© Торубаров Ю. Д., 2007

© ООО «Издательство «Вече», 2015

* * *

Пролог

Воевода Андрей Сеча проснулся от громкого тревожного стука. Кто-то ломился яростно и настойчиво, отчего толстая дубовая дверь громыхала, как телега на кочках. Этот грохот вдруг отозвался воспоминанием далеких дней отрочества. Давно, очень давно это было. Казалось, что время иссушило и развеяло по годам память о том жестоком дне… но нет, над памятью нет власти, и все прошедшее выплывало ярко и образно, обжигая мозг. То был последний день князя Андрея Юрьевича Боголюбского.

Воевода вздрогнул, когда перед его мысленным взором мелькнуло и прояснилось добродушное лицо князя, борода с проседью, веселые искорки в усталых глазах. Потом представилась и вся его суховатая, чуть сгорбленная фигура в легком дорожном одеянии. Большие пальцы рук сунуты за широкий кожаный пояс, меч, притороченный у левого бедра, почти достает пола. Да, таким он и был в то злопамятное утро, когда в последний раз вышел на крыльцо терема. Задержавшись на самом краю ступеньки, он несколько раз качнулся на носках, словно пробуя легкость своего тела.

Взглядом скользнул по знакомым лицам ожидавших во дворе спутников. Его глаза оживились при виде коня, белоногого красавца, так и норовившего вырвать узду из крепких рук конюха. Князь всегда радовался, когда приближалось время отъезда из опостылевшего ему владимирского двора, отравленного ядом боярских интриг, наполненного молчаливыми стенаниями ожиревших дружинников, перегруженного мирскими заботами, как сума заблудшего афени^[1]. «То ли дело Боголюбово!» – любил приговаривать князь. И действительно, там не было этой суеты, постоянной изматывающей спешки в никуда.

Сколько было на счету князя таких отъездов! Ничем не выделялся и этот. Спокойно оглядел Андрей Юрьевич голубое небо, чистое и спокойное, словно лицо спящего младенца, ухоженный двор. Но сегодня Сеча не оставил бы без внимания, как выразительно переглядывались меж собой боярин Кучка с ключником Анбалом, когда княжеские сапоги застучали по ступенькам.

А тогда… Что он смыслил в те годы… Шевельнувшаяся было в душе тревога исчезла. Молодость и радостный настрой князя взяли свое, природа снова окрасилась в радужные цвета. Легко и изящно вскочил в седло. Кивнув княгине и многочисленной дворне, высыпавшей на крыльцо, взял с места в карьер. Небольшой отряд, подняв едкую пыль, рванул за предводителем.

До Боголюбова добрались быстро. В тот день князь ушел спать раньше обычного, дружески потрепав по плечу своего любимца Прокопия. Сечу, тогда еще юного отрока, взял к себе в опочивальню. Вдруг поздно вечером загромыхала дверь.

– Кто там? – тревожно спросил разбуженный князь.

– Прокопий, – невнятно отозвались за дверью.

– Это не Прокопий, – не то возразил, не то сказал сам себе князь Андрей.

Услышав его голос, в дверь начали ломиться. Лунный свет, падавший через окно, хорошо освещал комнату, и Сеча увидел, как князь вскочил с постели.

– Где мой меч? – громко воскликнул Боголюбский, сунув руку в изголовье. Оружия на месте не оказалось.

И страшная догадка осенила тогда отроково, сознание. Почему не придал он значения той встрече, случившейся сразу после приезда? Подвернувшись под руку Прокопия, Сеча тут же получил задание – сбегать в опочивальню князя и проверить свечи. Но, едва открыв дверь, столкнулся на пороге с Анбалом, выходящим из спальни. Ключник вздрогнул от неожиданности, на лице его отразился испуг. Пробормотав что-то невнятное, он постарался поскорее проскользнуть в сени. Что Сече показалось подозрительным, так это прижатая к боку, точно привязанная, левая рука. Так держат руки, когда прячут что-то под платьем. Хотел он рассказать тогда князю, да так и не решился.

Теперь же стало все ясно! То был меч Борисов, которым очень гордился князь Андрей и берег его как зеницу ока. Но каяться было поздно.

Нападавшие уже выломали двери и ворвались внутрь. Боголюбский, несмотря на возраст, был еще силен, ловок и смел. Завидев вооруженных людей, он бросился на одного из них, сбил его с ног. Князь хотел вырваться наружу, но путь ему преградили несколько человек во главе с боярином Якимом Кучкой. Боярский перст указывал в сторону князя, из оскаленного рта вырвался вопль:

– Убейте изверга!

В этот момент Сече стало ясно, кто предводитель гнусного нападения. В памяти всплыл нечаянно подслушанный разговор о том, что князь когда-то казнил брата Якима, не посмотрев на родственные, по жене, связи. «Поднял руку Яким на князя в отместку за брата», – сделал вывод Сеча.

Нападение на Боголюбского продолжалось. Князя с подсвечником в руках зажали у окна. Двое нападавших надвигались на него, обнажив мечи. Пожалев, что нет оружия, Сеча выскочил из укрытия и с криком швырнул в лицо одного из врагов подвернувшуюся под руку подушку. От неожиданности тот отпрянул, и князь успел проскочить на другую сторону опочивальни, где было темно. Убийцы, рванувшись за ним, впотьмах ранили одного из своих.

Князь отбивался долго. Но силы были неравны. Кто-то ударил Сечу по голове, и он без сознания рухнул на пол. Придя в себя – подняться не хватило сил – услышал слова князя, которые и по сей день звучали в ушах:

– Нечестивцы! Какое зло я причинил вам? Если прольете мою кровь, Бог отомстит вам!

Боголюбский истекал кровью и еле держался на ногах. Наконец он упал. Убийцы, думая, что кончили кровавое дело, ушли. Собрав последние силы и превозмогая боль, Сеча подполз к князю и коснулся его лица. Тот открыл глаза и слабо улыбнулся. С помощью Сечи поднялся и, придерживаясь за стены, побрел в сени. На призывы о помощи никто не отзывался. Вдруг послышались голоса – это возвращались убийцы.

Ослабевшего князя прикончили быстро. Петр, зять Кучки, отрубил ему руку, которой тот пытался обороняться, а кто-то из бояр пронзил грудь мечом. Отыскали и закололи любимца князя, Прокопия. Не избежал удара и Сеча. Его, истекающего кровью, без сознания, нашла черница Евдокия, вы́ходила и поставила на ноги…

Все эти события промелькнули перед воеводой в одно мгновение. Очнувшись от воспоминаний, он услышал грохот и понял: дверь вот-вот слетит с петель. Сеча сунул руку под подушку, наткнувшись на холодную рукоять меча. Сразу стало легче.

– Кто? – крикнул он, опираясь на локоть.

– Я, воевода!

Сеча с облегчением узнал низкий приглушенный голос верного Акима.

– Чего тебе?

– Слава тебе, Господи! – донеслось из-за двери. – А то я уж невесть что подумал – молчишь да молчишь!

Воевода по привычке глянул в окно, светившееся холодным звездным сиянием. Волчьим завыванием доносился шум ветра. «Надует», – подумал Сеча и повернулся к двери.

– Шастаешь тут по ночам, – проворчал он. – Говори, что стряслось! – Голос выдавал волнение: воевода понимал, что в такое время Аким по пустякам беспокоить его не станет.

– Вставай, воевода! Купчишки рязанские объявились, вести дурные принесли…

Сеча сбросил тулуп, которым, любя тепло, укрывался на ночь. Забыв про тяжесть в пояснице, про старые израненные ноги, по-молодецки вскочил и босиком бросился к двери. Загремел засов, и в проеме показался встревоженный Аким со свечой в руке.

– Где они?

– Там, в сенях, – махнул рукой Аким.

– Проси в гридницу, я сейчас.

Тяжелые предчувствия одолевали воеводу. «Даниил объявился? – билось у него в голове. – Может, опять Мазовецкий зовет на помощь? Или поганые кипчаки близко?» Да нет, в стане кипчаков у него уже давно свои люди. Не дай Бог, чего задумают там, воеводе сразу станет известно. Мазовецкий тоже вряд ли. Князь Михаил без совета с князьями да дружинниками на помощь полякам не пойдет. Даниил? Но почему тогда купцы?

Воевода поежился – в опочивальне было прохладно. Кряхтя, подался вперед, нащупал корзно^[2], подбитое заячьими шкурами, положил его на колени, провел рукой по мягкому меху. Держась за поясницу, поднялся, набросил одежку на костлявые плечи.

Набежавшие тучи скрыли луну, и в комнате совсем стемнело. Сеча нашарил на столе огневище и кресало, и яркие искры снопом посыпались к его ногам. Вспыхнувшая свеча осветила маленькую комнату с голыми стенами и сводчатым потолком. Прикрывая пламя рукой, Сеча вошел в гридницу. Свет выхватил из мрака длинный, с резными ножками, дубовый стол, стулья с подлокотниками. В глубине дома гул шагов прозвучал тревожно, как эхо набата. В дверях появился высокий статный Аким, за ним смутно вырисовывались фигуры нескольких человек.

Купцы, все крепкие, широкоплечие, бородатые, степенно рассаживались вокруг стола.

– Пусть принесут чего-нибудь, Аким, – попросил воевода, кашлянув в мосластый кулак.

Гости и хозяин молчали, разглядывая друг друга. Два молодых отрока принесли жбан с медком и разную закуску. Воевода терпеливо ждал, пока пришедшие утолят первый голод. Наконец купцы обтерли ладонями рты и выпрямились.

– Что случилось? – тихо спросил Сеча.

– Беда, князь, татары взяли Рязань, – сдавленным голосом произнес один. – Ведет их Батый. – Он немигающе уставился на воеводу.

Ударь гром среди ясного неба, поверни Жиздра вспять – и то меньше ошарашило бы Сечу, чем эти слова. Пораженный услышанным, воевода приподнялся, сразу как-то осунувшись, побледнев. В висках застучало…

…Да, татар он знал и помнил. Встречался с ними на Калке. Проснулся тогда таинственный Восток. Как первые лучи восходящего солнца поползли обрывочные, несвязные слухи о далеких невиданных пришельцах. Еще не неся явной угрозы, они росли и крепли. И главными вестниками были вчерашние враги Руси – кипчаки.

Слава делит, беда роднит. Все настойчивее, все слезливее пошли мольбы полоцкие. Не их – себя спасать откликнулась Русь! Русь, да не та…

Собрались гордые и упрямые правители русской земли на киевском дворе. И многие пошли своей дорогой. Не поняли, не оценили они эту новую восточную силу. Думалось им, что она подобна кипчакским набегам, от которых хоть и натерпелась Русь, но немало князей, чего греха таить, на них нажились…

Боевой, помнится, был тогда совет. Некоторым князьям хотелось видеть своим вожаком отважного галицкого князя Мстислава, прозванного в народе Удалым. Но разве мог гордый Мономахович идти под стягами галицкими! Порешили: каждый идет своим путем. Не по чину просил тогда слово он, воевода князя Козельского. Долго убеждал, чтобы отказались они от этого смертоносного для Руси решения. Доказывал: в единении сила. Приводил примеры, до чего доводила на Руси грызня княжеская. Напомнил им о Великом Мономахе, при котором Русь была едина и вороги, как мышь кошки, боялись тогда приближаться к границам русинским.

– Кто нас поучает? – поднялся красный от гнева Ярослав Мстиславович. – Каких это земель он князь?

Кто-то ехидно бросил:

– Он такой же князь, как ворон – сокол!

В толпе засмеялись. Но поднялся Святославович, глаза сверкали праведным гневом.

– Да, не князь это, мой воевода! Но разве не дело он говорит? – Мстислав Козельский повернул к князьям честное открытое лицо. Но презрением и ненавистью встретили они его слова.

– Наше дело! – расхохотался Ярослав. Многим его смех показался неестественным. А он продолжал с вызовом: – Да ты просто трус! Хочешь со своим воеводой прятаться за нашими спинами! Я один пойду на этих нехристей! – ударил он в свою грудь огромным кулачищем. – И вы мне не указ!

Вскипел Мстислав, угрожающе потянувшись к рукояти меча, висевшего на широком узорчатом поясе с каменьями.

– Други мои! – вскочил Мономахович, поднимая руки, – еще не хватало, чтобы на потеху вражине затеяли сейчас срам! Богом прошу – успокойтесь!

Князья сели, гневными взглядами оглаживая друг друга. Нашлись у Ярослава союзники.

– Оставайтесь, без вас пойдем! – загалдели они.

Беспомощным, неуверенным выглядел тогда Мстислав Романович, князь Киевский. Так и не смог урезонить отчаянные, бездумные головы. Только молвил:

– Бог нас рассудит, князья…

Наутро выступили в поход. Козельцы объединились с киевлянами, черниговцами. К ним примкнули еще несколько князей.

Неведомое воинство встретили на четвертый день пути. Далекие точки маячили на вершинах холмов. Словно перекати-поле, всадники то появлялись, то исчезали неизвестно куда. Всю ночь, не сомкнув глаз, ждали русичи нападения, да так и не дождались. Кое-кто уже начал сожалеть, не ушла ли вражина. А с рассветом увидели: облепив далекий холм, как пчелы матку, стоят недобрым ветром занесенные в эти края люди. Русские приготовились к бою. Но татары вдруг развернули коней, послав всего лишь несколько стрел, и растаяли, словно облако в ветреный день.

Русы не стали топтаться на месте, а пошли дальше на восход солнца. Вскоре достигли злополучного берега Калки, откуда и началось падение славы русского оружия. Вновь появились татары – выходцы из ада. Темной лавой устремились на лагерь русичей. Задрожала, застонала земля, вспугнутое воронье взвилось и закружилось в светлеющем небе, оглашая местность могильными криками. Дозорные, заметив движение врага, подали сигнал. Дружина изготовилась к бою.

Все ближе враг, грозящий смести все на пути, все громче гул. Вот уже можно разглядеть лица в отблеске разгорающегося рассвета – скуластые, темные. Широко расставленные маленькие глаза, приплюснутые носы. Вдруг темная масса остановилась как вкопанная, застыла на мгновение. И тут всадники, точно по команде, взметнули луки, и засверкали в лучах восходящего солнца стрелы. Упали первые воины. Строй русских, качнувшись, сомкнулся, одеваясь стальным обручем щитов.

Закончив обстрел, татары ловко сменили луки на тонкие кривые сабли и бросились вперед. Зазвенела о шлемы сталь. Русские не дрогнули от этого, казалось, все сокрушающего, натиска. Острые пики разили ряды нападавших. Внезапно вся масса рвущихся вперед врагов разделилась. Осыпая тучами стрел стоявших русичей, развернула коней и стала уходить в степи.

– Враг дрогнул! Вперед, братцы! – послышались победные крики дружинников.

Мстислава, как и многих, поманил призрак победы. Но в сознании воеводы смутно мелькнула мысль о татарской хитрости. Он успел схватить княжеского коня за уздцы.

– Князь, это ловушка! Стой! Люди, назад! Врагу только и надо, что расстроить наши ряды! Стойте-е-е!..

Люди послушались: хотя и с руганью, стали возвращаться назад. И действительно, ждать татар пришлось недолго. Враг разъярился, поняв, что его хитрость разгадана. Вновь загудела, застонала земля, и из-за гребня холма выплеснулась нескончаемая конная масса. Она набирала скорость и, как бурлящий поток, встретивший препятствие, со всей силой обрушилась на русский лагерь. Битва закипела жестокая. Русским пришлось отступить за повозки, но они выдержали и этот натиск.