ГЛАВА 2

Дорога зачем-то начала отдаляться от леса, просто так, без всякой причины. Я знаю, ничего не бывает без причины, перестал дремать, огляделся зорко, вскинул руку к рукояти меча, на месте ли, кончики пальцев пробежали по жесткому оперению стрел. Там дальше довольно широкая зеленая долина. Волк и ворон нахохлились, тоже не любят простора, как, видать, не любят и быстрой езды, здесь все уменьшенное, всего лишь Европа, нет размаха, нет раззудежности.

– Ложись! – крикнул волк.

Я, не раздумывая, скатился с коня. С мечом в руках встал в боевую стойку, ноги чуть шире, чем на ширине плеч, а плечи у меня ого-го, руки с мечом повернуты сильно налево, в то время как корпус скручен вправо, довольно дурацкая поза, но, надо признать, красивая, сам как-то смотрелся в зеркало и долго отрабатывал стойку, двигая мышцами и подрагивая ляжками.

По земле пронеслась черная растопыренная тень. Я в самый последний момент догадался взглянуть вверх, идиот, все ожидал нападения из леса, что за версту отсюда, за волосы больно дернуло, а в уши вонзился жуткий нечеловеческий крик.

Я упал, откатился в сторону. Рядом шлепнулась и забилась в красивых судорогах молодая женщина с крыльями. Крылья как у огромной летучей мыши, а тело, прекрасное и чувственное, сейчас распорото, как рыба ножом деловитой хозяйки: от головы и до конца брюха. Наверное, засмотрелась на мою эффектную стойку и напоролась на меч, кишки вывалились такой огромной сизой кучей, что я вытаращил глаза: как столько помещается в миниатюрном, нежном, хрупком теле с одухотворенным лицом?

Вторая гарпия пронеслась так низко, что едва не вырвала из моей головы клок волос. Пахнуло зловонием. Я мгновенно выронил меч, пальцы сами рванули лук, быстро натянул тетиву. Гарпия уходит по широкой дуге, там развернется иммельманом и зайдет снова…

Стрела сорвалась со змеиным шипением. Глаза у гарпии, как у вальдшнепа, видят и то, что за спиной, успела уйти в довольно неуклюжий пируэт, но стрела уже схватила тепловой след и тоже слегка вильнула в стремительном полете.

Гарпия красиво каркнула в смертельном страхе, перепончатые крылья трещали от усилий, заметалась, но стрела настигла и ударила в белое, как у рыбы, брюхо. Брызнули перья и почему-то клочья мяса. Гарпию разнесло вдрызг, словно в нее попала ракета «земля – воздух». Вниз с немалым ускорением понесся пузырек с синей жидкостью.

Я приготовился к звону стекла, пузырек падает на голые камни, но тот опустился совершенно беззвучно, застыл, словно прилип.

– Магия? – сказал я понимающе.

– Синий – магия, – подтвердил волк. – Красный – жизнь.

Я подозрительно посмотрел на синий пузырек.

– Где эта птеродактильная ворона его прятала?

Волк брезгливо промолчал, а грубый ворон каркнул:

– Колдунье говорить не обязательно.

– Как будто не знает, – фыркнул волк.

– Все равно вслух не обязательно, – каркнул ворон. – Грубый ты! Сказано, хыщник. Да еще и серый.

Я молча взобрался на коня. Ворон остался было подолбиться в черепах жертв, что он в этих глазах находит, хотя красивые, не спорю, особенно у первой: миндалевидные, с длинными пушистыми ресницами, но мы с волком уходили быстро, так что вскоре за спиной послышались настигающие хлопки крыльев, хриплое карканье.

Ворон тяжело плюхнулся на плечо, снова захватив когтями вместе с толстой перевязью и мою кожу. Я предупредил быстро:

– О меня клюв не вытирай! Не вытирай, говорю!

– Да что вы, мой лорд, – ответил ворон обидчиво, – разве я позволю такое кощунство…

Он сделал вид, что теряет равновесие, хотя конь идет, как балерина, ткнулся липким клювом в шею. Через минуту уже спал, сытый и отяжелевший, жесткие перья царапали шею. Скоро там кожа ороговеет, но пока я невольно пытался отодвинуться от пернатого, а он, напротив, во сне прижимался теплым боком.

Волк вскинул морду к небу. Выразительные ноздри затрепетали.

– Хороший запах, – сказал он мечтательно. – Очень даже…

На поляну выскочил огромный лесной кабан. Я сразу уловил, что кабан молод, нагулял жирок на лесных желудях, мясо сочное, не испоганенное тугими жилами, и моя рука потянулась за луком.

Волк зарычал, забежал сбоку, выставил клыки. С таким зверем не справится, зато развернет левым боком, умница, стрела войдет в сердце по самое оперение…

Кабан всхрапнул, взглянул на волка, на меня, снова на волка. И вдруг с огромной скоростью понесся на меня! Я уже знаю, какую скорость развивают эти чудища, сшибут слона, поспешно выронил лук и ухватил меч. Лучше бы копье, но я варвар, копье не положено, так что поспешно развернул коня, выставил меч острием вперед и напряг кисть. Если рука станет твердой, как дерево, и если сдержу удар, кабан сам нанижет себя на лезвие, как жук на булавку…

Кабан несся, как транспортер. Я изготовился, окаменил мышцы. Кабан как-то странно подпрыгнул, избегая лезвия, передо мной мелькнуло белое тело. Я ощутил мощнейший удар, сильные руки схватили меня за горло.

Небо и земля поменялись местами. Я грохнулся так, что искры разлетелись, как при фейерверке. Надо мной обезумевшее от ярости белое человеческое лицо, сильные пальцы сжали мне горло. Я хрипел, мои руки попытались перехватить его кисти, оторвать, но враг оказался не слабее меня, к тому же сверху, а главное – умеет и любит драться, в то время как я только ношу красивые пляжные мышцы.

Я хрипел, мой язык вывалился, перед глазами потемнело. Потом пальцы разжались, человек захрипел тоже, изо рта хлынула кровь и плеснула мне в лицо. Я завопил, кое-как сбросил его с себя, откатился в сторону и сел, весь дрожа.

Из бока этого оборотня торчит рукоять моего кинжала. Как хорошо, что у моего организма нет двух «высших», как у меня, нет рефлексий, зато есть рефлексы: когда разум затуманился и утратил контроль, мое неинтеллигентное «я» сумело постоять за себя. А заодно и за меня.

Волк сидит, скотина, смотрит с интересом. Ворон качается на ветке, тоже недоволен, только-только сумел сесть поудобнее, как все кончилось. Конь щиплет молодые листья с кустов, даже не оглянется. Тоже, значит, уверен во мне, я ведь Герой, Спаситель, Освободитель, даже все с прописной.

Я кое-как поднялся, спина болит и не гнется, шарахнулся позвоночником. Да и в голове все еще затихающий звон и мелькающие огненные мухи.

– Привал, – велел я хриплым голосом. – Солнце уже вот-вот скроется.

Оборотень хрипел, кровь изо рта хлещет сильнее, чем из раны в левом боку. Глаза все еще горят неистовой злобой. Он даже сделал движение, как будто хотел подползти и снова вцепиться в горло, но только вздрогнул, вытянулся, дважды дернул ногой и затих.

Пошатываясь, я остановился над ним, в затруднении посмотрел на волка, на ворона, даже на коня.

– Трудный вопрос… как поступить?

Волк поинтересовался:

– А что не так?

– Можем ли мы его есть?.. Хоть он и кабан, но убили его в людской личине. А есть человека… гм…

– Не позволяют ритуалы? – догадался волк. – Меня всегда это забавляло. Бывало, перебьют на поле брани массу молодых и сильных, а затем… уходят! И ни одного не съедят. Ну, идиоты, думаю. И такое существо претендует править миром! Три ха-ха на такого царя природы без царя в голове.

Я с некоторым усилием перевернул сраженного на спину. Широк в плечах, молод, но, несмотря на молодость, на боках уже наросли широкие валики упитанной плоти, которые одни именуют французскими ручками, другие – карбонатами.

– Если бы он был худым и старым, – сказал я нерешительно, – я бы сказал, что раз этот кабан погиб в человеческом облике, то его надо считать человеком. Но так как он молод и очень сочен, то предлагаю рассмотреть вопрос непредвзято.

Я чувствовал, как в желудке беспокойно повернулась, чтобы удобнее слушать, одна из голодных кишок. Я сразу ощутил себя на знакомой родной почве русского интеллигента.

– Вопрос стоит поставить в философской плоскости, – сказало из меня. – Что делает человека человеком?.. Платон заявил, что человек – это двуногое существо без перьев. Диоген тут же принес ощипанного петуха: вот, мол, человек Платона! Тогда Платон поспешно добавил: «…и с плоскими ногтями». А кто-то, не помню, вообще договорился до мыслящего тростника!.. В то же время, с другой стороны, и некоторых людей называют свиньями. Так что грани между людьми и свиньями нет. Если исходить из этого бесспорного принципа…

Волк и ворон зачарованно переглянулись. Похоже, они никогда не слышали русскую интеллигенцию.

– Это кабан, – определил я. – Он вел себя как лесной кабан!

– Значит, едим, – сказал волк обрадованно. – Как жаль, что вам, мой лорд, нельзя.

Я удивился:

– Мне? Почему это?

– Но ведь вам нельзя есть не только человечину, но и свинину, – сказал волк с лицемерным сочувствием, а сам поближе придвинулся к оборотню. – Ведь заповедь гласит, что нельзя поедать части тела живущего… Хотя нет, мы ж пожарим… Но все равно свинину нельзя?

– Нельзя, нельзя, – подтвердил ворон и сел на тело оборотня. – Нельзя!

Я сказал раздраженно:

– В основе вашего «нельзя» лежат чисто экономические принципы! Надеетесь сами сожрать, морды. А наш Аллах сказал, что в пути или в чужих странах правоверный иудей может не соблюдать некоторые заповеди Мухаммада.

Волк сказал скептически:

– Да? А мне кажется, что в ваших возражениях, мой лорд, тоже лежат экономические, а вовсе не этические мотивы.

– Да-да, – сказал ворон, – да, ты прав, хоть и серый!.. Наш лорд готов предать свои этические императивы за чечевичную… ладно, за хорошо прожаренный кусок мяса.

Я сказал мрачно:

– Друзья познаются в еде. Вот вы и познались… Мне стыдно за вас!

Я быстро развел костер, с чувством собственного достоинства взял лук и ушел на охоту. Сейчас, когда наступает вечер, солнце уже опустилось за темный край, звери забиваются в норы, птицы прячутся в гнезда, а крупные звери укладываются спать под деревьями. Обязательно наступлю на какого-нибудь хряка, что выметнется с диким визгом прямо из-под ног…