© Юрий Вагин, 2018

ISBN 978-5-4490-5500-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Юрий Вагин

Тифоанализ

(теория влечения к смерти)

Пермь 2003

Рецензенты

Л. Я. Дорфман, д-р психол. наук, проф., зав. каф. психологии Перм. ин-та искусств и культуры

Вагин Ю. Р. Тифоанализ (теория влечения к смерти). – Пермь: Изд-во ПОНИЦАА, 2003. – 220 с.

Монография научного руководителя Пермского образовательного научно-исследовательского центра авитальной активности, кандидата медицинских наук Ю. Р. Вагина посвящена теоретическим и практическим аспектам влечения к смерти в норме и патологии (авитальная активность). Автор предлагает монистическую теорию первичных влечений, основанную на влечении к смерти и рассматривает различные формы авитальной активности (суицидальное и парасуицидальное поведение) как результат неудовлетворения влечения к смерти в процессе естественной жизни (хронического умирания). Адресовано работникам медицины, образования, психологам.

Научное издание

Юрий Робертович Вагин

Введение

Однажды моя пациентка во время сеанса попросила меня обрисовать, если это возможно, общую картину устройства человеческой психики. На подвернувшемся листе бумаги я стал рисовать ей пирамидку сознательных и бессознательных слоев психики, попутно объясняя, за что каждый из них отвечает и как они взаимосвязаны между собой. Пациентка очень внимательно все выслушала, помолчала и с невинным видом заявила: «Что ж, доктор, теперь я знаю, как по вашему мнению устроена человеческая психика».

Я несколько растерялся, потому что, собственно, был уверен, что рассказываю, как на самом деле устроена психика. И замечание пациентки меня даже несколько обидело, потому что мне показалось, что она тем самым хочет сказать, что все, что я рассказываю, есть всего лишь моя точка зрения. Но, в конце концов, позже подумал я, насколько же она права.

Более пятнадцати лет практически каждый день я работаю с живыми людьми, которые ждут от меня повышения качества их жизни. Все, что я вижу, и все, о чем буду рассказывать, базируется на моей практике. Количество сеансов, которые я провожу в течение дня, к сожалению, слишком велико (или я слишком ленив), чтобы я успевал их подробно стенографировать, и поэтому в данной работе я часто буду лишен возможности подробно проиллюстрировать свои теоретические выводы клиническими наблюдениями. Фетишизму я явно предпочитаю вуайеризм. Наблюдать за живыми пациентами мне намного интереснее, чем оформлять их в рамки клинических случаев, историй болезни, протоколов и эпикризов. Сколько раз во время сеанса я «кусал себе локти» только потому, что не имел возможности записать все то, что рассказывал мне пациент. Сколько живых фактов, примеров я потерял. Но, может быть, оно и к лучшему: такая ситуация привела к тому, что я технически был лишен возможности увязнуть в бесконечной красоте конкретных клинических случаев. Час за часом, день за днем, год за годом они наслаивались один на другой, образуя все более устойчивые теоретические структуры, далеко выходящие за рамки тех конструктов, с которыми я сталкивался в литературе. Все это привело, в конце концов, к формированию того своеобразного видения, своеобразного понимания функционирования человеческой психики в норме и патологии и к своеобразной технике, которую мы здесь будем называть тифоанализом и которая помогает мне работать с пациентами, страдающими авитальной активностью.

Можно ли назвать это своеобразное видение и понимание теорией? Наверное, да, если не забывать, что древнее орфическое понятие «теория» имеет общий корень со словом «оргия», которое означает «страстное и сочувственное созерцание». Страстное и сочувственное созерцание Бога (теорию) Пифагор позже стал понимать как интеллектуальное созерцание проявлений божественной мудрости в математике и геометрии. Благодаря ему это слово приобрело современное значение. Бертран Рассел писал, что для тех, кто плохо и мало изучал математику в школе, это может показаться странным, но для тех, кто был вдохновлен Пифагором и испытал опьяняющую радость неожиданного понимания, оно навсегда сохранило в себе элемент экстатического откровения¹. Воистину так.

Мой давний и откровенный интерес к влечению к смерти и суицидологии – территории, посещать которую рискуют далеко не все, – многим кажется несколько странным. Я не хочу оправдываться и прикрывать свой интерес альтруистическими одеждами. Я не скрываю, что мой интерес продиктован мотивами исключительно личного плана. Я не ставлю перед собой задач, решение которых могло бы каким-то образом исказить объективную картину, заставляя искусственно вырывать из живой плоти феномена наиболее ценные с конъюнктурной точки зрения куски.

Когда мне было десять лет, в магазинах еще не было тех замечательных мозаик, которые продают сейчас везде. Помню, что я брал простую открытку, разрезал ее по квадратным сантиметрам, перемешивал и затем собирал иглой назад. Думаю, что мне уже тогда доставляло удовольствие произвольно творить из порядка хаос и из хаоса – порядок. Изучение феномена авитальной активности, влечения к смерти и самоубийства напоминает мне (так любимое мною в детстве) кропотливое составление сложной мозаики, в которой нет и не может быть ни одного лишнего компонента. Я знаю, что в хаосе самоуничтожения был и есть порядок, и я согласен с Камю: есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства, и «решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии»², а все остальное – второстепенно.

Так получилось, что теория, с которой нам с вами предстоит познакомиться, имеет наибольшее количество точек совпадения с теоретическими картинами школ Фрейда и Юнга, что собственно и отражено в ее названии. Фрейд называл свою теорию психоанализом, а Юнг всю жизнь занимался глубинной психологией, или тифопсихологией³. Портреты этих двух людей висят передо мной на стене кабинета. Я мыслю, говорю и пишу на языке глубинной психологии, формально не являясь ни психоаналитиком, ни юнгианским аналитиком. Признаюсь, я очень долго испытывал чувство ущербности из-за отсутствия у себя академического психотерапевтического образования, не говоря уже об аналитическом образовании или таких сакральных вещах, как учебный анализ. Поэтому, излагая теоретические аспекты тифоанализа и авитальной активности, я легко могу попасть в положение турецкого астронома из «Маленького принца» Сент-Экзюпери, который открыл новую планету и попытался доложить об этом на заседании европейских ученых, будучи одет в национальную одежду. Никто не воспринял его доклад серьезно, потому что он был не так одет. Когда через год он выступил с тем же докладом, но уже в европейской одежде, его выслушали с большим уважением, и открытие было всеми признано.

Возможно, с ортодоксальной точки зрения предосудительно и то, что, пытаясь самостоятельно воспринять красоту и изящество мозаичных психоаналитических и глубинно-психологических полотен человеческой психики и дополнить их деталями из своей практики, я, может быть, приложил слишком много усилий. Я всегда честно пытался примерять наблюдаемые мною феномены не только к известным и широко демонстрируемым теоретическим полотнам, но и к тем из них, которые хранятся глубоко в запасниках и крайне редко выставляются на всеобщее обозрение. К такому непопулярному полотну в первую очередь относится теория влечения к смерти Фрейда. Психоаналитики так же стесняются упоминать ее, как издавать неприличные звуки в обществе. Однако мне эта теория помогала работать. Очень долго она оптимальным образом объясняла мне максимальное количество фактов. В конце концов, она помогала мне зарабатывать деньги. У меня никогда не возникало осознанного желания или мысли разрушить ее. И все же это произошло. Это вышло естественно и спонтанно. Однажды, когда я пытался вставить очередной кусочек своего страстного и сочувственного созерцания в мозаику классической теории влечения к смерти, стараясь всего лишь дополнить ее, неожиданно для меня она распалась, и вся мозаика сложилась совершенно иным образом. Она была, разумеется, на 99 процентов составлена из прежних кусочков, но уже по-другому, и образовывала новую систему, претендующую на большую, нежели прежняя, стройность и красоту (разумеется, с моей точки зрения).

Неумышленность произошедшего, пожалуй, одна из основных точек опоры, которая позволяет мне сопротивляться желанию поставить себе диагноз паранойяльного расстройства. Когда я понял, что дуалистическая теория Фрейда, постулирующая антагонизм между влечением к жизни и влечением к смерти неверна, и, что самое плохое, неверна не в том месте, где постулируется возможность существования в человеке влечения к смерти (оно-то как раз есть), а в том месте, где постулируется существование влечения к жизни и либидо, у меня возникло труднопреодолимое желание забыть раз и навсегда все, что я понял. Но любопытство пересилило. В результате изучения психоанализа и аналитической психологии, более того – практической работы в качестве аналитического психотерапевта, прийти к заключению, что либидо не существует – это очень необычно. Я понимаю, что это может значить. И все же я убежден, что это так и буду настаивать на этом далее. Я не могу не видеть, что психоанализ, к сожалению, имеет незавидное настоящее, и теперь понимаю, что без существенных изменений в теоретическом фундаменте он будет иметь печальное будущее.