ГЛАВА 2

Когда позвонили, я даже не заглянул в глазок. Преступность преступностью, но привычки той, советской, жизни берут верх. Хрюка отпихивала, рвалась выскочить первой. Я не стал противиться, при всей ее мощи народ не пугается, морда веселая и добрая, а кто и мог бы испугаться, не успевает: она бросается на шею, обнимается, лизнет, помашет обрубком хвоста, и каждый с радостным изумлением видит, что этот страшный крокодил на самом деле вовсе не крокодил, а что-то вроде очень крупного зайчика.

На площадке смирно стоял немолодой человек в мешковатом костюме. Взгляд был усталым. Он напоминал боксера-профессионала в тяжелом весе, который после матча не может попасть в свою квартиру. Хрюка прыгала ему на грудь, виляя задом в восторге, гостей обожает, а человек спросил негромко:

– Виктор Александрович?

– Да.

– С вами говорил мой шеф. Вы еще не передумали?

Я спросил вызывающе:

– А что, могу отказаться?

Мужчина взглянул укоризненно:

– Можете сказать, что ваши планы изменились. Никаких обид, никаких вопросов.

– Да ладно, – сказал я, чувствуя неловкость, что ни за что ни про что обидел человека. – Это я так. Поехали?

– Да, пожалуй. Только позвольте заметить, что же вы так сразу открываете? Столько ворья развелось! Да и сама дверь из жеваной бумаги, пальцем проткнешь. И в пазах не держится, подросток выбьет плечом.

– Да, теперь еще те подростки, – согласился я. – Но кому нужна моя квартира?

– Не скажите, – заметил шофер серьезно. В его голосе появились новые нотки. – Теперь окажется на примете. Сотни голов начнут сушить мозги над загадкой, зачем это понадобился ее жилец новому президенту.

Хрюка пыталась выскользнуть со мной, гулять обожает, но я велел строго:

– Дома! Охраняй!

Мужчина смолчал, но такую усмешку я умею видеть и спиной. Что-то он не больно верил, что моя Хрюка будет охранять квартиру.

Возле лифта личный шофер президента вежливо остановился, давая мне возможность самому нажать кнопку вызова. Всячески подчеркивал, что хозяин я, а он только шофер. Правда, возможно, это касается только лифта.

Кабина долго скрежетала, звякала, наконец тяжело громыхнуло, захрюкало, дверь нехотя начала отворяться. Провожатый пропустил меня, вошел, как показалось, с некоторой опаской. Опасается, понял я, что взорвется все, что навешано под одежкой. Такие костюмы, как пишут в романах, легко скрывают не только бронежилеты, но и целые арсеналы.

Консьержка проводила нас любопытным взглядом. Возле крыльца под табличкой «Парковка запрещена» стояло с десяток автомобилей, в сумерках я не разбирался, но вот эта называется «БМВ» и принадлежит соседу этажом выше, а это «мерс», хозяин живет на самом верху… Среди роскошных иномарок черная «Волга» выделялась скромной незатейливостью.

Провожатый открыл дверцу, дождался, пока я сяду, быстро перешел на ту сторону и сел за руль.

– Меня зовут Михаилом Антоновичем, – представился он с чисто русской неспешностью, когда называют свои имена после долгих разговоров, а то и при второй-третьей встрече. – Фамилия Мирошник. Мельник, если перевести на русский язык. Я шофер, просто шофер, так что на мою отлучку могли не обратить внимания. Но это вряд ли.

– Мне чего-то надо опасаться?

– Вряд ли, – отмахнулся Мирошник. – Пройдет по статье встречи с интеллигенцией. Мол, солдафон безуспешно пытается наладить отношения с интелями. А это не с промышленниками или банкирами! Силы и власти у вас нет, как и не было, так что сочтут, что генерал напрасно тратит бесценное время.

Я поинтересовался ядовито:

– А как вы думаете?

– Я что, я просто шофер.

– Не прибедняйтесь. Личный шофер знает больше, чем члены правительства.

Мирошник улыбнулся одними глазами. Было видно, что похвала ему приятна, но заметно и то, что на лесть не купится, такие шоферы проходят проверку, тесты и обработку похлеще космонавтской.

Я старался ощутить себя в машине президента, но не удалось, потому что и салон самый обыкновенный, и шофер просто шофер, и ведет осторожно, не пытается обгонять, не включает свои президентские мигалки.

– Дорого это обошлось?

– Что?

– Ну, обыкновенность.

Мирошник, похоже, понял.

– Таких подробностей не знаю. Но салон, естественно, не прошить ни из автомата, ни из гранатомета. Стекла, понятно, бронебойные тоже. Есть скрытые двигатели форсажа, есть подфарные пулеметы, тоже не простые. Танк сметут. Я думаю, что оружейникам просто хотелось блеснуть, к тому же премия… На самом же деле только лишняя морока управлять этим крейсером. Попробуй развернуть с легкостью обычной «Волги»!

– Теперь везде применяют сервомоторы, – заметил я.

– Эта штука тоже… компьютеризирована, – он с трудом выговорил длинное слово, – черт, язык сломаешь!.. Запускается как ключом, так и голосом, останавливается тоже. Вообще, все команды можно рычагами, а можно и с голоса…

Он неожиданно хихикнул.

– Что-то смешное? – спросил я вежливо.

– Да так, – он вяло качнул головой. – Был тут случай с первой моделью…

– Расскажите, – попросил я.

Он покосился на меня коричневым, как у коня, глазом, заколебался. Видно было, что и хочется рассказать, явно случай хорош, но и как-то неловко…

– Не могу, – сказал наконец со вздохом. – Мы ж народ простой, а вы – футуролог!

– Я работал пять лет в литейном цехе, – сообщил я. – Потом три года портовым грузчиком. Правда, в молодости, но тех друзей не забыл.

Он явно обрадовался:

– Правда? Никогда бы не подумал. Я думал, что ученые так и рождаются бородатыми и с очками на носу. Ну тогда слушайте… Первую машину для президента делали как надо, обкатывали сам конструктор и программист, неделя шла за неделей, все работало без сучка и задоринки. Чтобы управлять голосом, зажигание было поставлено на кодовое слово «… твою мать», а чтобы затормозить, надо было сказать… гм… другое нехорошее слово. Понятно, потом бы все заменили, а пока ребята развлекались, там молодые, талантливые, веселые… Все шло нормально, но вот однажды начальник охраны прибегает: ребята, дайте срочно вашу машину! Наши все на заданиях, а мне тут позарез смотаться в одно место, а мотор здесь, как я слышал, усиленный! Ну, вытолкал обоих в шею, сел за руль, дал газ, а машина ни с места. Он ее так и эдак, но она как вкопанная. Совсем измучившись, начал было вылезать, сказав со злостью: «Что за машина, мать ее…» – и тут она как рванет! Как понесла! Он обалдел, едва успевал руль крутить. Обрадовался, машина идет легко, как сокол над озером. Довольный, гнал-гнал, вот уже и его дом, нажал на тормоза, а машина прет и прет… Он в панике начал крутить баранку, жмет на тормоз, дергает ручник, а машина все равно несется, как пьяный лось… Он едва успевал крутить руль, уже на красный свет проскакивал, поседел весь, уже и за город выехал…

– Ну-ну, – поторопил я заинтересованно, ибо Мирошник замолчал, озабоченно объезжая группу подозрительных машин.

– А дальше еще страшнее, – продолжил Мирошник, когда отъехали на благополучное расстояние. – Несется как пуля, а далеко впереди вдруг дорога обрывается! Жуткий карьер, только слышно, как на дне экскаваторы скребут дно. Он снова на все педали, но машина хоть бы хны, мчится прямо к пропасти!.. Он побелел, закусил губу, сказал обреченно: «Хана мне». Правда, он сказал другое слово, покрепче…

– Это эвфемизм, – заверил я, – я уже понял, что за слово.

Он посмотрел недоверчиво, может быть, пять лет в литейном и три года грузчика малый стаж, чтобы знать такие слова, забыл совсем, что теперь ими пересыпают речь в детских садах.

– Да?.. Гм… Машина была уже на краю обрыва, но вдруг замерла как вкопанная! Тормоза схватили намертво, как приклеилась на полном ходу. Начальник охраны глаза выпучил. Долго сидел, еще не веря в счастье. Потом вытер пот со лба, сказал повеселевшим голосом: «А я уж думал, мать ее…»

– Что? – переспросил я. – Сказал это кодовое слово? И машина – в пропасть?

– Как видите, – ответил Мирошник серьезно. – Эта машина – уже второй вариант. Здесь тоже можно не только рулем да педалями, но и голосом: ну там, прямо, влево, вправо, тормоз, форсаж, цель впереди, пулемет…

– Даже такие слушает? – удивился я. – Ничего себе машина.

– Да это обычные программы, – возразил он, но было видно, что раздувался от гордости. – Сейчас программы управления голосом продаются на Митинском рынке и на Горбушке. Я, конечно, там не покупаю, но некоторые мои знакомые…

– И мои тоже, – кивнул я. – Они видели у парня, что слева от столика, где табличка «Все для Мака». Им программы понравились, но я покупать не стал. Пока руки не доходят.

Он кивнул, я ощутил, что между нами наконец-то установилось настоящее взаимопонимание, как между двумя курильщиками в вагоне для некурящих, или между двумя евреями при Советской власти, или хохлами в Израиле.

Машина въехала в Боровицкие ворота. Часовые с двух сторон заглянули в машину, Мирошник протянул пропуск. Я считал себя толстокожим, но подозрительные взоры стражей с такой мощью ощупывали все швы в моей одежде, что шерсть встала дыбом, я на миг ощутил себя не ученым с мировым именем, а дикарем, который с наслаждением двинул бы кулаком в зубы.

Мирошник буркнул:

– Это что… При прошлом президенте тут чуть ли не раздевали! Пять рентгеновских аппаратов стояло.

– Неужели?

– Пять не пять, но три я сам видел.

Машина въехала в другой мир, о котором еще в старину был анекдот в вопросах: где проходит граница между социализмом и развитым социализмом? Ответ: по Московской окружной дороге. А где граница между развитым социализмом и коммунизмом? Ответ: по Кремлевской стене.

Мир по эту сторону Кремлевской стены был чист, стерилен и богат. Если остальная Москва тонет в грязи, не говоря уже о стране, если шахтеры не знают, чем кормить детей, то здесь рядами зеленеют бонсаи, купленные в Японии за миллионы долларов, из которых половина ушла в карманы тех, кто покупал за казенный счет.

Подплыли и замерли возле машины широкие ступеньки из белого мрамора. У подъезда стояли в штатском, одетые как дипломаты из ООН. Их небрежные взгляды скользнули по мне совсем вроде бы невзначай, беседу не прерывали, но я ощутил, как у меня вывернули карманы и пересчитали все лейкоциты в крови.

– Это что, – сказал Мирошник снова. – При прошлом здесь стоял чуть ли не полк. А резиденция была не здесь, вон там… Здесь что, слишком просто. А там залы, залы!

Когда меня провели по недлинному коридору, я еще успел подумать с усмешкой, что и это влетело в копеечку: так замаскироваться. В любой коммерческой фирме здоровяки с автоматами выставляют себя напоказ, а здесь их прячут, а напоказ посадили чуть ли не старушек со спицами…

Около входа двое мужчин, очень обыкновенные, разве что ростом повыше обыкновенных да чересчур массивные от избытка мышц. Я уловил на себе пару взглядов, но ничего не спросили. Мирошник толкнул дверь, мы оказались в просторной приемной. За столом обыкновенная секретарша, еще двое мужчин углубились в свежие газеты.

На той стороне темнела дверь. Возле нее сидел на стуле неприметный военный с чемоданчиком на коленях. Ровный, строгий, с невозмутимым лицом. Черный чемоданчик, понял я. Тот самый, который носят за президентом всюду, чтобы успел нажать кнопку ядерной войны.

Мирошник кивнул женщине:

– Марина Павловна, я прибыл с товарищем… простите, Виктор Александрович, вы, наверное, предпочитаете «господин»?

– Раньше предпочитал, – отмахнулся я. – Теперь нет.

Женщина улыбнулась одними глазами. Я не видел, когда она включила переговорное устройство, но из приемника раздался рокочущий голос:

– Да-да, тащи его сюда.

Я изумился:

– И даже не подержать с часик в приемной? Это же несерьезно!

Мирошник хмыкнул, распахнул дверь.