Вид Сопычева был странен и пугающ. Небывалая поза и скорость передвижения, нечеловечески визгливый голос поражали.

«Да разве ты могла ехать с таким гоблином в одной машине?»

Одновременно захлопали выстрелы с обеих сторон. Почему стреляли лейтенант с Николаичем, девушка вполне понимала. Почему принялись палить немцы? Возможно, их тоже напугал этот обезьяний бег. Или они заподозрили в дурацком штыке и рыжеватой книжице коварную уловку большевистского фанатика? Или просто мстили за подстреленных в недавней стычке товарищей?

Стреляли много и часто. Короткие и длинные очереди «МП-38», резкие хлопки карабинов. Немцы разбежались вокруг своих драндулетов, стреляли с колена, коротко привставая из-за укрытия. Один из мотоциклистов удобно залег на пригорочке. С того берега отвечали реже, но одна винтовка высаживала обойму за обоймой, словно автомат. Николаич старается. Это же ему не баранку крутить. Куда гонит?

Катрин чувствовала себя дура дурой. Отсюда стрелять – только себя раскроешь. Выползешь – одного-двух подстрелишь, а куда потом с голой дороги деваться?

Перед мостом замер подстреленный с двух сторон Сопычев. Брать пример с этого вороха тряпья ни в коем случае не хотелось.

Пуля звякнула о металл. Угодили в машину, под которой лежала девушка. Не хватало еще под пулю товарищей попасться.

Немцы тоже решили поостеречься. Правда, их больше волновала судьба собственной техники. Один из мотоциклистов ухватил свою машину за руль, собираясь убрать ее подальше от большевистских пуль. Свой «Цундапп»^[17] он поволок под защиту брошенной машины, прямо на прячущуюся девушку.

«На ловца и хряк бежит», – подумала Катрин, поспешно пятясь. Немец сопел, толкая тяжелый агрегат. С носа и из-под каски капал пот. Винтовка заброшена за спину, коробка противогаза по заду похлопывает, трудолюбивый оккупант попался.

Катрин морщилась. Придется нашуметь, хлопнуть «бурлака». Был бы привычный нож-«лепесток» – обошлась бы без шума. Правда, на ремне фрица висел штык. Как там с застежкой?

Немец затолкал мотоцикл в тень грузовика, с облегчением выпрямился. Прячущаяся за кузовом девушка слышала его тяжелое дыхание. Пахнуло горячим мужским потом. Соберется ли мотоциклист толкать вторую машину или просто вернется к своим товарищам, Катрин дожидаться не стала. Скользнула за спину немцу, обхватила рукой за горло и подбородок, поймала другой рукой рукоять штыка. Немец в первое мгновение замер, парализованный и беззащитный, как курица. Вот только высвободить штык не получалось. Фриц, приходя в себя, уцепился за руку, зажимающую его рот, и даже попытался кинуть невидимого противника через себя. Знакомая с такими фокусами Катрин не пустила, опрокинула мужчину к себе. Заваливаясь в ее объятиях, мотоциклист попробовал ударить головой. Собственно, девушка была готова и к этому, но уж больно здоровая башка у немца в каске оказалась. От соприкосновения с «тяжелым тупым предметом» уклониться не удалось, – аж из глаз искры полетели. Катрин зашипела, готовая отпустить тяжелое тело и без изысков всадить в него пулю из «нагана». В этот миг штык поддался и вышел из ножен. Похожий на обоюдоострый кинжал, он был длинноват для привычного девушке ножа. Отрепетированный удар в печень не получился. Фриц отчаянно затрепыхался, пытаясь укусить руку, зажимающую рот. Катрин удерживала его надежно и с повторным ударом не сплоховала. Враг обмяк. Не удержав отяжелевшее тело, девушка и сама плюхнулась на задницу. Шепотом матерясь, заерзала, оттаскивая труп за грузовик. Тяжеленный хряк.

Несколько секунд борьбы показались получасом. Все так же хлопали выстрелы. Левую щеку саднило. «Понадевают касок, козлы».

Катрин торопливо сняла с немца винтовку. Покойник лежал, изумленно разглядывая голубое небо. Девушка щелкнула затвором. Опустошила два подсумка на поясе трупа и поползла под машину.

«Отряд не заметил потери бойца». Автоматчик еще набивал патронами магазин. Трое остальных немцев стреляли, не давая поднять головы залегшему на противоположном берегу немногочисленному противнику. Мотоциклисты расположились уверенно, как будто за ними танковая дивизия стоит. Может быть, действительно ждут подкрепления?

Катрин решила не затягивать. Один из мотоциклистов оглянулся, ища взглядом запропастившегося товарища. Катрин поймала смутное лицо в прорезь прицела. Неплохие у фашистов винтовки. Голова немца коротко мотнулась, каска слетела, и мотоциклист распластался, убитый наповал. Его товарищи всполошились. Развернуться к внезапно появившемуся противнику они не успели. Катрин выстрелила в автоматчика. Тот выронил оружие, со стоном схватился за левое плечо.

В девушку начали стрелять. Догадаться, где прячется противник, мотоциклистам труда не составило, – кроме как за машинами, скрыться коварному русскому, собственно говоря, негде. Взвизгнула, отскочив рикошетом от колесного диска, пуля. Катрин торопливо попятилась. Фрицев осталось двое, но эти вполне могут зажать. Теперь не только толком не прицелишься, но и из-за грузовика не высунешься.

Один из немцев прополз по дороге ближе, приподнялся на коленях и кинул гранату. В кузов граната не попала, стукнула по крыше кабины и упала перед машиной. Девушка успела увидеть «колотушку» на деревянной ручке и уткнуться носом в землю.

Грохнуло не так уж сильно, но осколки густо застучали по машине. Кашляя от дыма и пыли, Катрин дотянулась до покойника. Едва не содрав сапог, рванула торчащую из короткого голенища такую же «колотушку». Отвинтила крышечку, дернула выпавший на шнурке шарик и изо всех сил швырнула гранату в сторону немцев.

Немец упавшую гранату увидел и, не дожидаясь взрыва, кинулся назад. Несколько секунд у него оставалось. Но торопился он зря, стоило мотоциклисту приподняться, с того берега щелкнул меткий выстрел. Лейтенант Любимов подтверждал свое звание снайпера.

Грохнула граната.

Катрин судорожно чихнула. Последнее время девушка стала необычайно чувствительна к химии. Вонь аммонала и пыль рассеялась. Оставшийся в одиночестве немец, сидя на корточках, растерянно крутил головой. Девушка подвела мушку к висящим на его шее мотоциклетным очкам. Словно почувствовав, что сейчас получит пулю, немец бросил свой карабин и задрал руки над головой.

Катрин не в первый раз удивило, с какой готовностью люди отказываются от свободы и достойной смерти. Неужели настолько счастливы в нынешней жизни? Вот дерьмо. Ты-то где свое милосердие потеряла? Не можешь пожалеть этого тридцатилетнего мужика. Сидит, будто в штаны наложил, руки, как физкультурник, тянет. Может, у него родители, жена, дети?

Она с трудом заставила себя не нажать на спуск. Лейтенант не поймет, – он парень правильный. Сначала допрос снимет, потом отправит одурманенного фашистской пропагандой солдата в лагерь на перековку. Скорее всего, там камрад и загнется от холода, вшей и недоедания. Ну, фриц, сам выбрал.

Держа винтовку на изготовку, Катрин вышла из-за машины.

– Найн наци, – громко залопотал немец, увидев врага. – Майн фатер дер коммунист. Интернационал, ферштейн?

– Ферштейн, ферштейн, – пробормотала Катрин. В таких пределах язык Гете она вполне понимала. – Отец у тебя коммунист, мать проститутка, а сам ты не местный. Может, тебе еще денег на обратную дорогу выдать?

Разглядев фигуру с винтовкой, немец примолк, очевидно пораженный принадлежностью русского танкиста к женскому полу. Наблюдая за ним краем глаза, девушка разобралась с остальными. Двое убиты наповал. Автоматчик лежал в луже крови, зажимая простреленное плечо. Серое пыльное лицо, вокруг глаз светлые овалы, оставленные поднятыми на каску очками. Рыжих волос под шлемом не видно. Раненый следил за Катрин мутным от боли и ненависти взглядом.

«Сын коммуниста» снова залопотал. Что-то о доблестной фройлян, о женском милосердии и Гаагской конвенции.

– Пошел в жопу со своей конвенцией, – искренне посоветовала Катрин и указала стволом винтовки на пояс пленного. – Разоружайся. Найн арсенал, ферштейн?

Пленный начал дергать свои пряжки и выдергивать из-за ремня гранаты с таким энтузиазмом, словно собирался разоблачиться до сугубо мирного нудистского состояния.

Держа под прицелом разоблачающегося немца, Катрин чувствовала себя глупо. Где лейтенант с Николаичем застряли? Катрин глянула на ту сторону. Лейтенант Любимов зигзагом, как положено по боевому уставу, бежал к мосту. Молодец, однако. Осторожный.

Уловив движение, Катрин дернулась, выстрелила, почти не глядя. Пуля пробила грудь раненому автоматчику, голова немца со стуком коснулась земли. Окровавленная ладонь бессильно выпустила рукоятку «парабеллума». И как он, почти не шевелясь, умудрился достать пистолет?

Когда девушка щелкнула затвором, разоружившийся немец с ужасом всхлипнул, задрал руки еще выше и зажмурился.

– Что случилось? – прохрипел запыхавшийся Любимов.

– Да тут проявил героизм один… истый ариец, – пробормотала Катрин. – Что вы так долго?

– Николаича ранили, – ответил лейтенант, оглядывая слегка ошалевшим взглядом поле боя. – В госпиталь его надо быстрее доставить.

– Так поехали. А то еще немцы появятся.

– Пленный, документы, трофеи, – это как? – взгляд Любимова прыгал. Парень никак не мог сосредоточиться.

– Понятно, все заберем. Не дергайся. Сначала фрица связать нужно.

Мародерствовать лейтенант еще не научился. Предоставив ему выводить из строя вражескую технику, Катрин быстренько собрала все нужное и полезное. Большое дело – навык. Лазить по карманам трупов занятие, конечно, неприятное, но и к нему привыкаешь. Катрин поглядывала на сапоги. Но тут уж не повезло, – все оккупанты были мужчинами немаленькими и обувь изящнее 42-го размера не носили. Большую часть оружия и подсумков девушка навесила на пленного. Тот покорно нагибал голову и со связанными руками вполне заменял ишака. Катрин остановилась у рыжего. Блестела полоска крови из угла губ. Прикрытые глаза обиженно отвернулись от убийцы. Сейчас Катрин не могла бы сказать, похож он или нет на покойного Ганса. Наверное, нет. Галун на погонах и воротнике – унтер-офицер. Катрин вынула документы, запасные обоймы. Кровь на рукоятке пистолета уже подсохла и с трудом оттерлась о штаны покойного. Все-таки – похож. И подбородок такой же крепкий. Катрин не могла отделаться от ощущения, что все можно было изменить. Зачем войны вообще нужны?

Девушка оглянулась, ища, чем бы прикрыть лицо рыжего пришельца. Ничего подходящего не увидела. Да и времени нет.

– Товарищ лейтенант, идемте.

Лязг и стук оборвался, Любимов закончил мстить «Цундаппам». На трупы немцев лейтенанту, по правде говоря, очень не хотелось оглядываться.

– Шнель, шнель! – рыкнула на пленного Катрин. Навьюченный немец покорно перешел на тяжеловатую рысцу. – Вперед, камрад! – подбодрила его девушка.

Двигаясь бегом за сопящим немцем, Любимов обернулся.

– Надо бы сжечь машины.

– На дымок не только пожарники нагрянуть могут, а мотоциклы после тебя только палеонтолог соберет.

– Кто?

– Ученый, что ископаемых ящеров по одной косточке собирает.

– Зачем?

– Партия такую задачу поставила. Чтоб, если ящеры оживут, встретить их надлежащим калибром.

– Шутишь все, – слегка обиделся лейтенант.

Они перебежали через мост и остановились у лежащего ничком Сопычева.

– Документы забрать нужно, – Любимов собрался с духом, перевернул ефрейтора. На лице покойника застыло то самое истово-безумное выражение, что так напугало немцев.

– Может быть, он с ума сошел? – предположил лейтенант, высвобождая из мертвых пальцев красноармейскую книжку. – Что мне теперь в донесении о потерях писать?

– Напиши, пропал без вести. Вон, на лицо посмотри. Явно – пропал.

Любимов хмыкнул:

– Как же, пропал. Документы – вот они.

– Документы здесь, а боец пропал? – предположила Катрин.

– Ты научишь. Пошли быстрее.

Николаич был ранен в бедро и голень. Автоматная очередь достала его в момент переползания к лучшему укрытию. Ползал по-пластунски Николаич значительно хуже, чем водил машину.

– Ничего, – сказала Катрин. – До врачей доберемся, быстро на ноги поставят. Нынче медицина и не такие чудеса творит.

Вообще-то дела были не так хороши: кость задета, и сильно. Несмотря на жгут, кровь все сочилась. Николаич лежал с серым лицом и изо всех сил старался не стонать.

Водителя подняли в кузов. Пришлось развязать руки немцу. Фриц сопел, старательно поддерживал раненого за плечи. Николаич заскрежетал зубами и вырубился. Катрин сказала торопливо закрывающему борт лейтенанту:

– Давай быстрее. Крови потерял много. Быстро и осторожно. Сама знаю, что так не получится, но постарайся…

Немец тянул руки, напоминая, чтобы его связали. Катрин поспешно стянула ему руки за спиной и занялась Николаичем. Перевязочных пакетов хватало, но на ходу бинтовать было страшно неудобно. Катрин стукалась о борт всеми мягкими и немягкими частями тела. Ее жалких знаний об оказании первой помощи здесь было явно недостаточно. Девушка резала штыком окровавленные галифе, накладывала бинт поверх еще более неумелых повязок, сделанных лейтенантом. Получалось плохо, зато толсто.

Николаич если и приходил в себя, то очень на короткое время. Лейтенант гнал по проселку, машину кидало так, что и здоровым сидеть несладко. Катрин вытерла липкие руки своим бывшим сарафаном. Промедол бы мужику вколоть или еще что-нибудь антишоковое.

Немец глазел исподлобья. Наверное, думал, когда за него комиссары возьмутся.

Катрин прикрыла глаза. Попить бы. В кузове творился бардак: оружие, боеприпасы, шинель Сопычева, рация, коричневые обертки немецких пакетов первой помощи. Где здесь флягу найдешь? Сил нет. Девушка притянула поближе винтовку. Вяло проверила затвор. День бесконечный. Солнце палит, как на юге, спасу нет. Если немец сиганет за борт, так и хрен с ним.

Очнулась от стона Николаича. Раненый шевелил потрескавшимися губами, хотел пить. Очумевшая от короткого забытья девушка принялась ползать среди оружия. Нашла флягу. Николаич, глотал, обливаясь. Все так же прыгала по пустому проселку полуторка, все так же трясся у заднего борта скорчившийся немец. Сколько времени прошло? Катрин соображала с большим трудом. Проклятое солнце висело на том же месте. Раненый лежал, закрыв глаза. Вода на гимнастерке уже высохла. Нужно было с какого-нибудь убитого часы снять, или этот день никогда не кончится. Катрин посмотрела на пленного. С него часы снять, что ли? Противно…

* * *

Танковые роты тщательно, как будто собираясь оставаться здесь надолго, маскировались. Майор Васько вывел полк на несколько километров восточнее Золоча. Еще одно нарушение приказа командования корпуса, но и это проскочит. 64-й полк вышел на исходные намного раньше остальных частей дивизии. Немецкие колонны 1-й танковой группы уже проскочили на восток, вклинились в тыл 6-й армии. Можно сесть немцам на хвост, трепать, не давая развить успех. Только пока подобные действия не входят в планы штаба армии. Собственно, ни штаб, ни командующий армией еще не знают о масштабах немецкого прорыва. О выходе немцев на рубежи восточнее Львова станет известно только ночью.

Об этом знал майор Васько. Но ни он, ни остальные офицеры отдела «К» не собирались ловить прорвавшиеся немецкие танки.

Батальоны полка приводили себя в порядок. Подходили отставшие роты и отдельные машины. Только-только втягивался с дороги в лес батальон тяжелых танков. «Т-З5» со своими максимальными 30 км/час могли соревноваться только с тихоходными артиллерийскими тягачами.

Отдых. К шоссе, вдоль которого прорвались немцы, командир полка выслал разведчиков и саперов. Васько ждал вестей из 4-го мехкорпуса. Еще ждал подхода своей дивизии и всего корпуса. Группировка, готовящая контрудар, хоть и медленно, но концентрировалась на исходных.

В 16.32 на связь вышел подполковник Тарасов. Командование над своим полком он принял, но большая часть корпуса уже вошла во Львов. Ударные части корпуса оказались втянутыми в беспорядочные перестрелки с националистическими группами, засевшими на чердаках и в подвалах.

* * *

У села Щурица полуторка вышла к большаку. Катрин издали увидела запруженную повозками, людьми и машинами дорогу. Движение казалось одинаково напряженным в обе стороны. И к городу, и от города шли беженцы, гнали стада, двигались отставшие от своих частей подразделения, отдельные армейские машины и даже единичные танки. Вдоль обочины тянулась длинная цепочка уставших до полного безразличия пехотинцев.

Катрин знаком приказала немцу лечь и не высовываться. Их полуторка с трудом втерлась в тесный поток. Кто-то ругался, истошно сигналила легковая машина. Лейтенант не обращал внимания. Они пристроились за тяжелогруженым грузовиком. Грузовик еле полз, стреляя удушливыми черными выхлопами. Обогнать его было невозможно, да и бесполезно, – насколько могла видеть Катрин, впереди тянулась сплошная колонна из перемешавшихся телег, тягачей и машин.

Девушка машинально взглянула на небо. За последние часы они только раз видели прошедшие далеко на севере самолеты. Должно быть, у немцев на данный момент были цели поважнее, чем эта мешанина на дороге.

Николаич что-то пробормотал. Катрин нагнулась ниже.

– Далеко еще? Нога болит невозможно.

– Чуть-чуть осталось. Держись. Скоро укольчик сделают, полегчает, – девушка вытряхнула из фляги остатки воды, протерла клочком сарафана осунувшееся лицо водителя.

Пригрозив немцу пустой посудиной, чтобы не шевелился, Катрин перегнулась к кабине.

– Долго еще? Какого-нибудь объезда нет?

– До города километров пять осталось. Объезжать еще дольше будет. Воды там нет? – прохрипел Любимов. Лицо у него было напряженное. Волосы слиплись от пота.

– Извини. Ни капли не осталось, все Николаичу отдала. Надо было у немцев фляги взять.

– Зато мы у них автомат взяли. В полку похвастаю. Если дотяну. Водитель из меня, честно говоря, хреновый. Я больше на «бэтээшке» да на мотоцикле учился.

– Да ты чего? – удивилась Катрин. – Отлично ведешь. Не такой, конечно, гонщик, как Николаич, но вполне.

– Льстите, товарищ инструктор. Ты лучше немца проверь. Скоро КПП будет.

Пробиться до КПП оказалось сложно. Огромная пробка встала у первых домишек пригорода. Любимов запрыгнул в кузов, глянул в трофейный бинокль.

– Ничего себе, километр еще, а уже не двигаемся.

– Давай придумай что-нибудь, – нервно сказала Катрин. – Нам загорать некогда. Раны нужно бы почистить. Так и до заражения недалеко.