Глава 2

Конференц-зал выглядит мирным и уютным, в широкие окна светит ласковое солнышко, по небу медленно и величаво плывут подсвеченные золотом облака. Далеко блестит после дождика скоростное шоссе, быстрыми жуками проскакивают крохотные автомобили. Солнце светит в окна уже на излете, склоняясь к горизонту, отчего лучи приобрели красноватый оттенок.

Файтер невольно скользнул взглядом по юркому самолету, что штопором ввинтился в небо, делая сложный разворот. Мелькнула мысль, что нельзя подпускать самолеты так близко к президентскому дворцу, но тут же усмехнулся: конференц-зал расположен на полукилометровой глубине под скальным массивом, и все эти «окна» – всего лишь экраны из так называемой «электронной бумаги».

В прошлый раз на совещании присутствовали госсекретарь, министр обороны, директора УНБ, ЦРУ и ФБР, а также главы выделенных в отдельные управления разведок воздушной, армейской и морской. Был также начальник военно-космических сил, новое управление, очень быстро набирающее мощь, и то совещание считалось весьма представительным, а сейчас президент готовится принять всего-навсего одного человека, что указывает на столь высокую степень секретности, какая вообще раньше просто не применялась и не существовала.

Распущены все армии мира, подумал он, кроме американской, естественно, что взяла на свои плечи всю тяжесть по поддержанию мира во всем мире. Прекращено производство оружия во всех странах, кроме, конечно, США, но и здесь его производят лишь на замену отслужившего срок. Это сразу дало колоссальный эффект, мгновенно оздоровив экономики всех стран, освобожденных от необходимости кормить ничего не производящую армию и содержать заводы, что выпускают танки, на которых нельзя ни пахать, ни сеять.

Остаются только террористы, но их время истекает. Контроль над вооружением становится тоталитарным, всеобщим. Пока что эти неандертальцы еще мастерят самодельные бомбы, что чаще взрываются у них же в руках, в гаражах, но скоро за всем, могущим послужить взрывчаткой, будет установлено полное наблюдение на всех этапах. Это значит, что о каждом потенциальном террористе будет известно с момента, как он купит килограмм химического удобрения для своего огорода, могущего после очистки стать взрывчаткой.

И только одно место на земном шаре остается закрытым для контроля. Никто не знает, что творится за дверями его научно-исследовательских институтов, никто не знает, сколько у них ядерного оружия, какие там средства доставки, какое еще высокотехнологическое оружие начинает производиться в его военно-промышленном комплексе.

Тихонько звякнуло, автоматические двери распахнулись. Из лифта вышел молодцеватый подтянутый Гартвиг.

На Файтера пахнуло силой и уверенностью кадрового военного. Высокий, с короткой стрижкой ежиком, уже весь в серебре, короткие жесткие усы тоже целиком серебряные, лицо темное от солнца, в тех морщинах, которые не выглядят признаками старости, а именно подчеркивают значительность, мудрость, глубину размышлений.

Файтер знал, что Гартвиг очень немолод, ему почти в деды годится, во всяком случае, в отцы – наверняка, однако и седина, и морщины, и старомодный крой костюма всего лишь оттеняют его мощь. Он даже сидит на совещаниях всегда прямо, никакой расслабленности ни в крепко сбитой фигуре, ни в лице. Глаза всегда смотрят прямо, остро, на лету считывают движения лицевых мускулов, и он почти всегда заранее знает, что ему скажут.

Файтер сделал шаг навстречу, рукопожатие дружеское и очень искреннее, работают вместе давно и доверяют один другому.

– Господин президент…

– Привет, Джордж. Садись поближе. Кофе не предлагаю, сам варить не большой любитель, а этим современным автоматам не слишком доверяю. Больно они сложные…

Гартвиг вежливо улыбнулся, сел на указанное место, привычная церемония: президент приглашает сесть и даже указывает куда, а он благодарит и садится именно в это кресло.

– Господин президент, – начал Гартвиг, – положение очень серьезное, но сегодня я получил еще более угрожающие сведения.

– Террористы?

– Возможно, – ответил Гартвиг, – но не арабы.

– А кто?

– Нанотехнология, – ответил Гартвиг, – увы, набирает скорость, будь она проклята. Некоторые устройства уже через два-три месяца смогут уменьшиться более чем на порядок.

Файтер кивнул, про себя подумал, что хорошо бы таблетку аспирину, спросил, борясь с головной болью:

– Речь о ранцевом варианте?

– Совершенно верно, господин президент, – сказал военный министр угрюмо. – Мы ввели войска в страны, гораздо менее опасные для нас и человечества, но оставляем абсолютно закрытой для нас страну с мощным ядерным потенциалом, мощными ракетными установками, способными нести ядерные заряды на тысячи миль… Я уж не говорю о том, что в их закрытых лабораториях может производиться как биологическое оружие, так и… я не знаю, что они там делают! Может, господин Олмиц знает?

Файтер даже не стал переводить разговор на ЦРУ, его ответ на подобные вопросы он получил вчера, сказал устало:

– Да, при современных темпах миниатюризации скоро крупный военный завод можно будет размещать в простом коровнике. Как я понял, вы пришли с конкретным планом?

Глаза военного министра блеснули, он кивнул и начал вынимать из кейса бумаги. Явно повеселел, на его лице проступило откровенное, что наконец-то дожал президента, наконец-то пришла пора решительных мер. Черта с два ты бы дожал, подумал Файтер хмуро, если бы не общая обстановка в мире. Чуть ли не ежедневно весьма настойчиво спрашивают союзники: почему на Ближнем Востоке оставлено государство, доктрина которого нацелена на мировое господство? И если вы, США, не решаетесь с ним схватиться за власть над человечеством, то уступите место более решительным!

Он внимательно всматривался в бумаги, на лице отразилось недоумение.

– Вы ж намерены задействовать чуть ли не всю армию!

Гартвиг скупо улыбнулся:

– Ошибаетесь, господин президент.

– Как это ошибаюсь?

– Я просил бы вашего разрешения задействовать именно всю. Как ни смешно это звучит, но я предвижу больше сложностей, чем даже когда мы ломали хребет Ирану и Сирии, за которые вступилась Саудовская Аравия и прочие арабские страны… К счастью, Израиль – это узкая полоска средиземноморского пляжа, которая простреливается насквозь.

– И что у вас за вариант?

Гартвиг провел пальцем по карте:

– Со стороны Средиземного моря подводим основную часть нашего флота. Пару авианосцев, десятка три линкоров, а также все транспортники, переоборудованные под плавучие пусковые установки крылатых ракет. Одновременно окружаем Израиль с суши, сконцентрировав войска на границах с Иорданией, Сирией и Египтом. Естественно, над Израилем зависнут наши военно-космические войска…

– Не входя в его воздушное пространство?

Гартвиг наклонил голову:

– Очень точно замечено, господин президент. Они будут находиться в космосе, вне зоны действия международных законов о суверенном воздушном пространстве. На высоте, где носятся все спутники… Но в то же время каждый израильтянин будет знать, что он как муравей под лупой и… под прицелом целой армады!

Файтер скупо улыбнулся.

– Главное, чтобы все поверили, что мы готовы к самым решительным действиям. Потому нужно проделать так, словно речь идет о подготовке к настоящему вторжению. Нужно, чтобы все в Израиле поняли: стоит нам высадить всего лишь морской десант с кораблей, израильтяне проснутся в другом государстве. Вернее, государства уже не будет. А будет территория, которую надлежит благоустраивать на благо всего человечества всем… человечеством. Не только израильтянами.

Файтер долго смотрел на карту. Израиль в самом деле похож на пляж, простреливаемый насквозь. А со всех сторон гигантские арабские государства, которые, по сути, уже не являются государствами, так как лишены армий, военных заводов и даже конструкторских бюро, работающих на вооружение. У всех у них оставлены только полицейские силы.

– Вы считаете, что сумеем дожать этот строптивый народ?

– Сумеем, – ответил Гартвиг твердо и посмотрел ему в глаза. – С арабами не получилось потому, что мы придерживались тактики точечных ударов, а потом на огромных территориях пытались установить привычный нам строй… и еще потому, что мы действовали недостаточно решительно. Потому и столько потерь с обеих сторон.

Файтер кивнул:

– Да, если бы тогда на Иран бросили хотя бы весь военно-воздушный флот, мгновенно парализовали бы страну и армию полностью.

– И другие не пискнули бы, – согласился Гартвиг. – Потому я и настаиваю на таком варианте.

Файтер удержал горестный вздох, произнес ровно:

– Начинайте подготовку. Это займет немало времени, а я буду готовить почву для политиков. Однако помните, нашу операцию… назовем ее «Эллинизация», можем, если вдруг понадобится, остановить в любой момент.

Гартвиг снова посмотрел ему прямо в глаза:

– Я понимаю, господин президент. И никогда нигде не упомянем, что такая намечалась.

– Разумеется.

– Разрешите приступать?

– Да, идите… Ах да, еще один важный момент. Такое передвижение войск не скрыть, так что внимание прессы это привлечет. Однако… на всякий случай, вдруг да какие-то события будут отвлекать внимание масс-медиа… ну всякие там тайфуны, наводнения, женитьба короля Брунея на королеве Англии… нужно, чтобы наша пресса, да и мировая, постоянно освещала передвижение наших войск. Впрочем, этим я сам займусь. Вы будьте готовы в интервью подтверждать, что армия готовится вторгнуться в Израиль.

Гартвиг несколько мгновений смотрел в лицо Файтера, тот не моргнул и глазом. Гартвиг наконец медленно наклонил голову:

– Все сделаю, господин президент. Я польщен вашим доверием.

Стивен не пошел даже на обед, невиданное дело, остался в кабинете у монитора. Джоан принесла еще раз кофе и большую тарелку с горой всевозможных бутербродов, какая уж тут забота о здоровье, вздохнула с завистью: шефу не в коня корм, жрет все подряд и ни одного килограмма лишнего, а тут каждое пирожное считаешь…

На экране сменялись новости, Стивен сразу отсеял СМИ, которые работают прямо или косвенно на спецслужбы, их гораздо больше, чем догадывается простой народ, просматривал, кое-что сразу копировал в особую папку.

На первый план вышли события, которые назревали давно, очень давно. Благородное стремление США слить все народы и нации в единое человечество кое-кто попытался истолковать в очень удобном для себя смысле. Дескать, границ не должно быть, все перемешаются в один народ – и вот хлынули из стран Азии и Африки голодные, не желающие работать, нищие толпы в Европу, но у всех на слуху, что здесь безработным выдают такие денежные пособия каждый месяц, что можно жить по-королевски всю жизнь, не работая…

Первой решительные меры приняла Франция. В рекордно быстрые сроки составили, обсудили в правительстве и приняли закон, по которому мусульмане, отказывающиеся полностью интегрироваться в общество французов, то есть… сохраняющие детали мусульманской одежды, посещающие мечеть и прочее, – должны в течение трех месяцев покинуть страну. Разом вспыхнули митинги, протесты. Прогремело несколько взрывов, как и раньше, когда приезжие полагали удобным моментом выдавить из приютившей их страны новую уступку или льготу. Однако на этот раз Франция приготовилась лучше: наряду с усиленными отрядами полиции решительно выступила и армия, таким образом, протестующих исламистов приравняли не к митингующим, а к вражеским агентам.

Началась массовая депортация, при которой попутно выселяли и тех мусульман, к которым придраться невозможно, но известно, что мусульмане и дома за закрытыми дверьми продолжают оставаться мусульманами.

В Европе такое восприняли с некоторым замешательством, но уже через месяц аналогичный закон прошел в Бельгии. Затем такие же меры приняли в Голландии и Италии. В германском бундестаге выступили с проектом закона об ограничении деятельности иностранцев, под одну из статей этого закона попали и те натурализовавшиеся турки, курды и прочие иностранцы, что уже давно являются гражданами Германии.

В США кривились, однако, в самом деле, неконтролируемый приток людей иного менталитета и отношения к работе грозит обрушить экономику Европы. Тогда голод и катастрофа будут почище тех, что охватили Черную Африку. Более того, сами Штаты усилили пограничный контроль, как на суше, так и на море. Богатые страны потому и богатые, что умеют работать, а не лежат под пальмой и ждут, пока спелый банан упадет в рот. Так что помогать будем, но кормить дармоедов – не беремся. Тем более таких, что не желают даже учить язык приютившей страны и расставаться со своими охотничьими плясками под барабаны.

Звякнула дверь, и хотя входить могут только свои, Стивен быстро переключил канал новостей, чисто инстинктивный жест: даже свои не должны знать, чем в этот момент занимается разведчик.

Вошел Дуглас, чему Стивен слегка удивился, не так уж и часто они видятся в громадном здании. Раз в месяц норма, но чтобы дважды в день…

– Сидишь? – поинтересовался Дуглас. Хохотнул: – Смотри, цыпленка высидишь. Пойдем в буфет чего-нить выпьем.

– И там скажешь, – уточнил Стивен, – чего от меня хочешь?

Дуглас изумился:

– Я?

– Ты, – ответил Стивен, не двигаясь с места. – Я ж тебя насквозь вижу!

– Что, – спросил Дуглас опасливо, – уже и такие линзы изобрели?

Стивен поднялся, размял кости.

– Ладно, пойдем. Не так уж и важно, где проболтаешься.

Дуглас спросил с укоризной:

– Я? Проболтаюсь?

– Якобы нечаянно.

– Зачем мне это?

Стивен сдвинул плечами.

– Наверное, снова хочешь повесить на меня какую-нибудь гадость. Да еще в таком месте, где нет кондиционера, морковного сока…

Дуглас смотрел испытующе.

– А ты откажешься?

Они подошли к двери, Стивен оглянулся. Кабинет просторен, как зал для бальных танцев, стены отделаны дорогими породами дуба, вся мебель от лучших дизайнеров мира, аппаратура на столе и в стенах стоит миллиарды, а за пределами кабинета на него работают сотни высококвалифицированных специалистов, которым он волен повышать и понижать жалованье.

– А ты как думаешь?

– Не знаю, – признался