Дверь отворилась, распахнулся яркий свет, почти солнечный, все сверкает и блестит хромированным деталями, огромные экраны, на вычурных столах, вот уж дурацкий вкус у этих инопланетян, крупные компьютеры, но только за тремя трудятся ничем не приметные люди, будто это не мы с окраины Галактики, а они…

– Хенде хох, – сказал я громко. – Гитлер капут, а Наполеон и вовсе на Святой Елене… это такой остров. Не двигайтесь, останетесь жить.

Они смотрели ошалелыми глазами. Один начал подниматься, я показал ему пистолет, он рухнул обратно.

– Во что играете? – поинтересовался я. – О, и здесь «Князь Кий»… Кто расскажет, как пройти третий левел, убью последним. Кстати, где ваш суперкомпьютер?

Инженер дрожащим пальцем указал на дверь, на которой зловещими красными буквами надпись: «Только для персонала!»

– Это для нас, – объяснил я торкессе. – Персонал – это от «персона», «персонаж», сокращенно – перс.

Она кивнула, все трое по ее знаку легли лицом вниз. Я думал, собирается связывать, однако хладнокровно прошлась по их спинам, каждого била рукоятью пистолета по затылку. Я слышал сухой треск, подумал уважительно, что торкесса вообще-то не совсем размазня, надо перед нею пыжиться еще больше, иначе окажусь в роли Санчи Пансы или Ватсона…

– Это их уберет из этого мира, – объяснила она, – не меньше чем на час. Не переживай. Они очнутся даже без головной боли.

– А-а-а, – сказал я, сразу воспрянув духом, я вообще-то круче и немилосерднее, – ну, если без головной боли, тогда да…

Дверь под грозной надписью оказалась даже не заперта. Я переступил порог, застыл. Суперкомпьютер, как и положено королю или даже императору, возвышается на особом помосте из блестящего черного дерева, размером с мартеновскую печь, а выглядит как домашний кинотеатр «все в одном». По всей панели в десятки рядов штырьки, разъемы, выходы, многочисленные экраны переливаются разноцветными огоньками. Только одно кресло перед клавиатурой, весьма продавленное, спинка вытерта.

– Я люблю тебя, жизнь, – сказал я ошарашенно, – что само по себе уже нонсенс!.. Его кто делал, Тьюринг?

Торкесса сказала почтительно:

– Я не знаю, кто этот мудрец, но этот компьютер… гм.. ну, словом…

Она замялась, я сказал наставительно:

– Неумение врать – еще не повод говорить правду. Ладно, это неважно. Давай-ка сейчас…

Дверь распахнулась, я инстинктивно отскочил, бросился плашмя, над моей головой просвистели пули. Трое, которых торкесса оглушила, как видимо недостаточно, с порога, прижимая к животам автоматы, поливали длинными очередями зал. Один прыгнул, ухватил торкессу и, быстро развернув ее, пытался поймать меня в прицел, но торкесса дергалась, лягалась, визжала.

Я наконец выхватил пистолет, дважды выстрелил. Двое тут же выронили автоматы, их отбросило, словно каждому в грудь ударило из катапульты. Третий, что закрывался торкессой, выпустил очередь, я ушел в кувырке.

– Эй, – прокричал я, – ты чего мебель портишь?.. Это же все ваше!..

Он следил за каждым моим движением, личина скромного инженера слетела, на меня смотрит опытный спецназовец, десантник, которому вся эта мебель и непонятные компьютеры до керосинки, пусть ломается, взрывается, горит синим пламенем.

– Что предлагаешь?

– Тебе нужен я, – выкрикнул я. – Так вот он я!.. Оставь женщину.

Он захохотал:

– Ты меня за дурака держишь?

– А как же, – ответил я честно. – Неужели не хочешь сойтись со мной грудь в грудь, ощутить на своем десантном ноже вкус моей человечьей крови?

Торкесса перестала дергаться, лицо стало синим, как у колхозной курицы. Инженер-десантник проговорил в задумчивости:

– Вообще-то, почему и нет…

– Так давай же, – сказал я. – Смотри, я бросаю пистолет…

Я в самом деле отбросил в сторону, патроны кончились, а беспатронный он угроза больше мне, чем от меня другим. Десантник поколебался, затем сильным рывком отшвырнул в одну сторону торкессу, в другую автомат. Широкая ладонь выдернула из-за пояса жутковатого вида десантный нож, искривленный на конце, с канавкой для стока крови, зловещими зазубринами.

Торкесса упала в угол и застыла, глядя расширенными от ужаса глазами. Я подмигнул ей, держись, мол, а десантник проревел в ее сторону:

– Смотри, как я убью сперва его, потом тебя!

Он сделал шаг в мою сторону, торкесса вскрикнула:

– Это нельзя!.. Это запрещено!

Десантник с каждым шагом становился все громаднее, лицо вытягивалось, превращаясь в нечто среднее между мордой крокодила и рылом бультерьера. Он ухмыльнулся, голос проскрежетал, превращаясь в нечто вовсе нечеловеческое:

– Никто… не… узнает…

Я отступал, пока пятка не уперлась в стену.

– Я милого узнаю по колготкам, – пробормотал я. – А говорили, что зомби здесь тихие… Простите, а кем вы были до семнадцатого августа?

Десантник стал выше вдвое, голова как холодильник, а руки размером с книжные полки. Десантный нож тоже удлинился, теперь не нож, а турецкий ятаган… Ну, меч или ятаган для меня вещь знакомая, часто приходилось помахивать заточенной полосой стали, вот только с таким мордоворотом еще не схлестывался…

Он остановился, несколько озадаченный:

– До семнадцатого?.. До семнадцатого года – помню, до семнадцатого века – тоже, а до семнадцатого августа… Что было в августе?

– Я так и знал, – вздохнул я. – Ладно, проходи, ложись, здравствуй… И улыбайся, я люблю идиотов. Ведь кто к нам с мечом придет, тот в орало и получит.

Он жутко ухмыльнулся:

– Что-то не то говоришь, земляной червячок. Страшно? Не ожидал?

– Не ожидал, – признался я. – Думал, ты такой дурак, что будешь соблюдать все эти дурацкие правила. Как будто жизнь не самое дорогое!.. Да за-ради жизни пойдешь на любую подлянку, на любые нарушения клятв, верно? Вообще-то, вкус и цвет – хороший повод для драки! Но с другой стороны: будешь тише – дольше будешь.

Он присвистнул озабоченно:

– Что-то не то говоришь…

– Не свисти, – сказал я строго, – девок не будет. Любимая, таких, как ты, не было, нет и не надо…

– Почему? – спросил он тупо.

– Потому что нельзя, – ответил я, – потому что нельзя быть на свете массивной такой…

Я сделал выпад с ножом в руке, проверяя его реакцию, ведь чем бегемот массивнее и крупнее, тем замедленнее двигается, но едва успел увернуться от огромной, как дверь, пятерни.

– Молодец, – похвалил я. – В гаремах нет плохих танцоров, правда? Ничего, цыплят по осени стреляют… Чем медленнее ты двигаешься – тем меньше ошибок делаешь! А еще ты знаешь, что чем страшнее у женщины морда, тем прозрачнее ее одежды?..

Он задумался, в то же время стараясь не двигаться, чтобы не наделать ошибок, я танцевал вокруг сперва бессистемно, потом лезгинку, затем перешел в гопака, так можно подкрасться и подрезать сухожилия на пятках.

Вообще-то, тех, кто к нам с мечом пришел, лучше бы застрелить безо всякого меча, но пистолет у меня хоть и быстр, как у Спиллейна с Хаммером, но пуст, надо что-то придумать похитрее…

– Видишь, – крикнул я, – я как Вахтанг Комикадзе вокруг тебя, а ты бы спел, как Тамара Ркацители!

Он хищно захохотал:

– Хочешь жить вечно, человечек?

– Хочу, – согласился я. – Пока получается.

– Уже нет, – ответил он, я едва успел метнуться в сторону, как он ринулся на меня, растопырив руки и раскрыв чудовищную пасть. Пальцы цапнули меня за подошву, я бешено рванул ногу, выдернул, оставив ботинок. При падении я перекатился через голову, больно ушиб локоть, колено, шею, голову и копчик. Ладонь упала на приклад автомата. Великан развернулся, снова распахнул пасть с двумя сотнями зубов.

– Жизнь, – сообщил я ему, – сложная штука. Сделать ее простой может только вот это…

Палец с силой вдавил спусковую скобу. Отдача едва не размазала меня по стене, автомат грохотал, в груди великана появились дыры, оттуда хлынула черная, как нефть, густая пенистая жидкость. Он покачнулся, прохрипел:

– Ты… обманул?

– В этом мире лжи и лицемерия уже так трудно кого-нибудь обмануть… – ответил я с грустью, – что это даже не обман, а так, фигня, военная хитрость. А что разрешенное, сам знаешь, неинтересно.

Он покачнулся, упал на колени. Кровь хлещет тугими струями, торкесса вскочила на стул, я начал оглядываться, попятился к компьютеру, пол заливает, как при прорвавшейся канализации.

– Ты… кто? – прошептал десантник.

– Человек, ожлобленный жизнью, – ответил я искренне. – Хотя, если верить французским гуманистам, я родился добрым. Но Фрейд говорит, что все мы рождаемся бесстрашными, доверчивыми и тупыми. И большинство из нас остается тупыми. Ты не стой на коленях, я тебя уже простил… только автомат, прости, не выпущу.

Он прошептал уже едва слышно:

– Жизнь – как злая соседка. Прошла мимо и даже не поздоровалась…

– Если бы жизнь была интересна, – возразил я, – никто не играл бы в карты.

Торкесса взвизгнула с высоты стула:

– О чем вы там говорите? Нашли о чем говорить!

Он указал мне на нее глазами:

– Послушай совета женщины и сделай все наоборот, чтобы потом от нее услышать, что она так и хотела сделать, в то время как ты херню какую-то порол.

Глаза закатились под лоб, качнулся и с грохотом повалился на бок. Я держал его на прицеле, торкесса вскрикнула:

– Чего ты ждешь? Надо включить компьютер!

– Погоди, – сказал я негромко. – Щас…

Тело десантника лежало недвижимо, я уже хотел было подняться и убрать автомат, как вдруг его колени начали быстро подгибаться, руки подбросили от пола, он вскочил, весь залитый кровью, и прыжком оказался на том месте… где я только что стоял.

Упершись спиной в стену, я выпустил остаток диска ему в левый бок. Он вздрогнул, повернул голову, в глазах блеснули оранжевые огни. Он прохрипел, падая в лужу своей же крови:

– Скажешь, погиб обер-гендальт Кен Жутер из особого десантного…

Кровь взлетела во все стороны, как при взрыве. Торкесса завизжала, ее тонкие лапки принялась поспешно стряхивать брызги. Тело десантника некоторое время лежало неподвижно, затем по груди и животу пробежали голубые змейки электрических разрядов, послышалось шипение. Я потряс головой, но все в помещении на местах, только тело стремительно съеживается, уменьшается, превратилось в крохотный ком и растворилось. Пол снова блещет стерильной чистотой.

– Вот что значит высокая цивилизация, – сказал я с великим почтением. – Какое уважение к экологии! Никакого мусора…

Торкесса спросила потрясенно:

– Ты… знал?

– Конечно, – ответил я.

– Но… откуда? Как?

– Это Земля, лапочка, – ответил я снисходительно. – Недаром же здесь извечную мудрость ищут!

– Но даже я не знала… что они вот так!

– А у нас каждый ребенок знает, – успокоил я, тем самым вогнав ее в черную депрессию. – Мы живем в психозойскую эру, если ты понимаешь, что это значит.

Все еще тяжело дыша, я прислонился в запоздалом изнеможении к стене. Голову откинул, прижимаясь затылком к холодному металлу, так я выгляжу эффектнее, видно, как бурно вздымается грудь, и хоть было бы красивше, будь на моем месте женщина, это сиськи вверх – сиськи вниз, сиськи вверх – сиськи вниз, сиськи вверх… словом, приятное зрелище, просто красота, но ладно, пусть посмотрит, какой ширины бывает у меня грудь, как раз ее голова поместится…

Послышался дрожащий голосок:

– Ты все о’кей?

– Да, – ответил я, – конечно, еще бы!.. Врубай комп, пусть проц разгоняется, проверяется, вирусы ловит, фаеволы щупает, а я как раз доберусь до кресла, надо спешить.

Она торопливо метнулась к пульту. Я дотащился, вздрагивая и потряхивая дланями. Почему-то хотелось остановиться, вскинуть кверху передние конечности и заорать по-тарзаньи навстречу бьющим с потолка ветвистым молниям под музыку Фредди Меркури. Торкесса торопливо ткнула в power on, глаза ее продолжали растерянно бегать по клаве, ищут кнопку any key.