ЛИНЕЙНЫЕ КОМПОЗИЦИИ

Линейный тип композиции – тип последовательно развертывающейся структуры; одна часть следует за другой, каждая обладает известным равноправием.

Можно говорить о гнезде линейных композиций, об их внутреннем разнообразии, в зависимости от того, что скрепляет стержень поэтического содержания. Выделим только универсальный признак – движение. По существу движение – синоним жизни всего сущего, которая вольготно раскинулась в очень, ну очень широко раскинутых берегах. По одну сторону – царство холода, абсолютный нуль. Тут цифра-то в наших градусах совсем небольшая, смешная – и практически недосягаемая. Наверное, потому, что это представляло бы остановку всякого движения, даже на атомном уровне, т. е. смерть самой материи. По другую сторону – баснословная, невообразимая скорость, скорость света, которой тоже нельзя достичь телам материальным, что, наверное, означало бы нейтрализацию сил, прочно скрепляющих составляющие компоненты атома, т. е. опять-таки распад материи.

Человеческий ум научился заглядывать на совершенно фантастические расстояния, измеряемые весьма кругленькой суммой световых лет. Историческая жизнь человечества на таком фоне выглядит очень скромно; хотя познание человека и мира продвинулось весьма, но не познанного не убывает, а только прибавляется.

Поэзию, литературу в целом я воспринимаю как особенный (поэтический) способ познания человека и мира. Диапазон познания здесь не регламентированно широк, он поднимается до откровений – и не гнушается бытовых мелочей, которые видны от начала и до конца.

Диапазон линейных композиций наиболее широк. Не уделяя особого внимания общей структуре типа, рассмотрим изрядное количество его конкретных модификаций.

Центростремительная

Понятия «центробежная» и «центростремительная» сходны в том, что обозначают движение в круге, от центра или к центру; на помощь идет словарное значение, закрепляющее за словами направление движения. Центростремительным принято считать движение от периферии к центру. В лирике центростремительной властью обладает взгляд поэта, набор поэтических деталей собирается в пучок.

Вот стихотворение Афанасия Фета: здесь вслед за обозначением предмета описания подробнее говорится о чувстве поэта; оно и предстает концентрированным.

Когда вослед весенних бурь

Над зацветающей землей

Нежней небесная лазурь

И облаков воздушен рой,

Кáк той порой отрадно мне

Свергать земли томящий прах,

Тонуть в небесной глубине

И погасать в ее огнях!

О,  как мне весело следить

За пышным дымом туч сквозных —

И рад я,  что не может быть

Ничто вольней и легче их.

Хрестоматийное стихотворение Федора Тютчева имеет название – «Весенняя гроза».

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые,

Вот дождик брызнул, пыль летит,

Повисли перлы дождевые,

И солнце нити золотит.

С горы бежит поток проворный,

В лесу не молкнет птичий гам,

И гам лесной и шум нагорный —

Все вторит весело громам.

Ты скажешь: ветреная Геба,

Кормя Зевесова орла

Громокипящий кубок с неба,

Смеясь, на землю пролила.

Уже название свидетельствует, что предмет описания объемный, развернутый и в пространстве, и во времени: какой же тут центр образующий взгляд? Но приглядимся: описание точно соответствует названию. Именно весенней грозе совсем не обязательно заволакивать весь небосвод, достаточно грозовой тучки. Потому-то и возможны одновременно и перлы дождевые, и золотящее их солнце. Еще оксюморон: гром, играя, «грохочет в небе голубом». Молнии в голубом небе не сверкают. Но сопровождающим их громам совсем не обязательно обслуживать только грозовую тучку, звук рвется на волю, вширь – и завлекает за собой другие звуки, активные в этом стихотворении.

Поэту даже мало зрения и слуха, в заключительной строфе он прибегает к умозрению, но все для того, чтобы поддержать азарт настроения.

Центростремительный тип композиции встретится и в стихах, построенных в форме рассуждения. Такого рода стихи лаконичны: формулируется тезис, мотивируется его правомерность.

Алексей Решетов – поэт исхода советской поры, активно работавший в жанре лирической миниатюры, поэт высокой композиционной культуры. Одно из ранних его стихотворений – «Поэты».

Поэты погибают не от пуль,

Поэтов сокрушают не наветы:

Сам по себе мучителен их путь,

Самих себя не берегут поэты.

Расширены глаза, как у детей.

Попробуй жить и растратить крови,

Переживая тысячи смертей

И чьих-то несложившихся любовей!

Да,  чистой кровью пишутся стихи,

Да,  вечно словотворчество людское

И с красной начинается строки,

И красной завершается строкою.

Решетов начинает стихотворение полемически, отлично понимая, что и по-другому складывались (и будут складываться) судьбы поэтов. Бывает всякое, а выделяется основное. Решетов славит самый тяжелый, самый достойный путь. Увы, именно такой отнюдь не бывает редким.

Временная

Время – одно из важнейших условий человеческого бытия. Во времени развертывается человеческое переживание. Естественно, что и лирическое размышление чрезвычайно часто фиксирует этапы состояний, настроений, духовного развития.

Приведем известное пушкинское послание «К Чаадаеву», призывая обратить внимание на времена глаголов; композиционные части стихотворения сразу же выделим графически.

Любви, надежды, тихой славы

Недолго нежил нас обман,

Исчезли юные забавы,

Как сон, как утренний туман.

Но в нас горит еще желанье,

Под гнетом власти роковой

Нетерпеливою душой

Отчизны внемлем призыванье.

Мы ждем с томленьем упованья

Минуты вольности святой,

Как ждет любовник молодой

Минуты верного свиданья.

Пока свободою горим.

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы!

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна,

И на обломках самовластья

Напишут наши имена!

Движение времени от прошлого к настоящему и к будущему в этом стихотворении удивительно прозрачно. По-видимому, рубежи переходов позволяют воспринимать композицию стихотворения как трехчастную. Впрочем, вариантность восприятия возможна. Известную сложность заключает стык второй и третьей части. В переходном четверостишии еще сохраняется настоящее время в придаточных предложениях («горим», «живы»), да и форма будущего времени далее выступает в побудительном значении («посвятим» и далее «верь»). И все-таки переход тесно слит с итогом, почему и предпочтительнее, не злоупотребляя слишком дробным членением стихотворения на значимые части, ограничиться обособлением основных, воистину этапных в движении поэтической мысли частей.

Что дает внимание к композиционной структуре стихотворения? Что прибавляет к нашему пониманию текста наблюдение, что мысль поэта движется от недавнего прошлого к настоящему, а через него устремляется в будущее?

Эффект такого прочтения уже в том, что мы получаем возможность почувствовать источник органической цельности стихотворения: он в глубокой и задушевной искренности послания, в беспримесном автобиографизме. Не абстрактно-отвлеченный портрет современника (еще говорят иногда – «лирического героя»), но точный духовный автопортрет воспроизводит Пушкин. Стихи помогают понять самосознание поэта: мы видим круг интересов, с которыми поэт порывает, и мечту, на крыльях которой устремляется в будущее.

Высокая степень конкретности, отличающая стихотворение, ко многому обязывает. Если мы воспримем послание к Чаадаеву как очень личные стихи Пушкина, все встает на свои места. Отказ от обмана «любви, надежды, тихой славы» – это расставание Пушкина с кругом забот поэта-

эпикурейца, поклонника «легкой поэзии», мотивам которой заплачена щедрая дань в лицейских (да и в соседних! ) стихах. Стало быть, установление простой, «незначительной» поэтической детали (характера движения поэтической мысли во времени) оказывается не таким уж малозначащим: это побуждает точнее ориентировать смысл стихотворения в контексте духовной эволюции поэта.

А как понять такую поэтическую деталь: «на обломках самовластья»? Тут композиционный анализ не помощник. Что это за обломки? Самодержавия? Нет. В понимании Пушкина это деталь не общественно-политическая, а психологически-политическая. «Самовластье» – это деспотизм, тирания, произвол. Как частность бытует и в политике.

Относительно будущего устройства верховной власти в России не было единодушия среди участников движения декабристов. Наиболее решительными были республиканцы. Но очень многие члены тайных обществ не покушались на статус монархии, но хотели бы ввести ее в рамки конституции.

Воззрения конституционных монархистов разделял Пушкин. Он учился «Свободною душой Закон боготворить» («Деревня»). В оде «Вольность» он к тому же призывал властителей:

Склонитесь первые главой

Под сень надежную Закона,

И станут вечной стражей трона

Народов вольность и покой.

Близкую по типу, но иную по содержанию временную композицию можно наблюдать в пушкинском шедевре «К * * *».

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суеты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос неясный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье.

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Шесть строф стихотворения, связанных попарно, не менее четко образуют три части, разграниченные и объединенные принципом времени. Но характер движения времени, столь же последовательный, как и в стихах «К Чаадаеву», здесь иной: от относительно давнего прошлого к недавнему (только что завершившемуся) прошлому и к настоящему.

Между двумя выделенными посланиями дистанция в семь лет, срок сам по себе немалый и целая эпоха для стремительно развивавшегося Пушкина. Велика ли разница, что в одном случае поэтическая мысль от прошлого устремляется к будущему, а в другом – к настоящему? Но за частным различием проступает коренное различие творческих методов: романтизм не в ладах с настоящим, резко критически воспринимает современную действительность, противопоставляя ей мечту – реализм утверждает прекрасное в жизни.

Словесное выражение форм времени в стихотворении «Я помню чудное мгновенье» белее прихотливо, чем в послании «К Чаадаеву».

Его ориентация на настоящее задана уже первой фразой, о прошлом, но формой глагола настоящего времени: «Я помню…» В результате и картины прошедшего не автономны: это сегодняшний анализ былых переживаний именно в том плане, как они жили, исчезали, воскресали; настоящее время становится доминантой не только потому, что венчает стихотворение, но и потому, что подспудно присутствует и в воспоминаниях о былом.

Формы прошедшего времени доминируют и в третьей, заключительной части стихотворения: «настало», «явилась», «воскресли» – «бьется». Однако форма и смысл не совпадают. Пушкину нужны глаголы совершенного вида, чтобы подчеркнуть реализованное действие, и формы настоящего времени здесь невозможны. По смыслу же все, о чем говорится в двух строфах третьей части, происходит в настоящем.

В строгом смысле настоящее в человеческой жизни кратковременно: «Есть только миг между прошлым и будущим…» Переживаемое запечатлевается в нашем сознании и этим актом приплюсовывается к прошлому. Ясно, что столь краткими долями мерить настоящее неудобно, поскольку на практике мы имеем дело с процессами более или менее длительными. Поэтому настоящее в нашем сознании воспринимается тоже субъективно и измеряется приличествующими случаю разными мерами времени.

Несовпадение реального строго неукоснительного и необратимого хода времени и субъективного отражения времени в сознании открывает для искусства пути бесконечно разнообразного воспроизведения времени. Отнюдь не исключен и не является художественно бедным путь повторения в лирике последовательности реального времени («К Чаадаеву»). Но художественное время может спрессовываться и растягиваться, быть прерывистым, пунктирным, двигаться вспять, синтезировать прошлое и настоящее: конкретные варианты здесь просто необозримы.

Хочется перечитать стихотворение А. К. Толстого:

Средь шумного бала, случайно,

В тревоге мирской суеты,

Тебя я увидел, но тайна

Твои покрывала черты.

Лишь очи печально глядели,

А голос так дивно звучал,

Как звон отдаленной свирели,

Как моря играющий вал.

Мне стан твой понравился тонкий

И весь твой задумчивый вид;

А смех твой, и грустный и звонкий,

С тех пор в моем сердце звучит.

В часы одинокие ночи

Люблю я,  усталый, прилечь —

Я вижу печальные очи,

Я слышу веселую речь;

И грустно так я засыпаю,

И в грезах неведомых сплю…

Люблю ли тебя – я не знаю,

Но кажется мне, что люблю!

Две части стихотворения четко различаются временем действия, прошлым и настоящим. Но,  как и в пушкинском «К * * *», фактически речь идет об одном состоянии, о современном: взаимодействуют сегодняшнее воспоминание о былом и сиюминутное переживание. Чувство поэта не иссякло, напротив, оно лишь вызревает настолько, что позволяет в первый раз осознать себя, определить словом. Сознание поэта и объемлет это чувство разом, от его истоков до текущего мига. Протяженность и мгновенность чувства чудесным образом объединяются в одной фразе, пограничной, завершающей первую часть стихотворения и передающей эстафету второй: «С тех пор в моем сердце звучит».

Прошлое и настоящее в этом стихотворении воистину не антитеза, но единый процесс, где есть начало и (пока) нет конца.

Соответственно двум измерениям времени воспроизводятся два облика «ты» стихотворения. Конечно, в основе образа – реальное лицо; лицу, а не образу адресовано итоговое признание. Но в тексте стихотворения живет именно образ, облик, каким он запечатлелся при первой встрече и,  не тускнея, закреплен сознанием поэта. Именно сознание поэта опровергает противостояние прошлого и настоящего, не позволяет настоящему стать прошлым, прошлому повелевает стать настоящим, настоящему дает вечную жизнь.