Читать книгу «Южный крест» онлайн полностью📖 — Юрия Слепухина — MyBook.
image

Юрий Слепухин
Южный крест

Памяти Валентины Ивановны

Беденко-Слепухиной – матери,

друга и незаменимого помощника


Часть первая

Глава первая

Время не гасило воспоминаний. Оно уплотняло их, сжимая в цепочку образов, и каждый такой образ постепенно разрастался, вбирал в себя все сопутствующее, становился символом.

Так образом-символом Ленинграда стала картина белой ночи. Не какой-то одной, определенной, – ночей вообще, многих, слившихся в его памяти в одну: безлюдная набережная, широкие воды за низким гранитом парапета и мостовой пролет, исполинским крылом взнесенный в пустое, прозрачное, обесцвеченное близким рассветом небо.

В июне того года ему пришлось много работать – уже началась сессия, а еще нужно было дописать курсовую, оставались хвосты по зачетам, лабораторные отработки; он возвращался поздно и дома еще просиживал до часу, до двух. Дни так и мелькали, пронеслась неделя, другая, третья, и – жизнь со всего разгону вылетела в иное измерение. Двадцать третьего, вернувшись из военкомата, чтобы собрать вещи, он с недоумением окинул взглядом заваленный книгами стол – странно, еще сутки назад все это представлялось таким важным…

А что было затем? Запахи казармы, ритмичный топот сотен сапог на асфальтированном дворе, «на первый-второй ра-а-ас-считайсь!», соломенные чучела и деревянная винтовка с отточенным стальным прутом вместо штыка; потом затемненные перроны Витебского вокзала, лязг буфетов и тоскливые крики маневровых паровозов, синие фонари, неумолчный грохот колес под полом, зарева по ночам. Он завидовал ополченцам – их бросили под Лугу, а Юго-Западный фронт оказался так далеко от Ленинграда; под Белой Церковью были еще леса, роскошные лиственные дубравы, а потом степи, уже в начале августа, и именно эта украинская степь стала для него образом-символом войны – давящий зной, неубранная пшеница в выгоревших пепельно-черных проплешинах, свирепое солнце сквозь тучи пыли над бесконечными дорогами. Он долго не видел вблизи ни одного немца, только издали – сквозь прорезь прицела над подсыхающим на бруствере черноземом, – зеленоватые фигурки бежали рядом с танками, а танки казались неподвижными, серые угловатые формы медленно вырастали из дымной мглы, и эта кажущаяся медлительность их движения странно не согласовывалась с торопливым бегом взблескивающих на солнце гусениц…

Первого немца рядом с собой он увидел позже, уже в лагере. Увидел – и не удивился, приняв эта за продолжение бреда. Сознание возвращалось медленно, он потерял много крови, и смысл случившегося дошел до него не сразу, а как бы самортизированным. Другим амортизатором была на первое время твердая уверенность, что он все равно скоро умрет – и более крепкие гибли сотнями и тысячами; с его осколочным ранением в грудь шанс выжить в тех условиях практически равнялся нулю. Эта мысль примиряла с окружающим, была лишь горечь, мальчишеская обида на судьбу – все могло кончиться там же, в окопе, среди своих, стоило лишь проклятому осколку пройти чуть глубже, рванув своим бритвенно-зазубренным краем какую-нибудь аорту или что там еще находится в этом месте…

Но он выжил. Через полгода ему уже стыдно было вспомнить, что не так давно ждал смерти как избавления. Если и было что-то, чего он мог стыдиться, то это не сам факт плена – в этом не было его вины; вина была в том недолгом периоде малодушия, когда ему хотелось умереть, сдаться еще раз – теперь уже добровольно.

К счастью, это прошло скоро. Те, кого каждое утро выволакивали из барака и поленницей громоздили поодаль, в снегу, – они были уже бессильны, им было уже не рассчитаться во веки веков. Счет вели живые. И этот страшный счет рос с каждым днем, с каждой поверкой на «аппель-плаце», где вьюга шатала шеренги живых скелетов в обрывках летнего обмундирования. Наверное, они только потому и оставались живыми, что кому-то ведь нужно было видеть, запоминать; кто-то должен был рано или поздно рассчитаться – сполна и за все…

И он тоже смотрел, запоминал, ждал своего часа. Шли месяцы, закончился сорок второй год, после силезских копей было какое-то подземное строительство в Мекленбурге, удушливый от постоянной утечки газов цех гигантского химического комбината «Буна», бараки, бараки, нескончаемые километры колючей проволоки, пулеметные вышки, лай овчарок… Вести о ходе войны доходили с опозданием, но все же доходили; пленные знали о Севастополе, о Сталинграде, о Курске. После Курска немцы особенно свирепствовали – вероятно, это была их последняя ставка, она оказалась битой.

Двумя месяцами позже он на очередной селекции попал в новую «арбайтскоманду», которую той же ночью загнали в эшелон. Ехали долго, – судя по солнцу, а также по названиям некоторых станций, которые иногда удавалось разглядеть через щель в стенке вагона, их везли дальше на запад. Эшелон подолгу простаивал на запасных путях, выли сирены, остервенело били зенитки, и, сотрясая землю, слитными волнами раскатывался обвальный грохот фугасок; по ночам щели светились красным – будто горела вся Германия, окровавив небо Европы исполинскими заревами своих пожарищ.

На шестой день пути эшелон пересек какую-то большую реку, вероятно это был Рейн. А потом опять пошли угрюмые шахтерские края – дождливая равнина, терриконы под серым небом, медленно вращающиеся на вышках колеса подъемников. Названия станций были уже не немецкими, пленных привезли то ли в Бельгию, то ли в Северную Францию. Но кончились и терриконы, вокруг стало позеленее. На глухом полустанке, когда наконец стали выгонять из вагонов, кто-то успел перекинуться словом с оказавшимся рядом железнодорожником из местных – тот сказал: «Франс, Норманди…»

Нормандия, ставшая для него землей свободы и мщения! Это случилось в ноябре – из лагеря их на грузовиках возили ремонтировать железнодорожное полотно, засыпать воронки, менять порванные бомбами рельсы; в один из вечеров, на обратном пути в лагерь, колонну обстреляли с двух сторон, из-за зеленых изгородей. Все произошло так быстро, что охрана даже не успела открыть ответный огонь. Он стоял в кузове у заднего борта, рядом с солдатом; все попадали друг на друга, когда машину занесло и развернуло поперек дороги от резкого торможения, и он так и не узнал, сам ли задушил этого немца, или его добили другие, но автомат оказался у него в руках – он прыгнул с высокого борта и, в упор полоснув очередью по кабине заднего «бюссинга», бросился напролом через колючий, мокрый от дождя кустарник…

Дино Фалаччи оборвал художественный свист, которым безуспешно пытался привлечь внимание сеньориты, скучавшей за соседним столиком, и вопросительно глянул на Полунина.

– Чего это ты вздыхаешь?

– Не всем же быть свистунами…

– Ты прав, для этого нужно призвание. Но все-таки – что случилось?

– Да ничего не случилось, – Полунин пожал плечами и допил пиво. – Просто предчувствия одолевают. Знаешь, какой я сегодня сон видел? Будто вы с Филиппом набили мне морду и возвращаетесь в Европу.

– Э, ерунда, – подумав, сказал Дино. – Бабка моя уверяла, что сны нужно понимать наоборот, а уж она-то в этих делах разбиралась. Она была ведьма, Микеле, я тебе не рассказывал? Ведьма, клянусь спасением души. И какая! Впрочем, в Лигурии что ни женщина, то ведьма. – Синьор Фалаччи поплевал через плечо и потыкал вокруг себя рогами из пальцев, отгоняя нечистую силу. – Инквизиции в наших краях не было, соображаешь? Попробуй сегодня найти ведьму в той же Испании…

– Не было разве? – рассеянно спросил Полунин.

– Ну, была формально, но рвения особого не проявляла. А за что мы тебе били морду?

– Да все за то же, – сказал Полунин. – За всю эту затею.

– Брось, опять ты принимаешься каркать. Лично я убежден, что мы разыщем сукиного сына. Главное было установить, что он здесь, согласен? Прекрасно! Это установлено. Разумеется, снимок в газете мог ввести в заблуждение, поди там разгляди, кто есть кто, но когда тебе удалось раздобыть негатив – сомнений больше не осталось, верно?

– Не ори. Ты когда-нибудь научишься держать язык за зубами?

– Э, да кто здесь понимает по-французски, – возразил Дино, но голос понизил почти до шепота. – Так вот, я хочу сказать – этот тип здесь, и вряд ли он будет так уж рваться обратно в Европу…

Полунин усмехнулся.

– А ты представляешь себе размеры этого «здесь»? Южная Америка, старина, это семнадцать миллионов квадратных километров. И сто с чем-то миллионов населения.

– Найдем, – уверенно сказал Дино.

– Ну да, ты же у нас всегда ходил в оптимистах…

Ветер гнал по тротуару листья платанов, они сухо шуршали под ногами, стайками взвихривались за пролетающими машинами. Намело и сюда, на открытую террасу кафе. Осень, подумал Полунин, настоящая уже осень, как у нас в начале сентября. А ведь по календарю – апрель. Странно, но к этой путанице времен года привыкнуть труднее всего. Постепенно привыкаешь к чужим звездам, к чужим городам, к чужой речи вокруг, – а вот к жаре на Новый год привыкнуть трудно. Или к тому, что листья облетают в апреле.

Щурясь, он посмотрел вдоль залитой ослепительным осенним солнцем авениды и надел защитные очки, словно отгораживаясь от опостылевшей экзотики. Настроение сегодня поганое, и неизвестно даже почему. Так, по совокупности. Воспоминания следует держать под замком, сколько раз себе говорил. А тут еще утром – не успел выйти из отеля – встретилась женщина, издали похожая на Дуняшу. Волосы, походка – Полунин решил даже, вопреки здравому смыслу, что Евдокия вдруг действительно взяла и прикатила. Глупости, конечно, что ей делать в Монтевидео? А уверенности в обратном все равно не было, пока он не оказался ближе и не убедился в ошибке; за эти несколько секунд чего только не передумалось! Нелепо ведь все до предела – глупо, неустроенно, и с этим призрачным «треугольником» тоже одна нервотрепка. Особенно для нее, можно себе представить.

Поди вообще разберись, действительно ли это треугольник. А если прямая между двумя точками? Дуняша однажды сказала: «Знаешь, у католиков есть учение о мистическом браке – ну, они имеют в виду церковь и Христа, – так вот, конечно c'est un sacrilege1, я понимаю, но – бог меня прости – этот мой Ладушка, в сущности, тоже вполне мистический супруг, хотела бы я в конце концов знать, где его черти носят…»

Хорошо бы вызвать ее сюда. Хотя бы на день-другой. Увидев ту женщину, он понял, до чего стосковался по Дуняше. По ее голосу, болтовне, по ее забавному русско-французскому жаргону. По ее телу. Зайти на ближайший телеграф и написать на бланке – «приезжай, люблю». А по-испански будет совсем хорошо, у них ведь «любить» и «хотеть» – синонимы. Смелый, не боящийся прямоты язык. «Хочу тебя, приезжай»… И утром он мог бы встречать ее в речном порту. Сюда ведь из Буэнос-Айреса всего одна ночь пути – все равно что из Москвы в Питер. Размечтался, дурак…

– Когда он обещал прийти? – спросил Полунин; глянув на часы.

– В десять, мамма миа! А уже без четверти одиннадцать. Таковы французы. Помнишь ту историю с конвоем? Леблан должен был быть со своим отрядом ровно в два пополуночи – ждали этих рогоносцев чуть ли не до рассвета. Хорошо еще, не сорвалась вся операция.

– Немцы тогда тоже опоздали.

– Только это нас и спасло! Нет, я тебе говорю – иметь дело с французом…

Дино допил свое пиво и, свистнув официанту, жестом попросил повторить.

– Ладно, – сказал Полунин, – вы в этом смысле тоже хороши.

– Мы! – Фалаччи даже привскочил от возмущения. – Римляне еще в древности были самым организованным народом, – мы дали миру администрацию, право…

– Знаешь, это было так давно, – Полунин зевнул.

– О, да! Твои предки, Микеле, и предки мсье Филиппа еще бегали по своим лесам в волчьих шкурах. Ха-ха!

– Осторожно с историей, римлянин. А то ведь можно вспомнить кое-что и поближе, тебе не кажется?

– Вот тут ты меня поимел, – согласился Дино.

Официант принес две запотевшие бутылки и разлил пиво, заменив картонные кружки-подставки новыми. Дино с наслаждением отхлебнул из своего стакана, облизал с губ пену.

– Единственное, что меня примиряет с этим чертовым Уругваем, – сказал он, – это пиво. Пиво здесь хорошее.

– В Буэнос-Айресе лучше, – заметил Полунин. – «Кильмес-Кристаль», например.

– А помнишь сидр в Нормандии?

– Не говори. У меня после него всегда голова трещала.

– Э, вот и наш Филипп, – сказал Дино, оглянувшись. – Да еще с женщиной, мамма миа, это уже что-то новое…

Полунин тоже оглянулся.

– По-моему, с ним какой-то парень?

– Иди ты! Такой же парень, как я – римский папа. Не спорь, итальянец распознает женщину на любом расстоянии, у нас глаз наметан… Ну, что я тебе говорил?

– Ты прав. Издали я принял ее за мальчишку.

– Да все они теперь такие, чего ты хочешь, – заметил Дино, не сводя глаз с приближающейся пары. – Кстати, не местная, держу пари…

Девушка, которая шла рядом с Филиппом, оживленно говорила что-то, размахивая пляжной сумкой. Коротко стриженная рыжеватая блондинка в очках без оправы, она показалась Полунину похожей на типичную студентку из Штатов, каких он много видел в Буэнос-Айресе. Пара поднялась по ступенькам террасы и подошла к столику.

– Салют, дети мои, – сказал Филипп. – Извините за опоздание и позвольте представить вам нового сотрудника экспедиции – мадемуазель Астрид ван Стеенховен…

Фалаччи и Полунин молча посмотрели на блондинку, потом на Филиппа. Дино опомнился первым и, вскочив, придвинул для девушки кресло.

– Несколько неожиданно, но тем более приятно, – пробормотал он и показал в широкой улыбке свои ослепительные зубы.

– Знакомьтесь, – продолжал Филипп. – Дино Фалаччи, научный руководитель. Мишель Полунин, технический эксперт.

– Очень рада, – девушка тоже улыбнулась, протягивая руку, – очень рада… Но я не знаю… мсье Маду, вы меня уже представили вашим друзьям как коллегу, а ведь мы еще ничего не решили…

– В принципе решили, – возразил Филипп, – детали обсудим позже. Мадемуазель любезно согласилась выполнять у нас обязанности переводчицы, – пояснил он, выразительно глянув на каждого из приятелей.

– Да, но… – Дино посмотрел на него с еще большим недоумением. – Мишель ведь владеет испанским?

– Заткнись и слушай. Не обращайте внимания, мадемуазель, мы с доктором Фалаччи старые друзья. Так вот – дело в том, что мадемуазель владеет немецким.

– А, – сказал Полунин. – Ясно. И в каком объеме вы им владеете?

– В самом полном. Гимназию я кончала в Федеративной Республике.

– Ваше имя, простите? – спросил Дино.

– Астрид, – ответила девушка.

– Шведское, – кивнул тот. – Хотя фамилия – голландская. А вы сами?

– Бельгийка, – улыбнулась Астрид. – Точнее, бывшая.

– С расспросами потом, – вмешался Филипп. – У мадемуазель сейчас мало времени, я только привел ее познакомиться. Что вы пьете, Астрид?

– Пожалуй, я тоже выпью пива. Но мне все-таки до сих пор не совсем понятны задачи вашей экспедиции. – Девушка, непринужденно усевшись в плетеном кресле, обвела взглядом всех троих. – Мсье Маду толком ничего не объяснил…

– Видите ли, – сказал Филипп, соединяя концы растопыренных пальцев. – Мсье Маду, или ваш покорный слуга, является, так сказать, административным главой экспедиции, не более. Мсье Полунин ведает технической стороной дела – аппаратурой звукозаписи и тому подобным. А вот наш научный руководитель, как этнограф, сумеет изложить все это гораздо понятнее…

Дино бросил на него свирепый взгляд и, повернувшись к Астрид вместе со своим креслом, заулыбался еще обольстительнее.

– Ну, в двух словах это… как бы вам сказать… экспедиция по изучению особенностей быта и… м-м-м… культуры, я бы добавил… некоторых малоизученных до сих пор индейских племен бассейна Ла-Платы. Племен, нужно иметь это в виду, почти вымерших и… по существу, реликтовых – если позволительно применить в данном случае такое определение.

– По-моему, не очень, – сказала Астрид.

– Что «не очень»? – несколько опешив, спросил Дино.

– Не очень позволительно применять к племени слово «реликтовое», – пояснила Астрид. – Мне так кажется.

– Вообще-то вы правы, – согласился научный руководитель. Подумав немного, он осторожно спросил: – Вы что изучали, кроме языков?

– Я занимаюсь антропологией, в Брюссельском университете.

Дино долго молчал. Потом он полез в карман за платком, промокнул виски и, глянув искоса на Филиппа, издал ненатуральный смешок.

– Хе-хе, да вы для нас просто находка, – сказал он. – Переводчик с дипломом антрополога… Можно поздравить мсье Маду, я прямо готов задушить его в объятиях…

– Да нет, какой у меня диплом, – Астрид пожала плечами. – Я ушла со второго курса, так что это оказалось просто потерянное время. А какие именно племена вы собираетесь изучать? Я даже не знала, что в бассейне Параны сохранились индейцы…

– Вообще-то практически не сохранились, – поспешил согласиться Дино. – В массе они, можно считать, вымерли. Но кое-кто остался, о да! Немного, правда, но зато… очень колоритные. Ну, скажем… аймары. Или гуарани!

– Аймары и гуарани? Любопытно, – Астрид улыбнулась. – Так вы, значит, намерены бродить по сельве?

– Д-да, отчасти. Но не только! В конце концов, многие индейцы уже ведут более цивилизованный образ жизни – работают на плантациях мате2, живут в поселках… сохраняя, впрочем, некоторые черты племенного быта. Ну, и в сельве тоже.

– Очень любопытно, – повторила Астрид. – Я только не совсем понимаю, зачем вам в такой случае мое знание немецкого?

– А-а… они часто не понимают другого языка…

– Кто – индейцы?!

– Ну да, если живут и работают на немецких плантациях, – пояснил Дино непринужденно.

– Подумать только. Германоязычные индейцы, надо же! И что, они охотно позволяют себя фотографировать, записывать?

– Да как когда, знаете ли. Иной раз приходится применять специальное оборудование.

– Телеобъективы? Это я понимаю. Со звукозаписью, наверное, сложнее?

– О, это вам куда лучше объяснит Мишель, – с видимым облегчением объявил Дино. – Он у нас большой мастер по всяким таким штукам…

– Ну что тут объяснять, – нехотя сказал Полунин, когда Астрид повернулась к нему с вопросительным выражением. – Дело в повышенной чувствительности воспринимающих устройств… если вы понимаете, что это такое. Есть, например, такой микрофон – узконаправленного действия, как мы его называем. Вы нацеливаете эту штуку… ну вот хотя бы на то окно напротив – видите, открытое окно на четвертом этаже? – и пишете на пленку все, о чем говорят люди в той комнате. Даже если они беседуют вполголоса.

– Невероятно, – сказала Астрид. – А посторонние звуки не мешают разве? Улица-то довольно шумная.

– Нет, все паразитные шумы потом отфильтровываются.

– Да-а… Воображаю, во что обошлось снаряжение экспедиции. Вы сказали, – Астрид обернулась к Филиппу, – вас финансирует какая-то газета?

– «Эко де Прованс». Знаете, сейчас это модно – поднимает тираж, так что в конечном итоге затраты окупаются.

– Еще бы! Шутка сказать – собственная экспедиция в дебрях южноамериканской сельвы. А кайманов вы не боитесь? Вообще там полно всякой нечисти, мне говорили. Эти ужасные рыбки, которые накидываются стаей, и змеи, и вампиры… а одни пауки чего стоят! – Астрид поежилась. – С детства боюсь пауков, наверное предчувствие: мне суждено помереть от укуса какого-нибудь птицееда. И именно в Парагвае! Что ж, это хоть романтично. В самом деле поехать, что ли?

– От паука-птицееда не помирают, – заметил Полунин.

– Здрасьте! – воскликнула Астрид. – Да я сама читала!

– Вранье, значит, читали.

– Ну, не знаю… Вы говорите с такой уверенностью, будто испытали на себе. Можно подумать, птицеед вас кусал!

– Кусал, – лаконично подтвердил Полунин.

– Ничего себе! – Астрид по-мальчишески присвистнула. – И как?

– Жив, как видите.

– Ну, не знаю, – повторила она, глядя на него с сомнением. – И куда он вас укусил? А, ну ясно – в руку, это что. Вот если бы в голову…

– Если вы решитесь ехать, мадемуазель, от пауков мы вас будем оберегать, – торжественно заверил Филипп.

– Да, вероятно, я поеду, – кивнула Астрид. – Делать мне сейчас все равно нечего, так что…

Она посмотрела на часы и встала.

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Южный крест», автора Юрия Слепухина. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Книги о приключениях», «Исторические любовные романы». Произведение затрагивает такие темы, как «эмиграция», «настоящая любовь». Книга «Южный крест» была написана в 1977 и издана в 2021 году. Приятного чтения!