Часть первая

Глава 1

Над бесконечным оранжевым миром пылает знойное сарацинское солнце. Высоко в синеве застыл прибитый к небесной тверди едва видимый с земли орел. Раскаленный воздух колышется прозрачными волнами.

По широкой утоптанной дороге ехал, держа направление на север, огромный рыцарь на тяжелом черном жеребце. Над железными доспехами дрожат струйки перегретого воздуха, по открытому лицу струятся ручейки пота. Голубые, как небо, глаза, невиданные здесь до прихода франков, смотрят вызывающе. Рыцарь словно искал повод, чтобы бросить ладонь в железной перчатке на рукоять длинного меча.

Огромный жеребец шел ровным шагом, рассчитанным на долгое одоление дороги. На твердой будто камень земле, утоптанной мириадами копыт и каблуков, оставались оттиски подков размером с тарелку. Поверх доспехов с плеч рыцаря ниспадает белый плащ с искусно вышитым красным крестом. Слева у бедра треугольный щит с мечом и лирой на звездном поле, слегка помятый, справа у седла приторочен огромный двуручный меч с вытертой до блеска железной рукоятью. Сзади вздувается небольшой тюк с походными мелочами.

В правой руке крестоносец держал острием вверх длинное копье. Блестящее лезвие отливает оранжевым, словно на кончике копья рыцарь везет раскаленный слиток металла. Конь ступал тяжело, угрюмо косил на всадника огненным глазом. Рыцарь вместе с конем казались ожившей статуей, каких много осталось от языческих времен на площадях Рима.

Солнце слепило глаза, воздух словно поднимается из адовой печи, где суждено гореть всем неверным и грешникам. В стороне от дороги – кучка жалких деревьев, в редкой тени лежат люди в цветных пестрых халатах. Троим тени не хватило, из-под телеги торчат голые ноги. Буйволы, отыскав лужу, слывшую здесь озером, неподвижно застыли в самой середине, как огромные валуны, выставив морды из жидкой грязи.

Рыцарь проехал мимо рощи и бровью не повел. Крестоносцу, сэру Томасу Мальтону из Гисленда, герою взятия Иерусалима, не пристало выказывать слабость на глазах побежденных.

Конь ступал медленно, дорога тянулась пустынная. Лишь к полудню Томас догнал хоть что-то живое – вереницу паломников. Пешие брели, не отрывая глаз от земли, в лохмотьях, изможденные. Томас потихоньку прошептал благодарственную молитву Пречистой Деве, что сотворен благородным рыцарем. На паломниках даже плащи гаже тряпок, о которые вытирают ноги.

Они брели, покрытые серой дорожной пылью, загребая усталыми ногами. Стоптанная обувь волочилась, распадаясь на глазах. Все до одного похожие то ли на огородные пугала, то ли на скелеты в плащах с капюшонами. Томас закашлялся от поднятой пыли, поспешно пустил коня вперед. Ни один не взглянул на великолепного рыцаря. Навидались в Святой земле. Впрочем, и рыцарь повидал всяких странников, паломников, одержимых, дервишей, даже пророков.

Впереди темнела стена леса. Конь посматривал с надеждой – прохлада, отдых, но шагу не прибавил – далеко. Дорога пролегала через маленькое село, Томас поправил перевязь меча, насторожился. С той поры, как войско крестоносцев огнем и мечом прошло эти края, сопротивление сарацин сломили, но одиноким воинам лучше быть настороже, если не хотят встретить рассвет с перерезанным горлом: край здесь все еще дикий.

Томас с железным стуком опустил забрало, цепко посматривал через узкую прорезь стального шлема. Не до красот, сейчас он видел плоские глиняные крыши, откуда горячие головы могут метнуть копье, высокие кудрявые чинары, где легко затаится лучник…

Впереди слышался злобный лай собак, рычание. Конь всхрапнул, прижал уши, но с ходу не сбился. Выехав на околицу, Томас увидел в десятке шагов впереди свору тощих псов – наскакивали на бредущего странника, хватали за лохмотья, за ноги. Из-за глиняного забора в чужака летели палки и комья сухой земли. Странник даже не отмахивался толстым посохом – еле брел, шатался, на ногах темнеет корка запекшейся крови, на икре уже свежая алая струйка. Псы, почуяв кровь, наскакивали яростнее. Один подпрыгнул, вцепился в спину несчастного и повис, царапая его лапами.

Заслышав тяжелое буханье копыт, псы зарычали громче, один попытался ухватить жеребца за ногу. Томас ударил концом древка, пес с визгом отпрыгнул. Над забором появились кудрявые головы сарацинских детей. Камни и палки полетели теперь в Томаса. Псы окружили всадника, напрыгивали, рычали – вот-вот набросятся разом. Конь тревожно всхрапнул, Томас натянул поводья, чтобы тот не понесся в страхе. Развернув копье, он ловко пронзил пса, стряхнул на землю окровавленную воющую жертву, ударил по хребту другого.

Первый пес полз в пыли, за ним волочились кишки, оставляя мокрый след. Псы сгрудились вокруг, один лизнул кровь, и вдруг все набросились на раненого. Из сцепившегося клубка полетела шерсть, послышался смертный визг.

Странник оперся о посох, капюшон скрывал лицо, Томас слышал хриплое дыхание, словно работали прохудившиеся кузнечные мехи.

– Хватайся за стремя, – велел Томас брезгливо. – Псы озверели. Раздерут!

Паломник ответил сиплым прерывающимся голосом:

– Пусть милость… на тебя… добрый рыцарь…

Из рваного рукава выползла рука скелета – такой она показалась Томасу. Конь брезгливо фыркнул: от странника дурно пахло. Томас едва удержал коня: тот рвался пойти рысью. Паломник тащился рядом, почти повиснув на стремени, изодранный плащ, явно с чужого плеча, висел на нем хуже, чем на огородном пугале.

За селом странник отпустил стремя, без сил повалился в пыль. Его широко раскрытый рот жадно хватал воздух. Глаза запали, губы бледные, бескровные, в груди завывало, как в трубе камина в ветреную зимнюю ночь.

– Спаси Бог…

– Лаудетур Езус Кристос, – буркнул Томас благочестиво.

Конь торопливо пошел рысью, лишь когда чужак остался далеко позади, перешел на прежний тяжелый шаг.

Лес постепенно приближался. Солнце начало клониться к закату – красное, раскаленное, как горящая заготовка меча на наковальне. Воздух был настолько сухой, что царапал горло. Томас давно хотел есть, тело ныло от усталости, а конь спотыкался все чаще.

Дорога, завидев лес, уже не виляла, а неслась со всех ног к спасительной тени и зелени, где мог быть ручей. Томас подъехал к ближайшим деревьям, ветви закрыли от палящего солнца, плечи сами расправились, спина выпрямилась. Конь коротко заржал, затрусил по узкой дорожке между огромными кряжистыми деревьями. Томас узнал дуб, граб и вяз, остальные – гадкие сарацинские, которых Пречистая Дева не допустила в его благословенную Британию.

– Сейчас отдохнем, – успокоил Томас торопливо. – В такой роще да без ключа? Я всей рыцарской душой, аки алчущий лев, чую прохладу!

Впереди затрещали кусты. На дорогу вывалился, как огромный кабан, крупный приземистый латник – в блестящем шлеме, нагрудном панцире на кожаной куртке грязного цвета. Латник был широк в плечах, кривоног. На поясе широкий кинжал, в обеих руках незнакомец держал огромный боевой топор.

Глаза разбойника были насмешливыми, а голос зычным.

– Рыцарь, да еще на боевом коне!.. Такие без золотишка в путь не пускаются. Верно, доблестный сэр?

Из кустов справа и слева выпрыгнули еще трое: оборванные, лохматые, с озлобленными лицами. Эти были в сарацинской одежде, в чалмах, худые и смуглые, в руках сжимали кривые узкие мечи, острые с одного края, здесь их называли саблями. Все не спускали настороженных глаз с рыцаря, но Томас держал в поле зрения лишь латника, явно удравшего солдата из великой армии крестоносцев, – тяжелого, с толстыми руками, топор – как колун – опаснее легких сабель.

Сарацин бросил на ломаном языке франков:

– Серебро тоже… хорошо.

Вожак довольно крякнул:

– Значит, обдерем как каштан. Эй, рыцарь! Есть редкий случай уйти без драки.

Томас натянул повод, не доехав до вожака шагов пяти. Тот подобрался, глаза не отрывались от рук рыцаря. Трое разбойников начали заходить с боков.

– Что же, идите без драки, – согласился Томас.

Вожак показал в ухмылке желтые кривые зубы:

– Уходи ты. Оставь все и уходи.

– Меня не просто взять, – ответил Томас напряженно. – Я воевал в Святой земле, перебил сотни сарацин…

– Видать, в Британии забоялся крепких кулаков? – спросил вожак насмешливо. – Или ты немец? Слезай с коня! Быстрее, а то поможем.

Томас оглядел надменно всех четверых, нарочито замедленно подобрал поводья. Мысли метались лихорадочно, он благодарил Пресвятую Деву, что не позволила снять доспехи, несмотря на проклятую жару, явно посланную самим Сатаной из ада.

– Я проехал через земли сарацин, – ответил он высокомерно. – Проеду и здесь!

Латник вскинул топор, Томас пустил коня влево, выдернул тяжелый меч и обрушил, держа одной рукой. Древко топора хрустнуло, как соломинка, латник шарахнулся в сторону, но запоздал… Рукоять меча вздрогнула в пальцах Томаса, жутко звякнуло. На землю шлепнулась срубленная по плечо рука, все еще сжимающая обломок.

Разбойник страшно закричал. Томас быстро повернул щит вправо, грохнуло, рука онемела от удара в самую середину щита. Сабли разбойников упали на землю. Конь сделал два гигантских прыжка, впереди была чистая дорога, блеснул ручей…

Тяжелое грохнулось на плечи, сильные руки ухватили за горло. Томас покачнулся, ощутил, что падает. В последний миг заученно выдернул ноги из стремян, успел перехватить чужую руку, извернулся и упал на противника сверху. Томас весил сто девяносто фунтов, с доспехами – двести пятьдесят. Разбойник охнул, изо рта брызнула кровь. Томас приподнялся, услышал топот убегающих ног, упал набок, а в грудь оглушенного разбойника с хрустом вонзилось короткое копье.

Томас поднялся, все еще оглушенный падением, поправил шлем, надвинувшийся на глаза. Успел услышать частое дыхание, сзади шарахнуло по голове. Оглушенный, он повернулся, смутно увидел гигантского человека. Тот размахнулся снова – широко, страшно. Томас вдруг сообразил, что в руках не чувствует ни меча, ни надежной тяжести щита. Прыгнул в сторону, но в голове гудело, в тяжелых доспехах не распрыгаешься – страшный удар заморозил плечо, хрустнуло – то ли кость, то ли панцирная пластина.

Разбойник замахнулся снова, уже для последнего сокрушающего удара. В голове чуть прояснилось, противник Томаса оказался не гигантом, а оскаленным сарацином – маленьким, черным и очень злым. В руках у него вместо острой сабли, бесполезной в бою с покрытым доспехами рыцарем, был боевой топор с узким, как клюв, лезвием клевец. Он поспешно наступал на Томаса, не давая прийти в себя, обрушил град поспешных ударов. Томас отодвигался, закрывался руками, локтями. Голова прояснялась, силы возвращались, но доспехи трещали под жестокими ударами!

Томас все еще выбирал момент, когда вдруг под ноги сзади что-то толкнуло. Он взмахнул руками, пытаясь удержаться. Сарацин с воплем прыгнул вперед, замахнулся, целясь в лицо. Томас поспешно упал на спину, увидел жуткий блеск железа. Рядом просвистел топор, Томас перехватил на лету, почувствовал сильный удар, удержал, откатился, под ним звякнуло, пальцы наткнулись на огромный топор вожака, теперь с коротким древком, как у молота Тора.

Он успел подняться на колени. Разбойник с силой ударил в бок, Томас замер от острой боли. Разбойник люто орал, глаза выкатил, брызгал слюной и все норовил достать острым топором в лицо, где из узкой прорези смотрели ненавистные ярко-синие глаза, словно безоблачное небо просвечивало сквозь череп франка.

Томас ухватил топор левой рукой, правая бессильно висела, шагнул под новый удар. В боку растекалось горячим, от боли перекосило. Он принял лезвие легкого топора на локоть, сцепил зубы от новой боли, но одновременно с ударом сарацина обрушил свой топор.

Стальное широкое лезвие разрубило голову сарацина до зубов. Крови выплеснулось столько, словно в закрашенную закатом лужу бросили огромный камень.

Томас выронил топор, побрел по дороге. Его шатало, толстые деревья извивались, как змеи, но Томас уже видел своего умного коня. Тот знал: хозяин не задержится надолго, торопливо объедал свежие листики с кустов, щипал траву.

С великим трудом Томас поднял с земли щит и меч – неимоверно тяжелые, пошел, волоча за собой. Стальной доспех в боку был проломлен, из трещины сочилась алая струйка. Но еще больше крови, Томас чувствовал, растекалось под доспехами. Вязаная рубашка промокла, в сапоге хлюпало.

Жеребец оторвался от листьев, готовый сразу в галоп, однако хозяин лишь вцепился обеими руками в седло, застыл. Конь фыркнул, повернул голову, удивленно обнюхал Томаса. В глазах у рыцаря темнело от потери крови, он с усилием повесил меч на седельный крюк, зацепил щит. Пытался взобраться в седло, но сил не было. Но, видимо, как-то вскарабкался, ибо в забытьи видел, как двигались навстречу зеленые ветки, потом темнота поглотила весь свет.