Три дня я приходил по утрам в штаб ТуркВО, сидел там целый день и слышал одно и тоже:
– Лейтенант! Вопрос решается. Жди.
Деньги у меня закончились. К вечеру третьего дня для того, чтобы хоть что-то перекусить, я продал за пятёрку проводнице автобуса единственное, что можно было продать – Ольгин подарок – импортные солнцезащитные очки. И хоть были они польскими, я без труда убедил кондукторшу, что они настоящие фирменные – американские.
Двадцать третьего октября я в очередной раз прибыл в штаб – ненавистный мне ташкентский пентагон. Хотелось только одного – какого-нибудь определенного решения.
– Заходи, лейтенант! – мой знакомый, почти родной, подполковник, увидев меня в коридоре, пригласил в свой кабинет.
– Ну вот. Поздравляю! Можешь лететь в Кабул. Квартиру тебе дали.
Я не понял, с чем он меня поздравил – то ли с убытием в Афганистан, то ли с получением жилплощади.
Взяв, наконец, в руки своё предписание, я поинтересовался:
– Товарищ подполковник, не подскажете, где мне квартиру дали?
– А я-то откуда знаю? Вот пришла телеграмма: «Вопрос с выделением квартиры лейтенанту Фадееву решён положительно». Так что теперь ты, Фадеев, счастливый человек. В отличие от некоторых, – он тяжело вздохнул и продолжил: – Теперь дуй в Тузель, на пересылку. Зарегистрируйся на самолёт. И, если повезёт, завтра в Кабул!
– Так мне в Герат.
– Все политработники сначала прибывают в штаб 40-й армии, в Кабул. Беседа с членом Военного Совета. Потом полетишь в свой Герат. Ну, давай, лейтенант, удачи! Возвращайся с орденами!
«Вернуться бы, – подумал я. – Какие там ордена? Пулю бы не схлопотать».
Забрав свои пожитки из гостиницы, узнав у дежурной, как добраться до военного аэродрома Тузель, я пошёл на автобусную остановку. Через час, с матами-перематами, проклиная чемоданы и вспоминая недобрым словом майора Цымбаря, я добрался до пересылки.
На КПП сонный солдат лениво спросил у меня:
– В Афганистан?
Я кивнул головой.
– Зайдите в общежитие, сдайте вещи в камеру хранения, потом у диспетчера зарегистрируйтесь на борт и получите койку.
То, что все называли «пересылкой», оказалось трёхэтажной казармой. Но жили в ней не солдаты, а офицеры и прапорщики, ожидающие вылета в Афганистан. Всюду грязь. Десятки, нет – сотни пустых бутылок! Окурки. Остатки еды. Казалось, что под хмельком были все: и убывающие, и обеспечивающие убытие. Дежурный диспетчер, помятый капитан с лётными эмблемами, записал меня на утренний самолёт, попросил сигарету и спросил:
– Откуда, лейтенант?
– Из Ростова-на-Дону.
– Хороший город. Бывал когда-то. Ну, иди. Пей напоследок.
Действительно, общим лозунгом жизни тузельской пересылки был девиз: «Пей, братцы! Едем на войну».
Когда я вошёл в комнату, где мне определили кровать, первым делом увидел пять мужиков, поднимающих стаканы.
– О! Заходи, братан! – ко мне повернулся первый, опустошивший свою посуду.
Все были без формы. В майках или футболках. Один в тельняшке. Судя по возрасту – не лейтенанты. На двух кроватях прямо в одежде крепко спали, одинаково звучно храпя, видимо, уже «созревшие».
– Здорово, пехота! Садись к столу, – ко мне обратился тот, на ком была тельняшка. «Наверное, опять десантник», – подумал я, вспомнив, как обращался ко мне Витя Чехов. Сняв китель и рубашку, я подсел к столу, на котором кроме двух бутылок водки был только графин с водой.
– Юра, – представился я.
Саня. Игорь. Ещё Игорь. Кажется, Алексей. Они называли свои имена хором, поэтому я сразу никого не запомнил.
– Куда путь держишь? – спросил Игорь.
– В Афган, – вопрос показался мне глупым.
– Да это и так понятно. Хотя, тут есть и те, кто в Африку летит… В Афгане-то куда?
– А-а. В Герат. В мотострелковый полк.
Игорь кивнул. Остальные опять хором:
– А я в Кундуз.
– В Кандагар.
– Кабул.
Мне налили полстакана водки. Я поводил глазами по столу, надеясь всё же обнаружить хоть какую-то закуску. Кроме воды, ничего не было. «Да-а, доза ударная. Ещё и на голодный желудок. Вот меня сейчас бахнет!» – но отказываться было нельзя просто по определению: это сразу вычеркнуло бы меня из списка «своих» – «братанов», как тут все называли друг друга.
Выпили. Как я и ожидал, в голове мгновенно заиграла весёлая музыка, приглашающая на танец. Мир вокруг похорошел, настроение порозовело. Я постарался сразу принять участие в разговоре, но понял, что надо больше слушать. Язык во рту потяжелел. Оказывается, за столом по-дружески выпивали два капитана и три прапорщика. Тот, который сидел в тельняшке, действительно был десантником, из какого-то «сорок пятого» Баграмского полка. Служил там старшиной роты. Он единственный из нас, кто летел в Афганистан не в первый раз. Игорь возвращался из отпуска. В основном все мы слушали его рассказы о службе и жизни «за речкой». Игорь говорил об Афгане так, что казалось, будто он тосковал по нему весь отпуск.
– Игорь, ты что, соскучился, что ли, по своему Баграму? – я искренне не мог понять его радости по поводу возвращения на войну.
– Юрка, ну причём здесь Баграм?! Я по пацанам своим соскучился. По роте своей. Знаешь, какие у нас мужики?! С ними, блин, как в сказке говорится, – и в огонь, и в воду!
Мы выпили уже не раз и не два. Выкурили сотню сигарет. Закусили двумя графинами воды. Короче, подружились. Игорёха твердил нам:
– Мужики, вы можете, конечно, и не верить. Но вспомните меня, когда сами будете ехать из отпуска. Дома – оно, конечно, хорошо. И жена, и дочка, и… Ну, дураку понятно, что хорошо. НО! В Афган тянет. Тянет! Потому что там совсем другая жизнь. Дру-га-я! Настоящая.
– А здесь что, не настоящая? – капитан Лёха летел в Кундуз командиром танковой роты.
– И здесь настоящая. Но другая, – Игорь прикурил очередную сигарету. – Алексей! Вот ты был командиром роты в… Где, кстати?
– В Чебаркуле.
– Опс! Это где такой?
– Под Челябинском.
– Ага! Ну, вот. И чем ты там с ротой занимался? По мишенькам фанерным стрелял?! Ну, водили свои танки… изредка. А в основном заборы красили да плац мели. Что, не так?
Капитан кивнул и икнул. Старшина плеснул водки в наши стаканы:
– А вечером бегом домой. Жена ворчит. У детей в школе проблемы, тёща пилит… А утром ни свет ни заря опять в роту… А в роте – ЧП, чепушка! И комбат орёт, а командир полка дерёт… Так?
– Всякое бывало, – ответил капитан, и мы все согласно закивали головами. Я на минуту вспомнил свою службу в дисбате: почти каждый день в роту на подъём, почти каждый день домой после отбоя. Через день на ремень – в наряд или караул. Ольга дома с малышом всегда одна. Выходных нет…
Старшина продолжал:
– В Афгане тоже всякого хватает. Но есть одно, чего нет в Союзе. Настоящее дело. Война. И всё этому подчинено. И люди сразу совсем другие. Вот за них и выпьем!
Игорь с удовольствием опрокинул в себя очередные полстакана. Как ни странно, но после шестого захода на цель, то бишь после очередных ста граммов, высота опьянения перестала у меня набираться и остановилась на границе контроля над своим телом и эмоциями.
– Вот именно, война. Можно и… того, получить в лоб… – слово «война» и близость смерти всё равно перевешивали для меня все доводы бывалого десантника по поводу «необходимости и важности дела, хороших людей…» и так далее. Алкоголь существенно приглушил, но не убил чувство тревоги перед грядущим.
– Можно, – спокойно согласился Игорь. – Это уж только Богу ведомо, где огребёшь. Вот случай был. Прапор наш один на все боевые в горы ходил. Две Красные Звезды получил и ни одного ранения. А когда заменщик к нему приехал – он от радости три дня водку жрал, а в самолёте по дороге домой – плохо с сердцем. В Ташкенте уже труп выгрузили. Вот это, блин, невезуха.
– Да уж. Обидно, – ещё один прапорщик за нашим столом, Саня кажется, даже поёжился от какого-то своего неприятного ощущения. Он летел в Кандагар. На какую должность – не сказал.
– Какой там обидно?! Полный пиндец! Родные-то уже знали, что живой. А тут на тебе – «геройски погиб от перепоя»…
Все закурили, поражаясь трагической нелепости ситуации.
– А вот ещё случай, – старшина завёлся, – летёха, взводный молодой, на первую войну пошёл. Ну, бздел маленько, но виду не показывал, всё вроде нормально. Захотел по большой нужде. Ему бойцы говорят: «Товарищ лейтенант, давайте, не стесняйтесь, прям туточки…» А он, бестолковый, за камешек решил укрыться. Неудобно, видите ли, при всех…
За столом все напряглись, предчувствуя печальную развязку этой истории. И не ошиблись.
– Только сошёл с тропы – бамс! Взрыв. Хорошо, что «итальянка», а не «прыгалка». Но ноги всё равно нет. Отвоевался.
– Какая итальянка?
– Мина итальянская, противопехотная. Увидишь ещё. Не дай бог, конечно, напороться. Там такого говна навалом.
Истории десантника Игоря отрезвляли. Казалось, мурашки поселились на спине. Все события ощущались реально, не по-киношному. Заставляли сопереживать и принимать всё близко к сердцу. Наверное, оттого, что происходили они с такими же, как и мы, парнями. Вот так же, как и мы, когда-то сидевшими здесь и, быть может, даже за этим столом. Не желая того, мы примеривали на себя их судьбы, и становилось от этого муторно и тревожно. Вот поэтому и пил народ без меры на тузельской пересылке. Пил и прощался со старой жизнью, не представляя, как сложится новая.
Рано утром, ещё до восхода солнца, всех постояльцев ночлежного дома разбудил крик дежурного: «Подъём! Регистрация на самолёты через час!» Вставали тяжело. Впрочем, некоторые ещё и не ложились. Все были удивительно похожи друг на друга: слегка помятые, слегка небритые и чуть-чуть пьяные. Кто-то заходил в буфет, чтобы выпить чаю с черствым коржиком, а кто-то предпочитал сразу подлечиться беленькой. Но самым популярным напитком в это утро был огуречный рассол, который предприимчивая буфетчица не выливала из банок. Она продавала его страждущим по десять копеек за стакан. От водки, которую мне предложил заботливый старшина Игорь, я сразу отказался. А вот рассол пришёлся очень кстати. В голове слегка утих гул.
Подхватив свои жёлтые баулы, я дотащился до огромного железного строения, напоминающего какой-то склад. К моему удивлению, народу там было гораздо больше, чем ночевало на пересылке. Откуда-то появились женщины. Многие офицеры отличались от нас, пересыльных, опрятным и, главное, трезвым видом.
– Это те, кто из отпусков и командировок возвращаются, – пояснил мне Игорь, – знают, какой бардак на пересылке, поэтому ночуют в гостиницах, а утром на такси сюда.
– А ты тогда почему здесь ночевал? – мне было стыдно за свой внешний вид в сравнении с вновь прибывшим контингентом, особенно перед женщинами.
– Не, мне здесь душевней. Да и что деньги тратить на гостиницу… – Игорь, увидев кого-то знакомого, помахал рукой и ушёл обниматься.
Стали зачитывать списки тех, кто сегодня улетал. Я оказался в первом – борт на Кабул. Оказывается, мне очень повезло: некоторые приходили сюда уже не в первый раз, но в списки не попадали. Как мне потом объяснили, это зависело от даты пересечения границы, указанной в паспорте. У меня, а я даже не знал этого, был последний день пребывания в Советском Союзе.
Тех, кто улетал, повели на таможенный досмотр. Мне подумалось, что это будет быстрая и достаточно условная процедура – всё же люди улетают не на курорт, а на войну. Я ошибался. Узбекские таможенники рьяно исполняли свои обязанности, перетряхивая наши чемоданы, выворачивая карманы. Как и многие новички, я не знал, что есть ограничения на провоз спиртного. Разрешалось только две бутылки водки. А ведь некоторые уложили в закрома чемоданов по три, а то и по четыре бутылочки. Лишние литры изымались. Но никто не оставлял свои бутылки на таможне. Они тут же шли по кругу среди желающих. Настроение быстро улучшалось. Становилось шумно и весело. Те, кого ошмонали, проходили в главное помещение этого огромного железного дома. Но даже этого зала было мало для всех, кто улетал по разным направлениям в Афганистан. Женщины, офицеры и прапорщики, солдаты. Все с вещами. Становилось душно и тесно. На улицу никого не выпускали. Туалет один на всех. Пока всех проверяла таможня, проснувшееся солнце стало беспощадно нагревать железную крышу этого «склада». В «отстойнике», где нас держали, становилось невыносимо жарко. Как же надо было не любить своих людей, чтобы вот так, по-скотски, отправлять их на войну?! Но народ не роптал. Пели песни, рассказывали анекдоты, смеялись громче обычного. И трудно было себе представить, что не все эти здоровые, сильные, молодые люди вернутся домой живыми.
О проекте
О подписке