– Пошли! – захрипел динамик на потолке. Аварийные лампы загорелись ярче и завращались, словно разбрызгивая по бортам и полу кляксы красной краски. Я вытянул длинный трос, прицепил карабин к поясу и собрался высаживаться – последним. Открылись люки, и спецназовцы с неправдоподобной для их комплекции быстротой начали выскакивать прочь. Я последовал за ними. Москва переливалась яркими огнями, но под нами расстилалось многокилометровое пятно абсолютной темноты, словно мы прыгнули в чёрную дыру.

Впечатление усиливалось из-за того, что это пятно окружала то и дело пускающая голубоватые разряды изгородь – как на набережной Москвы-реки. Лишь оказавшись на раскисшей из-за дождей земле и включив тепловизор, я увидел вокруг себя корявые силуэты деревьев. Вдали белело круглое строение с большими окнами, очевидно, старый вестибюль метро «Ботанический сад».

Спецы сразу же выстроились в боевой порядок и направились вдаль от станции – туда, где в земле зиял огромный провал, ведущий во тьму. Счётчик Гейгера возле него громко затрещал, что было неудивительно: тут куча металла, впитывавшего в своё время радиацию, как губка. Вокруг нас что-то шуршало палой листвой – скорее всего, ветер, но один раз в поле зрения промелькнула и пропала какая-то серая неясная тень, заставившая меня крепко вцепиться в дробовик.

В кровь поступало всё больше адреналина, а барабаны войны в голове звучали громче и ускоряли ритм. Мы спустились на дно старого туннеля метро, и бодро, но соблюдая осторожность и внимательно глядя по сторонам, двинулись вперёд. Спецы сперва старались не шуметь, но это было бесполезно: туннельное эхо усиливало каждый шорох.

Как же тут воняло! Мертвечина, гнилая вода, плесень и непередаваемый аромат отсыревающей штукатурки. С потолка капало, под ногами хлюпало, и чавкал мох. Туннель шёл под уклон, и туда, в темноту, тёк небольшой ручеёк. Отовсюду торчали куски арматуры, по земле змеились толстые кабели, ранее висевшие на стенах. Кое-где встречались небольшие обвалы, но в целом ничего особо ужасного. Один раз на путях встретились остатки баррикады, за ней обнаружился небольшой столик, пара стульев и железная бочка, изнутри покрытая сажей.

– Рации у всех включены? – спросил командир, и я, устыдившись, незаметно вставил в ухо гарнитуру.

Мы спускались всё дальше и дальше, как казалось, в самый ад.

– И чего их раньше не выкурили? – пробубнил рядом со мной тот самый молодой спец.

– Анекдот про неуловимого Джо слышал? – усмехнулся я.

– Ага. Вот только не пойму, у них правда там… – он сделал паузу и страшным шёпотом произнёс: – Троцкизм?

Я громко фыркнул, и командиру, повернувшемуся ко мне, не потребовалось поднимать забрало, чтобы я понял, как именно он на меня посмотрел.

– Нет у них троцкизма. Зато есть толпа идиотов. Инвалиды и ветераны войны собрались в одном месте и ударились в религию. Причём ударились, похоже, головой, потому как они против любой электроники, и, ходят слухи, что ещё и поголовно без причинных мест.

– Да ну! – не поверил боец. – Серьёзно, что ли?

– Совершенно, – кивнул я. – Правило такое. Искупление или что-то вроде. У них же от религии мозги набекрень. Вот и живут.

– Ого! – удивился сапёр – могучий мужик, шедший рядом со мной с полным рюкзаком взрывчатки. – Что же они там жрут?

– Да чёрт их знает, – пожал я плечами. – Сам удивляюсь. Иногда выходят на поверхность в костюмах химзащиты, подстрелят пару ворон, и назад. Смешные.

– Смешные не смешные, – вклинился в радиоканал командир, – а нескольких вояк уложили. Отставить базар, не в кабак идём.

В эфире стало тихо, лишь слышалось периодически потрескивание в гарнитуре. Да, сектанты в своё время смогли отстоять свою независимость: позиция была очень уж хороша.

Когда упали ракеты, на ВДНХ спаслось множество людей. И за то время, пока в стране и мире творился кромешный ужас, там появилось целое государство, которое вело успешные завоевательные войны с соседними станциями и обеспечивало себя всем необходимым за счёт трофеев. Оружие, патроны, топливо, консервы – всего этого было навалом в тайниках и схронах.

Во время проведения Большой Спасательной Операции в Москве ВДНХ стала длинной и болючей занозой в заднице новорожденного государства. Эмиссаров новосоветского правительства встретили пулями, приняв то ли за мутантов, то ли ещё чёрт знает за кого. И после этого практически в центре радиоактивных руин Москвы развернулась новая война – подземная. Она была короткой – всего пара недель, но очень насыщенной. Встречалось всё: и позиционные бои, и внезапные рейды, и ловушки а-ля Вьетнам, хитроумные и коварные. Тем не менее, несмотря на упорное сопротивление, полноценно противостоять могущественной империи маленькая, но очень гордая станция не могла – ресурсы не те.

Входы залили бетоном, а туннели и технические проходы взорвали, оставив жителям лишь один выход на поверхность – через ботанический сад, в котором, по слухам, творилось странное и часто пропадали люди.

ВДНХ сдалась непокорённой: лидер был разумным человеком и предпочёл обойтись без лишних жертв. Жители покинули станцию и растворились среди нового мира, а новая власть оставила её практически нетронутой – совсем не до того было – повсюду шла большая война, уже названная Величайшей Отечественной. И вот спустя десятилетия подземелье приняло новых постояльцев – секту скопцов. Они были, в принципе, ребятами мирными. Пара погибших милиционеров, забредших не туда, и неудачная военная операция, когда проблему попытались решить наскоком, – не в счёт.

Сектанты никому не докучали, молились, постились, отрезали гениталии и дальше зоны отчуждения вокруг ботанического сада не выходили. Словно и не было их на белом свете. Старейшина провозгласил принцип невмешательства в дела внешнего мира, и это было просто здорово: если человек сам додумался отрезать себе кое-что важное ради некоего божества, ему нечего делать в обществе. Главная причина, по которой власти закрывали глаза на их существование: штурм напичканной ловушками станции обошёлся бы слишком дорого при сомнительной выгоде от уничтожения нескольких двинутых кастратов. Так что если бы в их ряды не проник подозреваемый в организации убийства целых двух депутатов, то вымерла бы секта сама через пару десятков лет.

Тут повсюду виднелись следы былых боёв – баррикады, щербины от пуль на металле и бетоне. Да, перестрелка в здешней тесноте – это, конечно, страшно…

– Что-то тихо, – пробурчал командир. Мои барабаны били с совершенно диким ритмом, сердце стучало им в такт, ладони потели, а кровь кипела. Палец на курке зудел, чёрт на левом плече умолял выстрелить хоть куда-нибудь – просто в черноту туннеля. Тепловизор показывал впереди какие-то неясные тепловые пятна, но нельзя было с уверенностью сказать, что это именно люди, а не…

Вспышки!

Звуки выстрелов в закрытом пространстве больно бьют по ушам. Я бросился прямо в ручей подо мной и вжался в пористый склизкий бетон, вонючая ледяная вода накрыла меня с головой.

Бойца из головного дозора сразу же опрокинуло на землю сверкающими пунктирами трассеров, и кровь его в тепловизоре засветилась, как стереотипная радиоактивная жижа в каком-то кино. Остальные отреагировали мгновенно: залегли и открыли огонь из своих чудовищных автоматов.

Нас поймали профессионально: подпустили на максимальное расстояние и вжарили из трёх-четырёх стволов, включая, судя по звуку, тяжёлый пулемёт. Пальба слышалась отовсюду – спецы мгновенно сориентировались и вовсю давили укрепление.

Откатившись в сторону и кое-как прицелившись, я увидел, что впереди, за баррикадой из стальных рельс, нагромождённых поперёк туннеля наподобие решётки, вспыхнули первые два взрыва. Громкие хлопки гранат высветили человеческие силуэты, над моей головой прокатилась жаркая волна, рядом с ухом прожужжал мелкий осколок, загремели упавшие рельсы.

«Альфа» быстро перехватила инициативу и пошла в атаку, не прекращая стрельбы. Я поднялся и, пригибаясь, последовал за ними, жалея, что не послушал совета Фёдорыча и не взял «четвёрочку».

Взрыв!

По шлему застучали мелкие камешки, в руку и грудь ударили осколки. Не страшно. Яркая вспышка ослепила мой ПНВ, но я увидел, как, нелепо взмахнув руками, упал ещё один боец из авангарда. Я не понял, кто это был, видел лишь тёмный силуэт, у которого, кажется, не хватало ноги.

– Свалите нахрен! – заорал пулемётчик, и в тот же миг пространство перед ним очистилось: все мгновенно залегли. Грянула длинная очередь, три ствола выплюнули свинец, гильзы застучали по стенам. В воздухе стало душно от раскалённого металла.

Эффект оказался таким же, как если бы в муравейник вставили стальной прут и как следует им поворошили. Утяжелённые пули сминали всё на своём пути, прошибали стальные перегородки, дробили камень и выкашивали защитников баррикад.

Пока пулемётчик прижимал сектантов, остальная группа получила шанс опомниться и снова ринуться в атаку. Едва стихли выстрелы с той стороны, мы снова поднялись и, поддерживая друг друга огнём и хриплым матом, бросились вперёд. Невероятно, но на той стороне ещё остались живые: по нам снова стреляли. Вдалеке на станции завыла сирена. Я перемахнул через баррикаду следом за парой бойцов из авангарда. Жажда действия и адреналин гнали меня к цели вопреки здравому смыслу, кричавшему, что не стоит лезть на рожон.

Я заметил покорёженный древний пулемёт ДШК, когда по нам снова открыли огонь.

Бойцы остановились, заслоняясь могучими бронированными руками от пуль, словно по ним стреляли горохом мальчишки. Свинцовое угощение, заготовленное для нас, ударялось о бронепластины, искрило и, тонко взвизгивая, рикошетило по сторонам. Защитники успели отступить и перегруппироваться – вот чёрт! – дальше по туннелю огрызалась ещё одна баррикада, а места, чтобы спрятаться от пуль, не было совершенно. Кто-то вскрикнул: боец позади меня запрыгал на одной ноге, стараясь избавиться от огромного медвежьего капкана.

Снова ударил пулемёт, впереди взорвалась ручная граната, и о мою броню снова лязгнул осколок. Я залёг за грудой камня и металлического хлама, по которой беспрестанно палили защитники. Рядом со мной, присев на колено, стрелял командир. По нему палили тоже – и достаточно метко. Его шлем три раза взрывался снопом искр, и лишь на четвёртый он упал на землю, обхватив голову руками, и громко взвыл, забыв отключить рацию.

– Медик! – завопил я во весь голос, подбежав и перевернув командира, но тот меня прервал.

– Отставить медика! Всё в порядке! Прижимаем и прорываемся!

Я инстинктивно наклонился, услышав громкое шипение – и вовремя – над моей головой пронёсся заряд из древнего гранатомёта. Он взорвался где-то позади нас, в рации раздался громкий вопль – судя по всему, последний. Пулемётчик работал без перерыва, его трёхствольный «дегтярёв» с ленточным питанием выплёвывал пули сотнями, но в огромном коробе за спиной боезапаса было ещё предостаточно. Когда оружие начинало с характерным отрывистым звуком «плеваться», боец приседал, окуная перегретые части в ручей, и стрелял дальше. Поднятый пар от ручейка из-за постоянных вспышек окрасился ярко-оранжевым, как будто в туннеле объявилось привидение.

– На счёт «три»! – командир решил прорываться, и я, зарычав для пущей храбрости, приготовился покидать своё убежище. Это трудно, очень трудно, с психологической точки зрения, но надо себя заставить.

Командир дал команду, и мы грянули – все одновременно, стараясь подавить чёртову баррикаду. Бог с ними, с автоматами – это обычные древние «калаши», но вот РПГ и пулемёты – штука однозначно неприятная.

– Щас я им оторву всё, что осталось! – мой знакомый выругался и вырвался вперёд, но внезапно споткнулся, провалившись ногой в какую-то яму. Он кричал, ужасно кричал, но времени помочь совершенно не было: бежать, бежать, бежать, несмотря на шквальный огонь.

Пули больно бьют в грудь и отбрасывают назад, хлопки ручных гранат оглушают. Бронежилет пробит как минимум в двух местах, но подкожные пластины сдержали удар. Я растратил весь боезапас, нырнул в укрытие, запнувшись и растянувшись на бетоне, торопливо перезарядился и продолжил стрелять, но абсолютно не видя противника. Хаос. Полнейший хаос.

В конце концов наш свинец возобладал над их свинцом – и бой закончился. Резко: так же, как и начинался… Я посмотрел на часы. Три минуты. Всего три минуты, в которых уместилась целая жизнь. Я был разгорячён и промок из-за чёртового радиоактивного ручья, наверное, поэтому меня и заколотило, словно в лихорадке.

Мы осторожно двинулись, оставив позади медика. Больше не было никакого сопротивления, лишь приближавшийся с каждым шагом вой тревоги на станции.

– Осторожно! Под ноги смотрите! – напомнил командир, небезосновательно опасавшийся мин и прочих ловушек возле очередной баррикады. – Мелкий, ты как там? – спросил он у моего знакомца, которого сейчас перевязывал санитар.

– Нога, – прошипел он. – Хрень типа волчьей ямы. Всё в мясо.

– Не ссы, вернёмся – новую тебе сделаем, ещё лучше.

На занятой нами позиции валялись разорванные и почерневшие от огня трупы. Они были изрешечены осколками и пулями, которых мы не жалели во время атаки.

Один из сектантов лежал на животе, вытянув руку в сторону станции, только ноги его остались у баррикады, а тело – в десятке метров от неё. Рядом с помятым РПГ нашёлся ещё один, словно надкушенный динозавром с разных сторон.

Пулемётчик усмехнулся:

– Моя работа.

– Ого. А я думал, что при попадании остаётся дырка поменьше… – пробурчал я больше для себя, рассматривая раны диаметром с голову, но спецназовец воспринял это на свой счёт и рассмеялся.

– Это ещё ничего. Обычно вообще не остаётся достаточно тела, чтобы оценить размер дырки.

Вся баррикада была в круглых пулевых отверстиях.

Они накладывались друг на друга, образуя странные узоры, в которых угадывались очертания лиц и животных. Поодаль, рядом со стеной и очередным трупом валялся протез ноги – простой, деревянный, без какой-либо электроники.

Я просмотрел туннель во всех возможных диапазонах: от ультрафиолетового до инфракрасного и теплового, – и заметил несколько тоненьких ниток, которые вели к связкам гранат, висевшим на потолке в старых авоськах.

– Вот тебе и новый год… – сказал командир, тоже заметивший ловушки. – Ступаем осторожно! Всякие дощечки, картонки и прочую хрень не топчем!

Барабаны в моей голове, успокоившиеся во время боя, снова начали громкую отбивку. Впереди показалось красноватое свечение – дошли. Вот только почему так тихо?

– Стоять! – фальцетом завопил мегафон, и мы моментально рассосались по туннелю так, словно там никогда никого не было. Я упал за большой кусок бетона, вывороченный из стены неведомой силой.

– Ни шагу дальше! Уходите, или мы взорвём туннель! – от голоса хотелось смеяться: говорил он грозные вещи, но произношение делало их похожими на передразнивание.

– Майор Иванов, КГБ! – закричал я. – У вас находится опасный преступник! Выдайте его, и никто не пострадает!

– Иванов? – переспросил переговорщик. – А не тот ли ты Иванов, что под Белградом меня к расстрелу приговорить хотел за пачку сербских сигарет?

– Нет! Я другой.

– Да все вы там… Уходи, майор! И людей своих забери! С Дону выдачи нет! А не то все тут поляжем!

– Поляжем! – пообещал я. – Но вы к богу своему не попадёте!

– Чего это не попадём?

Я нервно хихикнул – голос меня забавлял.

– Потому что бог вас не примет с работающим железом в теле. Я прав?

– Наше железо давно неактивно, нехристь! – уверенно сказал сектант.

Я молча вытащил из кармана небольшую алюминиевую коробочку с антенной – простейший приёмо передатчик всего с одной кнопкой, что-то вроде древнего Wi-Fi роутера – и примерился к расстоянию. Вроде должно добить даже с учётом экранирования. Советская техника, она такая. Нажать на кнопку и подождать полминуты.

– Чего молчишь, нехристь?! – гневно пищал сектант. – Мы вас не звали! Пошли вон, а не то всё взорвём.

– Сейчас-сейчас! – отозвался я и подмигнул командиру спецотряда. – Сейчас всё будет.

Негромкий вскрик не был усилен мегафоном, но всё равно оказался хорошо слышен в тишине туннеля, прерываемой лишь журчанием ручейка.

– Как вы это сделали?! Его же отключали! В голову ко мне влезли, ироды! – испуг в голосе стал просто музыкой для моих ушей.

– Мы отключим всё обратно, если выдашь нам Ионо! Давай сюда этого сраного литовца – и мы уйдём! В противном случае вам не яйца, а головы придётся друг другу отпиливать!

Недолгое молчание, переговоры вполголоса, несколько негромких восклицаний.

– Ждите! – от волнения голос переговорщика стал ещё выше, хотя это, казалось, было невозможно.

– Пищит, как дочкина игрушка, – тихонько сказал пулемётчик, вызвав серию смешков.

Примерно через десять минут послышались вскрики и гомон голосов. Отряд оживился, и я, подняв голову, увидел, что к нам движется целая делегация.

Десяток нездорово пухлых бородатых мужиков в поношенной форме Новосоветской армии возглавлял колоритный седобородый старик с безумными глазами, одетый в самодельную чёрную рясу с погонами капитана. Вместе с ними был ещё один человек – в классической синей робе заводского рабочего. Его руки связали за спиной, а на голову зачем-то нацепили мешок.

– Сюда идитя! – сказал капитан в рясе, пройдя половину пути. – Без оружия!

– Только без глупостей! – предупредил я и, оставив дробовик, пошёл навстречу.

– Вот он! – старик улыбнулся, обнажив все свои три гнилых зуба. – Забирайте и идите! Идите!

Сопровождающие толкнули Ионо мне под ноги, тот упал на колени и застонал.

– Ну вот. «Выдачи нет, выдачи нет», – передразнил я, с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как перекосило от злости лицо сектанта. – Сейчас я заберу его – и мы с отрядом пойдём на выход. Делать подлянки и стрелять в спину не советую: это может плохо кончиться.

– Да не будем, не будем! – запричитал старейшина. – Только железо отключи. Не по-христьянски это.

– А стрелять первыми, значит, по-христьянски? – я угрюмо взглянул на старика.

– А стрелять – по-христьянски! – уверенно повторил мои слова священник. – Сами живёте без бога и другим не даёте, черти краснопузые! Давай уже! Забирай этого… хакера! – последнее слово он произнёс как ругательство.

Я помог Ионо подняться на ноги и снял мешок для того, чтоб посмотреть на его рожу. А ну как старик меня обмануть решил?

Да, это был он. Хенрикас Ионо – белобрысый тридцатилетний мужик с арийскими чертами лица и голубыми глазами, которые смотрели с холодной ненавистью и презрением.

– Лабвакар, – оскалился я.

– Это по-латышски! – вскинул голову хакер.

– А мне плевать, – я передал по рации, что мы готовы выступать.

Отряд выстроился для прикрытия тыла. На обратном пути мы забрали сапёра, санитара, двух раненых и одного «двухсотого».

Бойцы взвалили на себя товарищей, которые из-за наркотика тихонько пели песни и хихикали, а командир без слов взял на руки тело погибшего. Нас никто не преследовал, и тишина туннеля нарушалась лишь воркованием накачанных наркотиками бойцов да ручейком, который уже не воспринимался на слух.

Люди старались не смотреть на погибшего, но я знал, что это лишь до окончания операции. Когда они доберутся до базы, закончат дежурство и вновь станут обычными людьми, чувство потери навалится, как груда металла, упавшая с небес. Друзей терять всегда тяжело, а в таких отрядах служили только друзья.

Командир внезапно остановился и повернулся к сапёру, когда мы отошли метров на пятьсот:

– Как там? Не пора?

– Да, наверное, пора, – пожал плечами сапёр после двухсекундного раздумья, и земля содрогнулась. Старые туннели встряхнуло, чугун застонал и заскрипел, а бетонная крошка посыпалась нам на головы. Отряд обдало волной горячего воздуха и пыли, от которых я инстинктивно закрылся рукой. Несколько раз громко чихнув, я протёр глаза, сняв предварительно перчатки – чёртова пыль!

– Ну, вот и всё, – жёстко резюмировал командир, оглянувшись на завал. И повторил уже тише, словно для мертвеца у него на плече: – Мы отомстили.

А я покосился на Ионо и подумал, что лучше б ему оказаться тем самым хакером, которого мы ищем. В противном случае вина за смерть офицера «Альфы» целиком ляжет на меня.

8

– Куда его? – спросил, оторвавшись от старомодной бумажной книги, молодой и щеголеватый дежурный офицер. Он уставился на Ионо, которому вкатили конскую дозу снотворного и немножко прооперировали. Два санитара везли хакера на каталке следом за мной.

– В «бункер».