4
Морское танго

Смагин Андрей Викторович.

Год рождения 1895.

Начальник управления РР.

Служит в управлении

со дня основания.

Смагин сидел на перевёрнутом ведре в тени небольшого, сложенного из природного камня сарая. Он выглядел старше своих лет, как и многие молодые люди, выдернутые из обыденной мирной жизни и поставленные в условия, в которых принцип «лучше быть победителем, чем побеждённым» приобрёл самый что ни на есть нериторический смысл. Андрей Смагин вспомнил предшествующий его новому назначению разговор с товарищем Листером, который, к его удивлению, не только не попрекнул его непролетарским происхождением, но даже сделал позитивный упор на этом факте. «Средняя интеллигенция также ощущала на себе гнёт самодержавной косности и не могла с максимальной отдачей физических и умственных сил служить своей стране, реализовать себя в полной мере, – сказал тогда Отто Листер. – А теперь пришло время выложиться на полную – так, как того требует новое время!» На слове «новое» он сделал мощное ударение и выжидающе посмотрел на Смагина. «Страховская мужская гимназия – солидное заведение, это и много, и мало. Смотря с чем соотносить. Соотносите с необходимостью в кратчайшие сроки построить мощное государство, где никто не будет обделён. Вы меня понимаете?» – продолжил Листер.

Понимаю, ещё как понимаю, подумал Смагин и передвинул ведро поглубже в тень. Он отметил одну странную деталь. Неоднократные попытки погрузиться в воспоминания заканчивались неудачей. Он пытался мысленно пройти по московским улицам тех лет. По Садово-Спасской, где находилась гимназия, по полюбившимся Мясницкой, Лубянской, Никольской… И не получалось. Ему казалось, что это все было настолько давно и теперь скрыто так далеко, что его разум не в состоянии преодолеть эти время и расстояние. Революция, гражданская война настолько спрессовали жизненное содержание, что стена, выстроенная из этого концентрированного материала, закрывала путь к прошлому.

Ну, а по поводу «много-мало», конечно, прав товарищ Листер, подумал Смагин, – учиться надо! Но – как и когда? Он всерьёз подумывал об институте красной профессуры и даже решился. Однако был включён в особую петроградскую группу, ориентированную на обезвреживание Леньки Пантелеева. Банда действовала дерзко, не без бравады. Её «подвиги» обрастали слухами, и даже упоминание о ней вызывало панический страх обывателей. Особая группа несколько раз выстраивала хитросплетённые ловушки – бандиты их обходили. Это невозможно было объяснить везением или чутьём – банду предупреждали. К такому выводу пришёл Смагин. И ещё его смутил тот факт, что банда не грабила государственные учреждения, только нэпманов. В народе это вызывало немое одобрение, это понятно. Но почему они не грабили? Там тоже хватало, чем поживиться. Возможно, банда управлялась внешним источником, и этот источник был близок к государству – это был второй вывод. Своими соображениями Смагин поделился с начальством. Затем состоялась беседа с товарищем Листером, и вот теперь он здесь, на солнышке. А его бывшая группа тщетно пытается обезвредить банду Леонида Пантелкина – такова настоящая фамилия главаря…

Смагин услышал голоса приближающихся рыбаков, встал, поправил выцветшую гимнастёрку и вышел им навстречу. Подхватил ручку корзины, что держал мальчик, чему Кирилл явно не препятствовал.

– Знатный улов, я такого никогда и не видел, – с искренним восхищением сказал Смагин, не видевший морского улова ни разу в жизни, с интересом рассматривая содержимое корзины.

– Раз на раз не приходится. Бывало и лучше. А бывало… Всякое бывало…

Занесли корзину в домишко – женщинам есть, чем заниматься. Мальчуган разложил в тени инвентарь. Смагин осторожно, но настойчиво взял деда под локоть и увёл в сторонку. Дед не возражал и был полон внимания. Но сразу разговор не состоялся. Дед с досадой похлопал себя по карманам и вернулся в дом. Быстро возвратился, в руках кисет и обрывок газеты. Скрутил самокрутку, задымил. Видно, в домике, когда заносили корзину, Смагин задал старому рыбаку какой-то вопрос и слова деда Михаила были ответом:

– А что людей-то пугать? Люди, они сюда из Феодосии, кто как может, добираются. Двадцать вёрст по такой дороге… А до Феодосии… Лучше и не думать. Любят они это место, душой сюда стремятся. Большие люди, сам знаешь. Зачем их, людей таких знатных, пугать-то? Сказки эти давно здесь сказывают.

– Пугать никого и не надо. Не за этим мы здесь. Посмотрим, разберёмся. Где выдумка, где быль, – сказал Смагин, посмотрел по сторонам, глянул на солнце, зажмурился, чихнул, махнул рукой и продолжил: – Чудные у вас места, здесь без сказок никак нельзя. Все – как в сказке.

– У нас тут в прошлом годе зверь объявился. Скот пропадал, рожки да ножки только и находили. Людей пугал. Дракон, говорили. Верить – не верить? Гад, словом. Солдат присылало начальство. Ловили. По берегу искали. Неужто он и в воде, и на суше обитает?

– Кто он? – с хитрецой спросил Смагин.

– Гад этот. Кто ж ещё? – выпуская густую струю дыма, сказал дед.

– Как знать, как знать. Задачка! – Смагин нагнулся к деду, принюхался. – И табак хорош!

– Конь недавно пропал. Добрый, рабочий.

– Беда. Животное в хозяйстве нужное. Поговаривают, чужаки здесь.

– Имеются такие. Но не балуют.

– Не балуют – это уже хорошо, – оптимистично заявил Смагин. – А скажи мне, дядь Михаил, как мне с большими людьми, что отдыхают здесь, свидеться?

– Ну, это просто, проще нет. Не любят, они, правда, когда беспокоят их. Провожу, если надо. Иль дорогу укажу. Писатели, художники, чудной народ. Интересный. В доме Волошиных они собираются.

5
Тролль

С очередным заказом Иван разделался быстро – буквально за несколько дней. Пригласил меня в гости «на чаёк». При встрече подробностями не делился, из чего я сделал вывод – пустяки, рутина. И Иван подтвердил: там кризиса не было, просто разгильдяйство и безграмотность; кризис-менеджер там не нужен, там нужен оптимизатор. Я не думаю, что между двумя этими туманными терминами, определяющими не менее туманные функции, есть большая разница, мне кажется, они по своей сути идентичны. Но, если Ивану нравится такое разделение, пусть будет так.

Иван восседал в своём любимом кресле. Я в своём и тоже любимом. Иван курил редко – баловался. На этот раз он неумело раскурил сигару и пытался пускать кольца. Я не эстет, попросил «затянуться», он великодушно позволил. Лицом я изобразил что-то вроде «умеют же люди», а подумал: что немцу в радость, то русскому человеку смерть. Вслух комментировать не стал. А вот кофе, приготовленный Иваном по очередному известному только ему рецепту, я искренне оценил, как всегда, на отлично.

Признаюсь, я не лишён любопытства и в вялотекущем разговоре дипломатично заострил внимание на странных телефонных звонках – должна же история получить хоть какое-то продолжение. На это Иван отреагировал по-философски: на свете есть много чудес, мой добрый приятель Игорь Горациович… Ясно с ним, в общем. Но не верил я ему: не такой он человек, чтобы пройти мимо такого казуса. Думаю, что всерьёз он звонки не воспринял, иначе бы сразу попытался раскрутить этот маленький ребус. Но заинтересовался и занял выжидательную позицию. Может, ждал третьей выходки от таинственного незнакомца?

Когда я пытаюсь изложить позицию Ивана по тому или иному вопросу, то почти всегда говорю в предположительной манере. Это неслучайно. Не скрою: я иногда плохо понимаю своего друга. Общее направление его мыслей, жизненную позицию я улавливаю и в основном разделяю, но говорить о каком-то родстве душ, волшебном сходстве мнений по любому вопросу я не могу.

Иван – он странный, прошлое его окутано туманом. Он не говорит – я не спрашиваю: всему своё время. Иногда я пытался вытянуть из него сокровенное, но на моём пути тут же ставился заслон из иронии и дурашливых приколов. Мы как-то ехали на его машине по окраинной улице Ленина. И я в продолжение плавно завязавшегося разговора о личном спросил его о Глебе, его старом приятеле: как познакомились, когда… Иван посмотрел на меня, словно я посягнул на принадлежащую только ему святыню, сменил настрой и понёс.

«Не понимаю, – сказал он, – мы сейчас едем по живописной улице с судьбоносным названием. История словно замерла. А где улицы под названием “Третья демократическая” или “Тупик империалистический”? И почему, – он строго посмотрел на меня, – левые всегда говорят: “Наше дело – правое”? В то время как их дело – левое? Они что – со следа сбивают?»

Затем он предложил дать название перекрёстку. Дело в том, что улица Ленина пересекала под прямым углом улицу Плеханова. Вот эту дорожную конфигурацию Иван и хотел назвать «краеугольником» – точкой соприкосновения и борьбы двух философских и политических тенденций. Добавил при этом, что, возможно, именной этой борьбой и был обусловлен псевдоним, совершенно неверно связываемый с известным ленским расстрелом. Намного раньше этого печального события Плеханов именовал себя в газетных публикациях Волгиным и, вероятно, этим надоумил пролетарского вождя ассоциировать себя с могучей сибирской рекой. Болтал он ещё довольно долго и не по существу. В общем, ушёл от ответа. И так – неоднократно.

Прошло несколько дней – тишина. В это время я имел возможность серьёзно покопаться в архиве и отобрал несколько интересных, на мой взгляд, дел. Сказать «интересных» мало. Я был удивлён крайне: не верилось, что в те далёкие времена нашлись люди, способные создать службу, хоть и маломощную, призванную раскручивать проблематику, совершенно не вписывающуюся в тот ритм и формат жизни. И был удивлён дважды, если не сказать поражён, по той причине, что даже не подозревал о фактах, вполне заслуживающих и обнародования, и обсуждения, и изучения, и понимания, и даже честного признания: они, эти факты, в некоторой части своей пока нами не понимаемы.

Тревожный звонок в конце концов состоялся. Но звонил не таинственный незнакомец Ивану, а Иван мне.

– Ерунда какая-то, в голове не укладывается, – сообщил мне мой приятель, – лодка, целый катер, утонула…

Я вообще-то привык к его манере вести разговор, но ни отрывочные воспоминания недавних бесед, ни попытка запустить фантазию не помогли: я ничего не понял. И только после наводящих вопросов и доходящих до грубости реплик кое-что уяснил. На любимом Ивановом озере исчезла лодка, притом с пассажирами. Ушла и не пришла. Лодка-то полбеды, но вот люди. Там того озера-то… Естественно, я задался вопросом: а при чём здесь Иван? Выяснилось, что среди исчезнувших пассажиров был хозяин дома, где Иван иногда оставлял машину. Они были немного дружны, частенько и не без взаимного интереса общались. Печальную эту новость он узнал от хозяйки, которую вдовой называть не спешил. Пропала – это ещё ничего не значит. Рыбаки могли загулять, пошутить, мало ли что они ещё могли. Как бы то ни было, взволнован Иван был если не чрезвычайно, то чрезмерно.

Я отметил про себя: Иван чего-то не договаривает. Не мог трагический случай, притом окончательно не известно, что это за случай, настолько выбить его из колеи. Поэтому, когда мы, переговорив по телефону, встретились, я был решителен. Если ранее я проявлял немалую дипломатичность и великодушно ему прощал всякого рода недомолвки, то на этот раз занял наступательную позицию и буквально потребовал объяснений: в конце концов, друг он мне или нет? Представляете, сработало.

Иван опять вспомнил тот факт, что озеро пользовалось дурной славой. Должен признать, что это воспоминание меня немного разозлило, ибо относился Иван к этой «славе» иронично. Но мой конфликтный запал быстро остыл, так как Иван не стал нагонять туман и рассказал мне о случае, с ним происшедшем, о котором он ранее умолчал.

Дело было так. Иван приехал на озеро вечером, позднее, чем рассчитывал. Задержали дела, и первоначальный план рыбалки, включающий в себя вечернюю зорьку, рухнул. Рухнул – так рухнул. Иван установил свою маленькую палатку, развёл небольшой костерок и без всякого ущерба для душевного состояния скоротал ночь. Да и какая летом ночь? Ранним утром он вышел «в открытое море» на надувной лодке. Место ловли было намечено заранее, к нему он и следовал. Утренние сумерки искажали дневную действительность, виды открывались причудливые. Вдалеке призывали к новому дню петухи, какая-то птичка, возможно, сойка, резкими истеричными выкриками шевелила нервы. В общем, утро как утро.

Грёб Иван не спеша, к месту добирался минут десять. Нашёл свои родимые поплавки, закреплённые ещё месяц назад, привязался, бросил прикормку и решил немного подождать – для заброса удочек было темновато. Скорее всего, он на мгновенье задремал. Именно на мгновенье. Такое бывает. И вот в это мгновенье и произошло нечто, приведшее к тому, что лодка набрала приличное количество воды. Иван уловил движение, но, что произошло, не понял. Сознание восстановило картину, и получалось, что лодка сильно качнулась, резко. Но несильно повернулась – её удержали натянутые якорные верёвки, и зачерпнула воду, словно какая-то мощная сила надавила на борт сверху или потянула его снизу. Результат – полно воды и очень даже неприятный осадок в душе и где-то даже в пятках.

Пока вычерпывал воду, несмотря на внезапно нахлынувшее паршивое самочувствие, Иван пытался осознать происшедшее, но ни одной дельной мысли в голову не пришло. Дальнейшее развитие событий полностью соответствовало его характеру – отсидел зорьку, наловил карасей и голавлей, отвязался и покинул место ловли. Что ещё? Почти ничего. Ну, для полноты картины – глубина в этом месте около четырёх метров. Паршивое самочувствие по всей вероятности было вызвано недосыпанием и волнением, неразрывно связанным с кровяным давлением, и это не удивительно. Я, естественно, поинтересовался: почему эта незабавная история была от меня скрыта. Иван пояснил: именно по той причине, что никаких мыслей по этому поводу в его голове не родилось. Единственное, что пришло в голову: лодка в прохладной утренней воде остыла, плавучесть снизилась, он задремал, неловко повернулся и опёрся, например, локтем на борт… Но это объяснение Ивану серьёзным не представлялось. А зачем пудрить мозги товарищу, если самому ничего не ясно, добавил он. И вот теперь, пояснил Иван, тот случай вспомнился. Как бы то ни было, придётся съездить и в деревню, и на озеро. Придётся, значит, вперёд. Я не смог составить Ивану компании по причине занятости.

К вечеру Иван позвонил. Довольно подробно описал происшедшее, тем более что я на озере бывал и потому картину событий дорисовывал и своими собственными наблюдениями и впечатлениями. Лодку нашли, пассажиров тоже. Нашли – на дне. Все погибли. Глубина порядка трёх с половиной метров. Судя по тому, что утонувшие были найдены рядом с лодкой, то спастись никто не пытался или не имел возможности. Получалось, что лодка с рыбками пошла ко дну мгновенно или они были не в состоянии бороться за свою жизнь. Насчёт состояния покажет экспертиза. Но в целом картина удручающая. Я был удивлён, так как где-то в глубине души полагал, что ребята просто, так сказать, увлеклись отдыхом. Спокойное озеро, надёжная лодка, три взрослых человека… Непонятно. И страшненько.

Перезвонил Иван уже утром, из дома, поздним утром, очень поздним. Оказалось, случилась ещё одна неприятность – бытовая. Пока Иван находился на берегу, кто-то копался в его небрежно брошенных вещах – пропали пакет с завтраком и блокнот. Блокнот новый, записей там немного, но важные. Поговорил с местными, сообщили: объявился недавно на озере какой-то мужичок странный. Где живёт, неизвестно, но бродит по берегу, людей сторонится, если кого завидит вблизи, неуклюже прячется; точно не установлено – не ловили, но есть подозрения, что именно он приворовывает еду, рыбу, спички и прочее рыбацкое богатство. Или бомж, или сумасшедший, или разочаровавшийся в цивилизации и устройстве Вселенной мыслитель, или и то, и другое, и третье вместе взятые.

– И опять авария, – сообщил по телефону Иван. Естественно, опять в своём стиле.

– Почему опять и какая авария? – стараясь не психовать, спросил я.

– Я же рассказывал… На том же участке, примерно в то же время – авария. Машина разбита, пассажир в коме, тяжёлый. Дорога ровная, сухая.

– Значит, не судьба, не повезло! – так я среагировал и затем спросил: – А что поздно звонишь? Проспал?

– Ошибаешься, дружище – недоспал. С утра я к ребятам некоторым съездил и кое-что уточнил по этим двум случаям.

– Каким двум случаям? – я начал закипать.

– По этим – двум, – доходчиво пояснил Иван и, лишь немного подумав, внёс ясность: – По этим двум авариям. Так вот, вторая из этих двух, она на самом деле не вторая, а уже седьмая. Понимаешь? А та, которая первая, она же шестая, это та, о которой я тебе уже рассказывал.

Хорошо, что Иван был далеко, я бы его убил. Аварии, лодки, утопленники, архив и черноморские драконы – это уже перебор. Я мужественно молчал.

– Так вот, та, первая, которая шестая, интересна тем, что водитель за мгновенье перед аварией с кем-то разговаривал. Это кто-то находился в машине. Понимаешь?

– Иван, я убью тебя! – таким был мой ответ.