные узники. Квазимодо нервно потер щеку. Хрен его знает, как нужно правильно себя вести при здешнем начальстве?

Звонко ударил гонг. По подземелью еще летал чистый звук, когда у входа послышались голоса. «Баба!» – перепуганно подумал вор, различив нежный женский смех.

В клетке напротив непонятное существо прижалось к решетке. Длинные паучьи пальцы обхватили брусья преграды, огромные блеклые глаза болезненно мигали на яркий свет светильников.

«О боги! Кто же это такой?!»

Клетка слева от «паука» пустовала, зато справа к решетке прильнуло чудовищное создание. Вор видел ровные культи рук и ног, узкие щели глаз, нос, какой-то магией превращенный в подобие свиного рыла. Голову урода покрывала плотная черная щетина.

«Наверное, Кургузый, – ошеломленно подумал вор. – Как же с ним такое сделали?!»

Узники жадно смотрели в конец коридора. «Паук» пытался протиснуть голову между брусьями.

«Мне тоже нужно как они». Квазимодо подполз к решетке, ухватился руками. Пальцы дрожали. Ужас смешивался с предчувствием чего-то жуткого и одновременно прекрасного. Тело возбужденно напряглось. «Будь проклята эта каша! – с отчаянием подумал вор. – Лучше бы я с голоду сдох. Заколдовали».

Было больно. Квазимодо понял, что чуть не отрывает себе ухо, вжимаясь в решетку и пытаясь разглядеть тех, кто разговаривает в конце коридора. Нет! Не «тех» – только «ту». Ее! Ее одну! Нежный мягкий голос юной женщины манил к себе непреодолимо.

«Да что же я? Она даже не ланон-ши. Голос совсем не похож. Что я позорюсь?!» – воспоминания мгновенно помогли. Квазимодо помотал головой – и сразу начал понимать, о чем говорят. Вернее – понимать отдельные слова.

– …Я не вижу жабр, – говорил мужчина – властный уверенный глуховатый голос. – И не вижу никаких аналогичных органов газообмена. Визуально – типичный гоминоид. Возможно, грудная клетка заужена. Кажется, слухи об этих фуа весьма гипертрофированы. Впрочем, как обычно. Testimonium paupertatis^[31] гласа народного.

– Согласна, впечатления не производит. Аутопсия^[32] покажет. – Женский голосок звучал колокольчиком. – Надеюсь, ты не слишком разочарован?

– Боюсь, ты будешь разочарованна не меньше. Хотя col—lectio^[33] для тебя истинная страсть. – Мужчина усмехнулся. – Оставь материал для вскрытия. Едва ли в ближайшее время нам попадется подобный экземпляр.

– Непременно, дорогой. Мы могли бы совместить твои и мои развлечения.

– Не с этим экземпляром, Атра.^[34] Развлекайся. Меня интересует исключительно строение его трахеи. Что у нас еще нового?

– В двенадцатом блоке. Пойман вместе с фуа.

Шаги приближались. Квазимодо на мгновение судорожно зажмурился. Нужно быть как все – зачарованным животным. Колдуны они, маги или просто свихнувшиеся лорды – все равно. Лучше не отличаться от соседей по камерам.

Она была прекрасна. Вор оглушенно смотрел. Единственный его глаз широко раскрылся. Из головы выскочили все мысли об опасности, о решетках и колдовском пойле. Чудо. Истинная ланон-ши.

Безупречный овал лица, окаймленный волнами буйных блестящих локонов. В этой черной густоте почти терялись отдельные темно-синие пряди, придававшие продуманно-естественной прическе совершенно неестественную прелесть. Невысокая, почти миниатюрная девушка благодаря этой дивной гриве и стройному сложению казалась гораздо выше ростом. Очень пухлые губки, по-детски гладкие щечки, оголенные плечики придавали юной леди Атре неприличное очарование вечно юного существа. Веки, блестящие, точь-в-точь как сияющая медь, потрясли вора. Таких глаз у живого существа просто не может быть.

Квазимодо вцепился в брусья решетки. Пусть возьмет! Пусть возьмет к себе!

Девушка, опершись руками в колени, склонилась к решетке, улыбнулась. В Глоре дочки состоятельных купцов с такой улыбкой выбирали себе мартышек, привезенных с Птичьего архипелага. Обезьянки прыгали, гримасничали и визжали в ящике, затянутом сеткой. Их хорошо покупали, правда, забавные твари обычно не переживали ветреной глорской зимы.

Квазимодо чувствовал, что и ему здешней зимы не дождаться. Но это было совсем не важно. Вор пожирал юную богиню взглядом. Тело напряглось в возбужденном счастливом предвкушении. Пусть возьмет. Не может быть, чтобы не взяла. Ну, пожалуйста!!! Хотелось заскулить, заскрести ногами по тростнику. Вор молчал лишь потому, что язык отказывался подобрать слова, достойные ушей прекрасной леди.

– Ну и рожа, – сказал мужчина.

Квазимодо сморгнул.

«Что же это?! Совсем спятил – сам к этой суке хочешь? Что с тобой, Полумордый?!»

– Кажется, он неадекватен, – сказала девушка, продолжая в упор разглядывать пленника.

– Разве что абстинентный синдром. Возможно, он давний поклонник нутта. Взгляни – эктоморф.^[35] Возраст определить сложно. Но индивид явно половозрел.

– Я вижу, – серебром засмеялась красавица.

Квазимодо сдержал стыдливый порыв свести бедра вместе, прикрыть вопиющую неприличность своей наготы. Когда свалилась набедренная повязка, парень не заметил. Сейчас оставалось молить богов, чтобы вместе с приступом опьянения не ушло плотское возбуждение. Квазимодо был почему-то уверен, что охлаждение пыла пленника совсем не порадует таинственную леди Атру. Впрочем, стоило посмотреть в декольте красавицы, и вор тут же успокоился за реакцию собственной плоти. Организм не собирался выдавать смятение и колебания слишком умной головы. А грудь у прекрасной колдуньи действительно была офи-ги-тель-ная.

Леди Атра продолжала рассматривать изуродованное лицо голого пленника с интересом маленькой девочки, получившей неведомый экзотический фрукт.

– Пойдем, Атра, – нетерпеливо сказал милорд. – Что ты в нем нашла? Тривиальный гомо сапиенс. Сексуально – просто смешон. По-моему, он совершенно не в твоем вкусе.

– Но какая эффектная травма, – нежно прошептала девушка, улыбаясь по-прежнему прижимающемуся к решетке пленнику. – Воспроизвести такое украшение будет нелегко. Что, если подправить объект окончательно?

– Множественная лицевая миэктомия^[36] – вот и все, – с ноткой снисходительности заметил мужчина. – Операция тонкая и долгая, но отнюдь не уникальная. Придется повозиться с полостью рта. Не думаю, что работа с тонким инструментарием вроде зубила и плотницкого молотка так уж увлекательна. Интересно, где данный индивид заработал свой нынешний экстерьер? На боевое повреждение не похоже. Впрочем, это не столь существенно. Могу спорить, за два часа я приведу это лицо к единому знаменателю. При условии, если ты сама поработаешь с мелкими мускулами. Но забавный эффект дает именно асимметрия. Двухстороннее изменение создаст иллюзию одной из стадий ускоренного разложения при неудачном зомбировании. Кстати, нам этот процесс и так достаточно часто приходится наблюдать, ты не находишь?

– Но он так интересно выглядит. Истинная комедия дель арте,^[37] – прошептала Атра.

Квазимодо зажмурился, когда тонкий пальчик с длинным ноготком, похожим на отполированный наконечник стрелы, погладил его по лбу, скользнул к верхней развилке шрама.

Смех мужчины звучал отвратительно:

– Атра, ты бываешь истинным ребенком. Развлекайся на здоровье, но только не сейчас. Идем. А этот полуфабрикат не вздумай тащить в спальню. Меня этот одноглазый заморыш совершенно не привлекает…

Квазимодо до боли вжимался здоровой щекой в решетку. Шаги давно стихли. В загонах еще жалобно скулили и хрипели обитатели – божественная госпожа так никого и не забрала с собой.

Вор задыхался, как после долгого изнурительного бега.

Конечно, так бывало и раньше – большую часть своей сознательной жизни Квазимодо чувствовал себя изуродованным, но исключительно на рожу – все остальное работало очень даже исправно. В море, в болотах, да и вообще во времена, когда приходилось заботиться о собственной шкуре, сексуальный аппетит, понятное дело, притуплялся, но в спокойное время парень не отказывал себе в общении с доступными девицами. Как говаривала леди Катрин, против природы не попрешь. Но сейчас природа и организм прямо-таки перли против самого святого – инстинкта самосохранения. Квазимодо не без основания полагал, что именно крайне бережное отношение к собственной заднице только и спасало ее хозяина в последние годы. А сейчас…

Квазимодо отполз к задней стене и всерьез приложился лбом к камню. Помогло. От боли мозги слегка прояснились, возомнившая непонятно что плоть начала потихоньку слабеть. Вор нашел набедренную повязку и закрыл бессовестно размечтавшийся орган.

Хотелось пить. Квазимодо с ненавистью посмотрел на миску. Нет уж, лучше от жажды сдохнуть. Парень еще разок приложился лбом к прохладному камню – на этот раз осторожно, чтобы уменьшить наливающуюся от удара гулю. Вот до чего докатился – сам себе чуть черепушку не раздолбал.

В соседних стойлах шуршали и постанывали товарищи по заключению. Зверинец потихоньку успокаивался.

Квазимодо пытался думать.

Плохо дело. Подошла к концу твоя путаная воровская дорожка. Беднягу Ныра изведут на какие-то колдовские опыты, а тебя, Полумордый…

Квазимодо содрогнулся. В горячечном возбуждении он почти ничего не понял из благородного разговора, но инстинкт подсказывал, что дела обстоят не просто плохо, а совсем ни в какие ворота не лезут. Простой виселицей жизнь не кончится. Развлекутся милостивые господа на радость. Ух, и сука-баба, до сих пор холод в позвоночнике сидит. Там холод, чуть пониже печка настоящая. До чего ж красивая. Не печка, понятно, а эта леди Атра, чтоб ее аванк затрахал. Что на ней за платье было? В Глоре небось даже в «Померанцевом лотосе» красотки постесняются на себя такое натянуть.

Квазимодо пытался думать, на какую сумму в скупке Глора такой наряд в комплекте с побрякушками оценят, но мысли упрямо возвращались к сокровищам, символически прикрытым синим платьем. Разве ж это вырез? Пропасть, в которую с головой ухнешь. А грудь? Сосочки проглядывают ярче камней драгоценных.

Вор подскочил на ноги. Зелье проклятое. Следующий раз не головой нужно о стену долбануться, а совсем другим местом. Правда, шкандыбать враскоряку, как краб, потом будешь, зато все мысли о деле.

В горле совсем пересохло. Квазимодо прислушался и рискнул выбраться из клетки. Горшок с остатками воды был припрятан под старыми метлами в углу подвала. Вор жадно глотал пахнущую плесенью воду. Из крайней клетки посверкивали чьи-то глаза. Не спят узники – понятно, какой покой после таких гостей?

Квазимодо заглянул в горшок. Надо бы здоровой воды Ныру отнести. Нет, здесь и одному мало. Ныряльщику на матраце отлеживаться, а тебе придется бегать как псу последнему. Квазимодо не собирался провести за решеткой остаток жизни. Может, ее и осталось-то с поросячий хрен. Интересно, а с кабаном леди пробовала? Глазищи-то невинные, талия – обхватить двух ладоней много будет. Гнется, наверное, легко.

Опять мысли не туда съехали. Квазимодо допил воду, выплюнул попавшую в рот гадость и пошел проведать товарища.

Ныряльщик лежал на матраце, свернувшись во что-то очень маленькое, размером с речную крысу, и дрожал. Квазимодо пришлось вопить шепотом, чтобы привлечь внимание друга. Фуа с трудом подобрался к решетке. Глаза его лихорадочно блестели.

– Ты видел?! Она приходила! Какая она! Как волны. Она… Ты видел? Она смотрела на меня. Как звезды ночью. Над волнами. Блестит. Как лунная акула. Она еще придет? Она смотрела на меня, и я…

– Понравилась? – мрачно поинтересовался Квазимодо.

– Она как… – Фуа захлебнулся, потому что вор дотянулся до него через решетку и врезал по лицу.

Ныряльщик опрокинулся на спину, сел и ошеломленно потрогал себя за челюсть.

– Сдурел, Ква?

– Точно. Мне она тоже понравилась. – Вор сплюнул. – Особенно сиськи. И платье. И побрякушки. Я бы ее поставил на четыре кости и вдул бы как из эвфитона…

– Квазимодо, как ты можешь?! – ужаснулся фуа. – Она госпожа, она прекрасна…

– Видали мы ледей и получше.

– Прекрасней ланон-ши никого не бывает, – прошептал ныряльщик. Глаза его снова нездорово засияли.

– Сейчас опять врежу, – предупредил Квазимодо. – А потом кастрирую. Смачная девка эта леди Атра. Только я, и вправду видывал настоящих леди. Не в сиськах счастье, дурак ты перепончатый. Да и не ланон-ши здешняя госпожа.

– Она прекрасна, – зачарованно пролепетал фуа.

– Красивая, – согласился вор. – Только если бы ты поменьше жрал всякого дерьма травленого, сам бы сообразил. Не ланон-ши она.

– Она как звезда. Она так пахнет. Если захочет – пусть пьет мою кровь до смерти. Я только счастлив буду. – Ныряльщик снова начал дрожать.

– Не знаю, как насчет крови, но вот на твою требуху ее лорд полюбоваться пожелал. Ты что, не понял, дубина морская? Люди они. Колдуны вроде тех, что мертвяков поднимают. – Квазимодо напрягся и вспомнил: – Некроманты они, вот!

– Мы же еще живые.

– Ну, это они поправят. Вон тут рядом один сидит – не поймешь кто, – руки и ноги как таракану пообрывали. Едва ползает.

– Не может она, – запротестовал фуа. – Она нежная, как дитя. Как волны в штиль над желтым песком. Она прекрасна. О, ланон-ши…

– Куда тебя опять понесло? – разозлился вор. – Не кровососка она, креветка ты зачуханная, островная. На руку свою посмотри. Сколько пальцев? А у нее пять, как у меня. Где это видано, чтобы у дарков людские руки были? А еще у нее должны быть глаза змеиные, голос едва слышный и когти. А у этой твари сисястой разве что когти имеются, да и то, по-моему, прилепленные. От мертвяка, должно быть, взяты – вон какие синие. Еще ланон-ши яркого света не любят. А здесь светильников запалили как на праздник. Видать, не видит твоя «прекрасная» в темноте ни хрена.

– Ты откуда знаешь? – жалобно прошептал фуа. – Может, это для лорда зажигают?

– Что для лорда, что для леди, мне один хрен. Человек ланон-ши нутром чует.

– Я тоже… нутром, – прошептал фуа.

Квазимодо хмыкнул:

– Я не только то «нутро» имел в виду. Увидишь истинную ланон-ши – поймешь. Ты скажи, пиявка приморская, ты воду пил?

– Я только два глотка. Не могу я без воды.

– Хлебальник бы тебе разбить, чтобы кровью умылся, – с тоской сказал вор. – Сиди, жди. Пить начнешь – утоплю в твоей же миске.

– Не ходи, поймают.

– Пусть лучше поймают. Может, убьют сразу. Что-то слова твоей красавицы меня сильно напугали…