Глава 5

Ночью я систематизировал данные, что нарыл в компьютерной сети Пентагона. Там помимо тридцати тысяч постоянно обновляемых персоналок на столе каждого сотрудника, еще и экзафлопный суперкомпьютер на втором подвальном этаже, а ниже – только свой ядерный реактор.

Ядерный реактор не так интересен, как входящий в сотню самых мощных суперкомпьютер. Данных в нем многовато, многовато в том смысле, что не упорядочено, хаотично, перепутано, многие важные моменты недоступны даже для тех, кому как раз необходимы…

Впрочем, это стратегический противник, так что ладно, у себя я все это систематизировал сразу еще при перезаписи в мое личное хранилище, там все на месте, ничего не перепутано, осталось только легкое разочарование, что никаких тайн, ничего особенного, люди работают над безопасностью страны. А так как люди разные, то и работают по-разному, частенько так, что лебедь, рак и щука для них образец слаженности и взаимодействия в команде. А еще все постоянно ищут и находят в своих рядах иностранных агентов и даже шпионов, за что получают бонусы в виде повышения по службе и поощрений.

Утром, когда завтракал, искал взглядом ту девчушку, что поднялась ко мне вчера в номер, но то ли сегодня не ее смена, то ли работает с обеда, а спросить как-то неловко, да и что за время такое, даже имени не спросил…

А вот так, не спрашивая, я не должен знать, что ее зовут Джеми, Джеми Франклин, учится в универе, постоянного бойфренда нет, не избегает и лесбо, но предпочитает мужчин, кроме учебы посещает еще и школу танцев, то-то показалась очень гибкой и пластичной, бедная девочка, еще ухитряется и здесь подрабатывать официанткой, старается заработать и выбиться в люди сама, не рассчитывая подцепить богатого мужа.

Мобильник тихонько звякнул, я выудил из кармана, на экране появилось квадратное лицо Дуайта.

– Не разбудил, – спросил он с несвойственной ему деликатностью, – мистер Лавроноф?.. Ах да, вижу, вы уже завтракаете, прекрасно… Вижу, у вас хороший аппетит, здесь вы не отличаетесь от американцев.

– Это похвала или оскорбление? – поинтересовался я. – У нас могут такой комплимент толковать так и эдак. Смотря на какой стороне баррикады… Ладно, какие новости?

– Я заеду за вами, – пообещал он. – По дороге расскажу в двух словах.

– Где вы сейчас?

– В двадцати минутах, – ответил он.

– Это в ЦРУ? – спросил я. – Тогда я еще чашечку кофе успею освоить, булочки здесь просто великолепные. Понимаю, почему американцы самые толстые в мире.

– Уже через восемнадцать минут, – сообщил он. – У нас задержек на дороге не бывает.

– Да, – согласился я. – У вас автомобили дорогие даже для местных. В основном китайские покупаете.

– Да, – подтвердил он, – мы разместили там почти все наши автомобильные заводы!..

Экран погас, я остался неспешно прихлебывать горячий кофе. Видеонаблюдение отеля захватывает большой участок дороги, автомобиль Дуайта я заметил издали, расплатился и вышел из ресторана как раз в момент, когда он начал сдвигаться к обочине.

Он изнутри распахнул передо мной дверь, улыбнулся, американцы всегда улыбаются, хотя это порой выглядит совсем по-дурацки, спросил дружелюбно:

– Надеюсь, у нас в отелях клопы помельче ваших?

– Вас, похоже, – заметил я, – всю ночь грызли.

Он сказал невесело:

– Честно говоря, за всю ночь удалось заснуть часа на полтора. В общей сложности.

– Что же так?

– Вы такую задачу подкинули, – заявил он, – что сейчас на ушах стоят не только Пентагон, ЦРУ и АНБ, но вообще все в океанологических институтах и сенатских подкомитетах.

Мне показалось, поглядывает так, словно меня за эту ночь повысили по крайней мере сразу через два звания. Или же я, как древний гуру, являюсь вместилищем сокровеннейших знаний, что могут дать много денег или позволить есть сколько угодно, не толстея.

– Зря, – обронил я.

– Почему?

– Да случай не стоит выеденного яйца, – сказал я.

Он прибавил скорость, дома замелькали справа и слева, американцы тоже любят быструю езду, Штаты создавали и несколько десятков миллионов русских.

– Не скажите! – сказал он чуточку оскорбленно. – Это наша американская земля!

– Еще добавьте, – предложил я, – что мина российская. Для газет самое то, чтобы обвинить Россию в нападении, вторжении и попытке захвата побережья невежливыми людьми.

Он ухмыльнулся.

– Да, это верно. Но ситуация пока подсказывает, что лучше такую новость придержать в тайне. От СМИ.

– Штатам сейчас невыгодно раздувать скандал, – напомнил я. – Но если станет о нем известно, какие-то сенаторы ради карьеры пойдут и вопреки интересам страны, лишь бы самим на этом погреть руки.

– Пока наложен запрет, – повторил он.

– Удержите?

Он кивнул.

– У нас демократия, но в нужных местах жесткая демократия.

Впереди начало вырастать здание Пентагона, я ожидал, что Дуайт снизит скорость, однако тот гнал на полной почти до решетки ворот.

Часовой вышел, взглянул через лобовое стекло на обоих. По взмаху его руки часть дорожного полотна впереди, вставшая вертикальной стеной, опустилась, прикинувшись прежней ровной дорогой.

В знакомом коридоре я направился к той же комнате, однако он торопливо ухватил меня под локоть.

– Нет-нет, это чуть более расширенное заседание.

– Чудесно, – ответил я, хотя сердце предостерегающе стукнуло. – Значит, дело с мертвой точки сдвинулось.

– Слетело, – уточнил он. – Как мячик в гольфе от удара клюшкой.

– Это тоже чересчур, – заметил я.

– У нас безопасная страна, – сказал он.

– А постоянные теракты?

Он отмахнулся.

– К ним привыкли. А вот такая угроза, что может тряхнуть всю Америку…

– Такой угрозы практически не существует, – сказал я. – Вы же не планируете удар ракетно-ядерными силами по России?

Он загадочно улыбнулся, а я на ходу быстро просмотрел глазами видеокамер ближайшие помещения.

В самом большом из ближних залов, похожем на уменьшенную копию пункта запуска ракет с мыса Канаверал, расположились генералы и крайне респектабельнейшие люди в штатском, подлинные современные вельможи.

Одни ведут беседы в креслах, двое вальяжно, но с заметным напряжением в жестах и мимике прогуливаются вдоль стены с огромными дисплеями, и, как я ощутил, главное действо у них еще не начиналось.

Мы были в десятке шагов от двери, когда еще один генерал вошел в ту комнату, толстый, величественный, хотя с нашивками всего лишь бригадного генерала. Если не сбросит вес, то полного генерала не видать, в американской армии существуют нормативы даже насчет внешнего вида военнослужащих.

Дуайт вздохнул.

– Ну, держитесь…

– Бить будут?

– Еще как, – ответил он. – Им сейчас не до глобальных катастроф.

Я охнул.

– Так я только ради них и приехал!

– Все будет, – сказал он успокаивающе, – только эти мины… они всех заставили вздрогнуть. Сперва решим с ними.

Я сказал раздраженно:

– Как будто не знали!

Он сдвинул плечами.

– Не все верили. Никто же из ваших не афишировал, где именно заложили… У нас в конце концов решили, что это ложная тревога. Деза. Все хотят верить тому, чему хотят.

– Ну еще бы.

– Для вас, – напомнил он, – такие мины закладывать очень дорого. Это при вашей расшатанной экономике!

– Безопасность страны, – напомнил я, – превыше всего.

– А благосостояние населения?

– Наше население не продастся за чечевичную похлебку, – ответил я кротко. – Во Вторую мировую люди всем жертвовали для победы. Очень не хочется, чтобы Америку у нас считали наследницей Гитлера. Но тогда победили, победим и теперь.

Он охнул, шокированный.

– Это у нас вас рассматривают как преемников идей Гитлера!

– Ну вот и договорились, – отрезал я сухо. – Я имею в виду договорились вы до окружения нас военными базами с ядерным оружием и баллистическими ракетами, а мы в ответку до ядерных мин вдоль обоих берегов Соединенных Штатов.

Он распахнул передо мной дверь в тот зал, который я и наметил, а когда я шагнул через порог, почти все присутствующие там повернулись в нашу сторону.

Дуайт кивком велел мне следовать за ним, это к одинокому столику под стеной с огромными экранами, а там, не садясь, объявил:

– Господа, прошу занять свои места. Времени у нас, как всегда, в обрез, потому буду крайне и даже предельно краток. Представляю господина Лавроноф, возглавляющего Управление по Исследованию Глобальных Катастроф. У них оно называется так же, как и у нас, с той лишь разницей, что они уже провели ряд успешных операций по устранению угроз.

Генералы и штатские, тех и других не больше дюжины, начали неспешно опускаться в кресла. Зал рассчитан на сотню человек, а это значит, допущены самые проверенные и те, от которых в самом деле что-то зависит.

На меня смотрят не просто враждебно, некоторые с откровенной ненавистью, что и понятно. Меньше всего воевать хочется им, так как гражданские отсидятся в тылу, а военным придется выдвинуться на передний план, где не просто опасно, а очень опасно. Под пули не попадут, но из Белого дома найдут в чем обвинить, к чему придраться, с кого сорвать нашивки.

Я сказал как можно более мирно и успокаивающе:

– Я прибыл, чтобы установить контакты и договориться о взаимодействии в борьбе с опаснейшим видом терроризма. Я имею в виду глобальный, но пришлось привести и непростую новость о выброшенной землетрясением мине…

Один из генералов сказал резко:

– Терроризм потом!.. Сейчас главное, какого черта вы творите? Вы понимаете, к чему это приведет?

Я ощутил быстро вскипающую злость, ответил с нарочитой сдержанностью:

– Если вы понимаете, что значит ваша политика по окружению России военными базами и пусковыми установками… то поймете и адекватность ответа.

В зале заговорили между собой, генерал сказал в ярости:

– Мы защищаем демократию! В том числе и в России!

– А мы защищаем себя, – ответил я кротко. – Посмотрим, что важнее защитить: жизнь или лозунги? И за что будем сражаться до последнего?

Дуайт поднялся и постучал по столу.

– Прошу всех успокоиться. Это прежде всего относится к вам, генерал Сигурдсон. Вопрос серьезный, давайте решать его спокойно и взвешенно. Мистер Лавроноф…

Он сделал паузу, я сказал уже примирительно:

– Ваше беспокойство относительно ситуации в некоторой степени понятно…

Генерал Сигурдсон сразу же прервал агрессивным тоном:

– Беспокойство? Вы называете это беспокойством?.. Мы в ярости!

Его сосед сказал чуть мягче:

– Мы возмущены случившимся!

– Да-да, – сказал я, – наверное, нужно было бы просто промолчать. Или дать команду на взрыв. Специалисты вам скажут, что никто не отличит цунами, вызванное взрывом на дне, от естественного. Можно было бы взорвать мину и на берегу. Была бы мощная ядерная катастрофа, списали бы на террористов из Ближнего Востока, на ИГИЛ или еще кого-нибудь… А наша страна выразила бы соболезнование и предложила бы помощь в борьбе с терроризмом.

Дуайт вздохнул, а Сигурдсон уставился на меня в негодовании.

– У вас в самом деле рассматривали такой вариант?

– Генерал, – ответил я, – ничего личного, как у вас говорят по каждому поводу. Зато не было бы этого, простите, странного и патетического негодования. Дескать, вы просто шли, а вам навстречу попался злой и коварный стул, что напал на вас и ударил в колено.

Дуайт сказал примирительно:

– Коллеги, прошу успокоиться. Я тоже возмущен случившимся, однако же со стороны Кремля сейчас дружеский шаг, рассчитанный на понимание. Давайте не позволим им думать о нас хуже, чем мы есть на самом деле!

В зале промолчали, Сигурдсон сказал люто:

– Но они заложили пояс мин у нас под носом!.. Это недопустимо! Это возмутительно!.. Нужно немедленно потребовать…

Я не успел ответить, Дуайт сказал мягко:

– Что? Чтобы они убрали свои мины?.. Да им проще их взорвать. Давайте я проясню ситуацию. Наши специалисты работали всю ночь, и вот что они накопали. Больше всего их беспокоят российские атомные подлодки особого назначения «Лошарик», способные ходить на глубине в шесть тысяч метров. У нас таких подлодок, отвечаю сразу, нет. По мнению специалистов, что выдали расчеты еще в то хрущевское время, для наибольшего эффекта мины нужно было закладывать как можно глубже, а шесть тысяч метров – идеальный вариант.

Сигурдсон сказал враждебно:

– Освежите нашу память насчет взрыва таких мин.

Дуайт произнес ровным голосом:

– В случае взрыва на восточном и западном побережье все города, как докладывал Сахаров Хрущеву, будут сметены полностью. Если учесть, что девяносто процентов населения Соединенных Штатов живут на побережье, то после рукотворного цунами в Соединенных Штатах практически останется обезлюдевшая земля.