Жаль, что ты, Людвиг, не мужчина, а улитка из Африки, хоть и гигантская. Не поймёшь ты меня. Но слушай! Помнишь, как в прошлом году Боря-цыган меня в Таманском дворе под виноградом принимал? А точнее, часто отказывал, когда я справлялся о визите зарáне? А "гренадéра" Милославского и вовсе не звал ни разу? Так вот они, секреты: весь прошлый год в том доме в Тамани делалось всё, чтобы я с некой Ольгой даже не повстречался ненароком. Потому как цыган и сам на неё глаз свой цыганский положил. И даже с одним гусаром всерьёз соперничал, и меня, как возможную помеху держал подальше от этакого брильянта первой величины. И главное, уж и Боря-цыган не пойми где, а с Ольгой я всё ж познакомился! Случай тому виной. Уж больно хороши пляжи в этом захолустье! Будто мудрый Царь Соломон, старый Арон Борисович понимает толк в женщинах. Да ещё и умных, к тому же, взять хотя бы его протеже Анну-эмансипé, цумбáйшпиль, как немцы говорят Не то Ольга.
Вообразите себе амазонку, атлетически сухого телосложения, загорелую до бронзы, с волосами, заплетёнными в тугую косу, на полголовы выше меня ростом. Богиня Артемида! Язык – что змеиное жало. С неразлучной собакой. Ах, эти её карие очи таганрóженки!
Даже курьерское поручение обер-офицера Беларус., чтоб забрать пакет у Арона и отвезти Фурии в Катеринодáр я превратил в повод для свидания.
Но увы! Ольга утомлена многочисленными ухажёрами, и, пожалуй, я чрезмерно субтúлен, чтобы завязался роман. Старею.
Да и Анна-эмансипе глядит на меня зверем. Но однако, в гости в Таманский дом приглашает охотно.
Вечером, через весь посёлок добрёл к морю, к высокому берегу. Решётка кованая, виноградная беседка, а вот и сам домишко в два этажа в глубине. Про дом этот дурная слава ходит. Дескать, ежели пропал служивый, офицер, или даже целый генерал-аншéф затерялся – как пить дать, ищи его в том доме, не ошибёшься! Капитан из Саратова в прошлом году как раз тут и обретался. А нынче живут черкес тот самый, да дядька Ибрагим, да молодой молдаван, да ещё пара-тройка людей лихих да весёлых. Дом ходуном ходит, лестницы скрипят, шатаются. Всюду щели, сколопендры по стенам бегают, и кругом атрибуты разгула.
– Какими судьбáми? – спрашивают. –Комнату ищу, присматриваю. У вас в доме, слышал, имеется. –Ну, отвечают, комната не кóмната, а угол с кроватью в проходной для инженерной твоей души завсегда найдём. Уходим – запираем на ключ. Тот ключ у нас на всех один, и кладём мы его в нарочитое место. Дневалить по очереди у нас не принято, мы анархизма придерживаемся в доме, в свободное от службы время.
Распитие зелий у нас приветствуется, равно как и воскурение диавольских фимиамов с Ближнего Востока. Ну а если кто спирту принесёт – тут же он нам и дружок и братец сделается!
– Ах вы разбойники, говорю, – ловко вы тут устроились, братцы! –Оставайся, смеются, – оставайся и ты, будешь наш Али-Баба!
И тут – суматоха: ключ тот самый потеряли, и принялись все искать. А я «под шум морской волны» и ретировался.
Квартирую нынче у Субботы, целую отдельную комнату занимаю. А штопор я старшему обер-офицеру Беларусу. на память подарил. Ему с неразлучной штабисткою Дашéвской нужнее, пожалуй. Ещё не все они вúна Тамани да Крыма перепробовали, уж больно их тут много.
Истинно, некому у нас тут воду в вино превращать. За питьевой водою, однако, хожу в лихой домишко на берегу. У них там добрый пресный колодец. Особенно, если зайти с гостинцами, они там это любят.
Пишу тебе, милая моя Софья, а сердце ноет и щемит. Здравствуй, моя зеленоглазая! Как-то ты там без меня? А помнишь, когда разом роздали всех твоих малышей, у тебя не пропадало молоко, и, чтоб ты не захворала, доил я тебя дважды в день почти неделю?
Не так-то просто доить кошку, особенно если к занятию этому непривычен, сама кошка не в восторге, да и ты не доярка, а офицер инженерных войск Его Императорского Величества.
О нашем гарнизонном быту продолжу. Аккурат через дорогу от дома коменданта барона Субботы нас весной поселили в одноэтажных таких ячейках. По всему видать, бывшие конюшни.
В тех "конюшнях" обер-офицеры из прежнего отряда повадились пивать коровье молоко, а сам его превосходительство аншеф – козье. «Очень, говорит, пользúтельно. Я, говорит, уже глубокий старúк, вот в чём дело. Служба наша вреднá и неблагодарна. Пейте, орёлики, дары природы!» И ряженку со сметаной наяривает, что аж по подбородку стекает. Вообрази, Софья: аншеф и кота здешнего тоже прикармливает! Чего только не увидишь на службе! Этакий добрый самаритянин.
Графиня терпеть его, генерала, не может. Как она выразилась, за трусость и безответственность. У самой кот рыжий. Живёт, тот кот, как у Христа за пазухой, судя по виду, совсем не бедствует.
Графиня презирает лентяев и дурней. Ежели случается саботаж, может и черенком шанцевой лопаты и по хребту отходúть. Курит. Смеётся.
Несмотря на возраст, в поле всем фору даст. Дисциплина почти австрийская. Оттого работа аж кипит. Повинуются все: и страшные паровые бульдозеры, и шофёр нового парового дилижанса, и щёголи-офицеры. И инженеры, разумеется. Всяк своё дело знает, всякий день наполнен смыслом, и труд приносит ощутимые плоды.
Служба наша теперь на некрóполе, то есть на древнем кладбище. Не обманул Михаил-архангел.
То, что фиксирую я на планшетке ежедневно, технически считаться трупом не может, потому как утрачены мягкие ткани, за две с лишним тысячи лет сохранился только костяк, да и тот не весь, зачастую. Покойниками их тоже не назовёшь. В отряде принято говорить так: «жмуры» и вкупе с местом вокруг – «погребýхи». Ростом они меньше нашего. У многих в зубах монета медная позеленевшая. Чтоб было, чем Харону-перевозчику за перевоз платить, по греческому обычаю.
Освежаю анатомические знания. Расположение и названия костей. Сколь мудро устроила природа!
А тут проклятущий Мундиаль в разгаре, аглицкий футбол, всемирный чемпионат, все денежные ставки делают, с ума посходили! Хлеба и зрелищ!
Таврида манит тем, что она слишком уж близко. Ох уж эти старинные турецкие и генуэзские фортеции, ох уж эти соблазны, и почти Средиземноморские пейзажи!
В древности ту малую часть, на которой Керчь стоит, называли Киммерúя. Неровен час, какой-нибудь писатель родом из англосаксов, из Североамериканских Объединённых Штатов выдумает этакого бронзового героя-богатыря с пудовым мечом, заросшего, как поп, для экзотики поместив его в древнюю Киммерию ко скифам. А что? Неплохо бы!
А то уж дó смерти надоели декадéнтствующие бледнолицые астéники с повадками содомитов, питающиеся исключительно кофием, папиросным дымом и кокаиновым порошком!
Между делом вычитал я, что родиной былинного Святогора-богатыря было именно Тмуторакáнское княжество (нынешняя Тамань) у моря Русского (т.е. у Чёрного). Чуден, право, промысел Божий! Вот тебе и захолустье!
Людвиг, мой дорогой, здравствуй, старина! Хоть мы и не в Таврической губернии, но и здесь бывает ой как нескучно. В прошлогодних записках моих можно было вычитать, будто отряд генерал-аншефа единственный на всю округу. Это не так.
Их несколько, всех оттуда я узнаю в лицо, а многих помню и по именам. Так вот же тебе галерея портретов отряда Графини, во всей красе!
Виктóр, мой коллега-инженер: короткий рыжий волос, рыжая бородка, золотой зуб в улыбке. Имеет боевые награды. Шутит зло, видит во мне будущего конкурента, однако, добровольно содействует.
Обер-офицер Тобиаш, похожий то ли на серба, то ли на мадьяра, залихватские тёмные усы, бородка, весел при любом раскладе, щёголь, носит круглые тёмные окуляры, улыбается, бравирует. Здоровья отменного, бражник, обаятельный хам, но умница. Белая кость. Дружен с анапчáнином Адриатúдисом, что тоже обер.
Далее, обер-офицер Алигьéри, дородный силач, бородач и усач, типаж русского купца, голову бреет наголо, носит небольшую шляпу от солнца, очки синего стекла. «Добро пожаловать, говорит, в батальон Бодрые Гиены!» Голос зычный.
Рядовой Хомяк. Невысокого роста, полноват, широк в кости. Шея короткая. Русая шевелюра, кучеряв. «Бей посуду, жги кабак!» Вида он самого добродушного. Но вот его смех сделал бы ему карьеру на любой сцене, или даже за сценой. Это самый рафинированный злодейский смех, что я слышал где и когда бы то ни было! Браво, браво, Хомяк!
Дядька Ибрагим. Должно быть, знаком тебе по прошлогодним моим рассказам. Серьёзный мужчина с Кавказа, воевал. Крупный нос. Умные и иногда грустные, задумчивые глаза. Глубокий гортанный низкий голос. Говорят, кинжалом орудует так же, как Хомяк ложкой. Шашлык настоящий пожарить – это к дяде Ибрагиму. Немолод, потому дядька.
Дядька Владимúр. Костистый, жилистый, росту высокого, седой, глаза голубые, грудь колесом, загар, улыбка в тридцать два зуба. Рукопожатие твёрдое. С дядькой Ибрагимом дружен. Также носит болотную шляпу в поле. Азартен. Голос зычный. Баритон. Также ветеран службы.
Лукавый Адриатúдис из Анапы, росту высокого, с соломенной бородкой, в шапке с пером, как у Робин Гуда. Обожает холодное оружие и выпить как следует.
Силач Максимов, чрезвычайно похожий на скандинавского викинга с русой бородой. Голову также бреет чисто. Закадычный друг оберов Тобиаша и Адриатидиса.
Молодой молдаван с косматой шевелюрой, имя никак не могу запомнить.
Айнштайн! Огромный лоб, длинные прямые волосы, как у музыканта, глазища, как у ветхозаветного пророка, огромные очки, нос. Осанка книжника, ноги стройные. Интеллект! Но всегда с сарказмом.
Черкес-сердцеед с рукопожатием парового пресса, тот самый, прошлогодний.
И прочие. Всех описать и назвать не берусь.
Ах да, сама Графиня. Характер железный. Фигура дай Бог иной тридцатилетней. Загар. Папиросы курит, смеётся. В поле работает за троих. Гнев легко меняет на милость, и наоборот. Великодушна. Но диктатор.
Шутки, прибаутки, атмосфера злого энтузиазма. Всё как мы любим!
Здравствуй, ненаглядная моя Сóфьюшка! Радость моя! Вот не стану тебе душеньку травить, про здешнего серого и толстенного вальяжного кота-британца рассказывать, а речь поведу об инструментах. И никак не о музыкальных. Вот послушай, Софья!
В сапёрных батальонах, инженерных войсках Русской Императорской Армии по штату имеется снаряжение, предназначенное для укрепления полевых позиций. Оный ручной инструмент для ведения полевых работ именуется "шанцевым", от немецкого слова, означающего укрепление или окоп. Подразделяется шанцевый инструмент на носúмый и возúмый.
Это, в том числе, малая пехотная лопата, большая и малая сапёрная лопата, кирка-мотыга, а в нашем подразделении ещё и заступ.
О проекте
О подписке