Глава 4

Мирошниченко неслышно раскладывал бумаги перед Кречетом, исчезал, снова приносил целые ворохи. Глаза его покраснели, словно после бессонной ночи, кончик носа распух и побагровел, как перезрелая редиска.

– Кречет замучил? – пророкотал Забайкалов сочувствующе.

– Да нет, все нормально.

Коломиец кивнул в мою сторону:

– Это все Виктор Александрович виноват.

– Верно, – согласился Коломиец. – Ислам из кого угодно душу вымотает.

– Да нет, это не ислам. Просто пристрастился к Интернету, как к наркотику.

Забайкалов кивнул понимающе:

– Понятно. Голых баб смотришь. Там этих порносайтов видимо-невидимо! В какой баннер ни ткнешь…

Мирошниченко отрезал:

– Все, что угодно, только не голых баб.

Забайкалов удивился с неспешностью сползающего с гор Скандинавии айсберга:

– Что так?

– Да так, – отрезал Мирошниченко.

Когда он отошел на другой конец стола, раздавая листки с гербовыми печатями с легкостью опытного картежника, Коломиец наклонился к уху Забайкалова, сказал укоризненно:

– Вы уж проявите деликатность, пожалуйста! Это у него больное место.

Забайкалов удивился:

– Голые бабы? Никогда за ним не замечал…

– Да он и не был замечен… Но вот на той неделе он подзадержался на работе, то да се, потом какой-то важный материал через Интернет скачивал… А в конце там была антивирусная программа, он ее запустил, на свою голову, проверил, вздохнул с облегчением, все в порядке, вирусов нет… А в конце, когда обычно дают рекламу и предлагают купить новые программы, появилась надпись: если, мол, хотите посмотреть Ким Бессинджер обнаженной, то нажмите десять клавиш по вашему выбору и держите. Ну, у него как раз десять пальцев, нажал, держит… В самом деле, появилась блистательная Ким, говорит: если, мол, отпустишь хоть одну клавишу, то начинаю формат всего диска, а затем – перезагрузка…

Забайкалов присвистнул:

– И что же он, всю ночь на нее глядел?

– Когда утром пришли на работу, видели, как он ногой пытается вытащить шнур из розетки. Нос распух, видать, пробовал резетнуть, но вы ж знаете, какая там крохотная кнопка! Сейчас даже на женщин-депутатов смотрит зверем.

Он вздрогнул от могучего голоса Кречета:

– Степан Бандерович, все сплетничаете? Уже сообщили прессе о переменах в вашем министерстве? Русскую интеллигенцию надо ублажать, она и так всегда и всем недовольна.

– Нет еще, – ответил Коломиец виновато.

Взгляд Кречета скользнул по наручным часам:

– Странно, вы хоть строем и не ходите, но человек с виду умный и быстрый…

Коломиец сказал еще удрученнее:

– Моя вина. Я попросил другого телеинтервьиста!.. Они было направили ко мне этого… ну, который свои морды на все заставки всобачивает. То с мудрым видом очки снимает, то мыслит, то устало лоб морщит над государственными проблемами, будто это он решает, а мы под ногами зачем-то путаемся… А когда берет интервью, то всегда видно, что вот он, великий и мудрейший, о чем-то снисходительно разговаривает с каким-то министришкой культуры…

Кречет зло хохотнул:

– Или президентишкой. Знаю-знаю. Эти холопы так пользуются самостоятельностью прессы.

– Вот я и попросил заменить, – заспешил Коломиец. – Но там уперлись, мол, у них своя специфика. Я тоже не могу, это ж урон нашему кабинету. Вот и торгуемся.

Кречет побагровел:

– Торгуетесь? Разве не вы – министр культуры? А значит – и телевидения, газет, типографий, мать вашу… Мне что, батальон спецназа с вами послать?

Коломиец отшатнулся:

– Нет-нет, зачем же? Мы же все-таки культурные люди, хоть уже и наполовину американцы. Я их так, словцом, словцом…

Но по роже было видно, что даже министру культуры всякий вопрос хочется решить быстро и проще. А что может быть проще, если взять с собой этих крутых парней в краповых беретах?

Сказбуш оторвал взгляд от экрана ноутбука, лицо стало злым и жестким. Громко постучал карандашом по столу, привлекая внимание:

– Господин президент, прошу внимания. Только что получено сообщение… Четверть часа тому в сенате США заявили, что в сферу их интересов входит отныне и озеро Байкал. В силу его уникальности, естественно, ценности для всего земного шара. Как вы помните, на Урал для проверки реакции России уже съездила жена президента США…

Краснохарев буркнул:

– Куда черт не сумеет, туда бабу пошлет. А потом уже и морскую пехоту.

Сказбуш строго постучал карандашом:

– Я еще не закончил, дело серьезное. А минуту назад и государственный секретарь США сделал сенсационное заявление, что президент разрешает своим разведывательным самолетам проходить, при необходимости, над территорией России. Заявление снабжено целой кучей оговорок: самолеты-де не будут военными, оружия при себе нести не будут, угрозы никакой… Ну, обычные слова, чтобы успокоить тех, кого встревожит, помимо России. Как видим, сперва добились полетов над территорией Ирака, теперь пришла очередь России…

– Кто следующий? – спросил громко в звенящей тишине Коломиец.

Дверь заскрипела, в кабинет боком вдвинулся Яузов. Исхудавший, бледный как смерть, он был по-петушиному с выпуклой грудью, словно, помимо бинтов, туда подложили трехлитровую банку с огурцами. Вместе с ним в стерильно чистый воздух кабинета вошли запахи больницы.

Кречет зыркнул исподлобья, то ли потому, что Яузов был в числе главных заговорщиков, то ли из брезгливости здорового к больному.

– Какого черта? – осведомился он раздраженно. – Здесь что, лазарет?

Коломиец поспешно вскочил, он ближе всех, указал министру обороны на стул и даже попробовал помочь сесть человеку, который выглядел ненамного лучше всей армии. Яузов с неудовольствием отстранил чересчур услужливого министра культуры, поморщился от резкого движения.

– Ага, – сказал он, опустившись, – и до вас дошло? Надо только, чтобы следующего не было. На России обломали зубы многие. Подавится и Америка…

Кречет посмотрел на генерала, перевел взгляд на Сказбуша:

– Как же так?.. Если заявление было сделано только четверть часа тому, то из больницы до Кремля без малого сорок минут!

Яузов победно ухмыльнулся, а Сказбуш поморщился:

– Только и того, что его гэрэушники успели заглянуть в подготовленный документ раньше моих людей. Но это заявление госсекретаря у меня на столе лежало в распечатанном виде за час до того как!..

Кречет вскинул руки, успокаивая генералов:

– Тихо-тихо! Я думаю, что подобную утечку информации они организовали нарочито. Даже подсунули под нос вашим подслеповатым разведчикам бумаги с крупными буквами. А полетят ли самолеты над Байкалом в самом деле, будет видно из нашей позиции.

Коломиец предложил:

– Давайте объявим, что зоной наших интересов является Калифорния.

– На каком основании? – осведомился Яузов.

– А что, нужно основание? Ну, тогда… Калифорнию открыли и заселили русские. Она и звалась раньше Русской Америкой. Там и сейчас русские живут. Раньше мы о них молчали, они ж советскую власть в упор не видели, а теперь можно потребовать вернуть Калифорнию взад. Э-э, в состав России! А что? Такие же основания, как им летать над Уралом или бомбить Ирак… Даже больше!

Сказбуш проронил холодновато:

– Боюсь, что сочувствия такое заявление не вызовет.

Кречет сказал с тоскливой яростью:

– Еще бы! Мы просто опередили наше тупое большинство в осознании одного, вообще-то, простенького факта. Остальной народ еще прет по инерции. Мы ведь все вышли из американизма… Есть такое слово? Тогда придумайте! Когда нас тащили силой в коммунизм, мы упирались и с надеждой смотрели на Америку. Тогда не видели, что это всего лишь тупая сила, которая не хочет не только коммунизма, но и вообще культуры, не желает умнеть, смотреть на звезды. Но наши вожди надорвались, силой не затащишь даже в рай, коммунизм на какое-то время похоронен… надеюсь, надолго. А народ все еще по инерции кричит, что Америка – это хорошо, перенося хорошие качества борца против коммунизма вообще на жизнь… можно так сказать?

Коломиец отмахнулся:

– Вам все можно, Платон Тарасович!

Кречет посмотрел с подозрением:

– Что вы имеете в виду?

– Ваша малограмотность компенсируется искренностью, – сказал Коломиец с очень простодушным видом. – Народ это любит. Вы – народный президент!

Кто-то хихикнул и тут же сделал строгое лицо, зашуршал бумагами. Кречет засопел:

– Что вы какие-то с утра несерьезные.

– Так ведь суббота.

– Не воскресенье же, – огрызнулся он. – Кстати, завтра с утра чтоб все здесь! Я из вас шахтеров сделаю. Словом, мы уже поняли, что из себя эта Америка… коммунизм перед нею овечка! Если коммунизм пытался затащить в ускоренном темпе на вершину сверкающей горы, то Америка тащит в болото, на самое дно болота. А почему должны выбирать только между вершиной или болотом?.. Словом, завтра с утра чтоб были готовы варианты ответа на это заявление.

Коган вздохнул:

– Вот тебе, бабушка, и выходной…

А мудрый Краснохарев подытожил:

– Для нас воскресенье, что для коня свадьба: голова в цветах, а задница в мыле.

На столе перед ним мелькнули белые руки Марины, появилась его огромная чашка с павлином на боку, коричневая жидкость мощно колыхала высокую пену. Сшибающий с ног запах кофе растекся по кабинету. Коломийцу поставила вторую по размерам чашку, остальным – стандартные, бывшие цековские, с серпами и молотами на выпуклых боках, только перед Яузовым Марина опустила стакан с соком.

Черногоров с тоской посмотрел за окно, где день удался на редкость ясный, чистый, солнечный.

– Черт, иудаизм принять, что ли? Тех, по крайней мере, по субботам вкалывать не заставляют. Правда, вот обрезание…

– Да, – поддакнул Коломиец, – а то обрежут так обрежут! Такое для прикола оставят!

Сказбуш кивнул на Когана:

– Зря размечтались! Вон Коган вкалывает и в субботу.

– Предатель, – веско сказал Краснохарев. – Как предал свою жидовскую веру, так и нашу советскую, тьфу, православную… э-э… теперь уже магометанскую предаст. Даже жидовскому Отечеству надо служить не ради живота, а за… черт, с этой рыночной экономикой и слова высокие забыл! А раньше такое с трибуны мог… Так что же у нас с бюджетом, Сруль Израилевич?

Коган развел руками:

– Так ведь лето еще! Ну, почти лето. Мы уж как-то привыкли по нашей расейской привычке в последний день года… А если раньше, то вроде бы на Запад равняемся, что опять же урон национальному престижу…

– Это вы мне бросьте, – сказал Краснохарев веско. – В вашем Израиле принимают бюджет осенью? А я читал одного историка… а может, не историка вовсе, а вообще футюролога… что иудеи – это одно из племен русов. В древности заблудились, адиёты, забрались на Восток и там одичали, постепенно забыв язык, веру и Отечество. Так что Запад тут ни при чем. Хотя бы черновики есть?

– Есть, – бодро ответил Коган, – у нас все есть, даже кофейные чашки для левшей. Вам по отраслям или, так сказать, с высоты вашего птичьего полета?

Взгляд Краснохарева был тяжелее его самого, раздавил министра финансов, размазал по стенам, разбрызгал:

– Это на что же вы намекиваете, Сруль Израилевич? Что я невысоко летаю?

– Что вы, что вы, – испугался Коган. – При попутном ветре, да когда перо в… Ах да, мы же избрали для страны встречный ветер! Чтоб сразу высоту небывалую, догнать и перегнать, Империю Зла в землю по уши… или по ноздри…

– Что совой о пень, что пнем о сову, – буркнул Краснохарев. – Коровы тоже летают. Но высоко, потому и не видим.

Он разложил перед собой бумаги, заняв площадь с половину футбольного поля.

– Простите… чем?

– Коганом, – пояснил Краснохарев язвительно. – А не тем, чем вы подумали. Что, впрочем, одно и то же…

Он хохотнул, довольный, а хитрый Коган, добившись хорошего настроения главы правительства, быстро разложил перед ним бумаги, отпечатанные крупным шрифтом, уже знает о прогрессирующей дальнозоркости Краснохарева, знает его биологический цикл, посоветовался с его личным врачом.

Единственные, с кем Коган никогда не советовался, – астрологи, шаманы и всякие там ясновидцы. Может, потому, что вера иудеев запрещает гадания. А скорее, потому что Кречет ухитрился подобрать в кабинет не льстивых дураков, а все-таки неглупых профессионалов.