Christian song

Барбара вглядывалась в изуродованные окна дома на холме и шептала что-то, словно отвечала на невысказанные вопросы. С каждым мгновением ее голос набирал высоту и звучал более резко. Кристина силилась разорвать путы, заранее смирившись с поражением. Так моряк, выброшенный за борт, принимает в какой-то момент свою судьбу и ждет левиафана, спасительное судно или последнюю волну.

Ночь узурпировала сутки. Она пировала над миром, скаля острые звезды. Рассвет повесился за горизонтом.

Кристина не понимала, сколько прошло времени с той минуты, как Шейла и миссис Доплер похитили ее у студии мамы.

– Ты заманиваешь нас! – обвинительно ткнула в сторону пустого окна Барбара. – Нет, я знаю, что ты проиграла и должна сделать это, но мы не обязаны подчиняться вашим раскладам.

– Я понимаю, что ты – хочешь! – обещать мне за это. Другой вопрос, что я реально получу?

Барбара склонила голову набок, выслушивая ответ. Тот, похоже, ее не удовлетворил.

– Что поделать, если у тебя не вышло?! Ответишь сама, – развела руками миссис Доплер.

– Некуда бежать?! Позволь отправить тебя в задницу! – глаза Барбары вспыхнули неподдельным гневом. – Я внезапно вспомнила, где у меня есть незакрытые счета! – и, не обращая внимания на потусторонний зов дома, схватила Кристину за проволочную петлю и потащила вниз с холма.

Кристина пыталась кричать, молила страшную женщину остановиться, но на ее крики из переулков выходили только кошки, выгибали спины и шипели им вслед.

Город пытался угодить Барбаре, улицы юлили перед ней, проматывали целые кварталы, тасовали дома и укорачивали расстояния. Внимание Кристины сжалось до пульсирующей точки. Нарывающие запястья. Боль была такой яркой, что Кристине казалось, будто ее ладони превратились в крылья бабочки, и та рвется, трепещет, зовет Кристину в небо, обещает свободу, если та отбросит тело и позволит себе улететь.

– Дурочка, – встряхнула ее Барбара. – Не слушай ее. Это смерть.

Все время, что они убегали прочь от дома, Барбара напевала что-то себе под нос. Кристину убаюкивал этот мотив. Погруженная в ходильную песнь, она не заметила, как очутилась на окраине города. Прошло никак не меньше нескольких часов, но Кристина не чувствовала усталости. Ноги работали двумя независимыми механизмами. Голова плыла над туловищем послушным воздушным шаром.

Дорогу преградил литой забор. Густой неопрятный сад шумел за ним, и его ночной голос не предвещал ничего хорошего. Над ветвями, как мавзолей посреди погоста, возвышалось массивное здание. Его окна, заклеенные крест-накрест, ослепли. Барбара прошла вдоль забора и подергала створки ворот. Заперто. Сад заметил незваных гостей и притих. Деревья злорадно растопырили ветви, готовые наброситься на любого, кто посягнет на их тень. Тишина расползлась в ночи, как лужа крови. Барбара мстительно брякнула воротами еще раз, но не сумела разбудить эхо. Тишина стала еще сильней, загустела. Любой звук тонул в ней, как в вате.

– Не обращай внимания, – голос Барбары звучал глухо и протяжно, как будто Кристина слушала ее под водой. – Нас ведь не испугать подобной ерундой?

Имей Кристина свободные руки, она ответила бы сумасшедшей, но сейчас это не имело значения. Кристина влюбилась! Она помнила эту сладкую резь в груди, невозможность дышать без ежесекундного осознания: да, люблю, приди – разделю!

– Ты тоже чувствуешь? – Барбара дышала с жаркой хрипотцой, ее хмельные глаза говорили о подлинном, непритворном наслаждении. – Что же здесь спрятано?!

Кристина не хотела уходить от ворот, но Барбара потащила ее вдоль забора, все дальше и дальше от центральной аллеи. Она что-то искала, проверяла каждый куст, проросший сквозь решетку, и наконец не смогла сдержать торжествующего вопля. Густая зелень скрывала погнутые прутья, дыру, удобную, чтобы сквозь нее смогли протиснуться две леди.

– Держись, – предупредила миссис Доплер и толкнула Кристину на ту сторону.

Ужас разорвал ее на части.

Когда палач отсекает жертве руку, мгновение оба молча смотрят на хлещущую кровь, айсберг кости, торчащей из развороченной мякоти. Шок душит боль. Затем раздается крик. Он твердит скорее об удивлении, невозможности принять происходящее, чем о реальном страдании. И только потом водопад боли стирает мир своим белым покрывалом.

С культей Кристины мелко капала кровь. Руки были оторваны по локоть. Она замерла в немом ошеломлении. Рот выталкивал наружу легионы воплей, разжимал челюсти так, что лопались уголки губ, но голос не шел.

Кристина рухнула наземь и поползла прочь от забора. Кроны нависли над ней, тая среди ветвей тысячи ночных пастей. Пожухшая крапива и сорная трава лезли в рукава и под юбку кривыми колкими пальцами. Кристина давилась сухими рвотными судорогами. Страх рвал и калечил. Где-то поодаль задыхалась миссис Доплер. Взрослых Фобос не щадил особо.

Ночной шум, затаившийся на время, обрушился на пришельцев с новой силой. Он скрипел и пророчил, надрывался, шкворчал и был отголоском звуков Страшного суда, который неминуемо застигнет грешников в постели, неготовыми, праздными и пустыми.

От диких усилий поддалась проволока на запястьях. Наваждение отступило. Кристина почувствовала, что руки по-прежнему заломлены за спину, ощутила их стянутость, каторжность, несвободность. Но проволока выкинула белый флаг. Кристина нащупала слабину, перекрутила проволоку, еще раз – и выдрала руки. Боль наконец-то занялась положенным ей делом – ворвалась в тело и оглушила рассудок.

Судороги были чем-то земным, знакомым. С трудом, кашляя и всхлипывая, Кристина умудрилась сесть. За спиной хрипела Барбара. Кристина обернулась. Барбара каталась по газону, обдирая с лица и шеи какую-то воображаемую пакость. Она была в ярости.

– Перестань! – рычала она. – Это же я! Ты не можешь! Я найду!

Кристина осторожно поднесла руки к лицу и разрыдалась от жалости к себе. Кисти распухли, вены вздулись и напоминали раскормленных пиявок. Кожа повисла надорванными перчатками. До локтя тянулись кровавые узоры. Но она была жива! Жива и свободна. И не собиралась больше повторять глупых ошибок.

Ноги на удивление стойко приняли ее вес. Кристина почти не шаталась. Руки полыхали огнем, кровь пробивалась в них с боем. Волосы облепили лицо и шею, тело покрыла мерзкая испарина, но Кристина собрала в комок всю боль и мерзость, что произошли с ней за последние сутки, и выплюнула вместе с ними лишнее и малозначимое. Ее компас указывал на истинный север. Направление выжить.

Шаг дался ей с трудом. Второй потянулся за первым, как бусина сползает по нитке. Ноги вспомнили, как ходить, и заспешили друг за другом, вне себя от ужаса, что их могут разлучить и бросить здесь, в сырой темноте, гнить в одиночку.

– Стой! – задыхаясь, прокричала Барбара. – Дура! Стой! Что ты творишь?!

Кристина берегла дыхание. Она пронеслась мимо беседки, густо заросшей плющом, и помчалась вдоль стены здания. В темноту. Вслед ей неслось отчаянное:

– Он заманивает!.. Не глупи!..

Кристина доверилась тропинке, бегущей вдоль центрального здания куда-то в глубину сада. Ноги, точно опомнившись, срывались едва ли не на галоп. С каждым шагом в Кристине прибывало уверенности, что она вырвалась.

Кристина не заметила ступенек и кубарем покатилась под наклон. Когда-то здесь был бассейн. Сейчас его завалили палая листва, мусор и поломанная мебель. В последний раз им явно пользовались как выгребной ямой. Кристина порадовалась, что не рухнула с глубокой стороны. Сил выбраться из этой ловушки у нее бы не нашлось.

С обратной стороны здания забор был выше, прутья переплетались чаще, а кромку венчали частые ржавые пики. Кристина попробовала взобраться по решетке, но руки отказались держать тело.

В тени основного здания скрывалась постройка поменьше. Если взобраться на ее крышу, можно перепрыгнуть забор. Смерив взглядом десять футов решетки, Кристина обнаружила, что не находит эту мысль глупой или абсурдной. Опасность сломать руку или ногу перестала что-либо значить перед лицом повторного плена.

Кристина вспомнила, что видела облезлую стремянку в помойном бассейне. Напрягаясь из последних сил, сумела выволочь ее наружу. Раны на запястьях размазались алым. Боль натянула струны через порезы и взяла первый аккорд. Высоты стремянки не хватало, чтобы перелезть забор, но дотянуться до козырька над входной дверью, с которого потом залезть на крышу, оказалось намного проще.

Черепица хрустела под ее ногами, как сварливая старуха. Кристина слышала, как стонут потолочные балки. Залезть на крышу не составило особого труда. Теперь нужно собрать волю в кулак, разбежаться и… Дурацкое сравнение. Кристина опять не смогла сдержать слез. Кулаки не сжимались. Руки так сильно болели, что впору было выть в голос.

– Не получится даже взять себя в руки, – пошутила Кристина и закашлялась от горечи слов, уперлась пяткой в выступ печной трубы и бросилась вперед. Черепица брызнула во все стороны, Кристина не удержала равновесия и впоролась коленями в крышу, покатилась, спина раздробила под собой настил, и крыша расселась под весом девочки, талым весенним льдом, опрокидывая в темный чулан неизвестности.

Кристина очнулась в постели.

«Какое счастье!..» – пришла мысль и тут же всплыла кверху брюхом. Кристина замычала от боли, та ударила в спину, спеленала по рукам и ногам, боль втыкала в Кристину ножи и иглы, рвала руки из суставов, боль нападала и отступала, боль рвала Кристину на части. Злая старуха, прячущаяся во тьме.

Небо над головой немного просветлело и заглядывало в спальню Кристины через дыру в потолке. С деревянной щепы свисали лоскуты Кристининого платья. Она хотела перевернуться на другой бок и спрятаться во сне, но старуха приметила этот маневр, оскалилась и вонзила в Кристину острые зазубренные когти.

Крик сломался о стены и корчился в пыли рядом. Кристине посчастливилось упасть на что-то мягкое. Наверное, поэтому она еще не умерла. Ссадины дергали запястья. Кристина не могла вдохнуть полной грудью. Левое бедро беспросветно ныло. Перед глазами плавали цветные пятна, вызывая из темноты химер и призраков.

Кристина приподнялась, ноги не держали. Мягкое, на что она приземлилась, комкалось под ней и мешало ползти. Нога коснулась чего-то холодного. Кристина подтянула колени к груди, спрятала лицо в ладонях и попыталась успокоиться: «Паника убьет меня прежде, чем чокнутая баба!»

Темнота вокруг проступала странными очертаниями.

Кристина вспомнила, как мама учила ее терпеть. «Дыши сквозь боль, – говорила она, – представляй, как она дымом вытекает сквозь больное место». Кристина дышала и слушала, как кричит ее мясо, как скрипят и жалуются кости. Наконец ей удалось унять сердцебиение и, разжав закаменевшие от усилия челюсти, загнать боль в подвал. Окружающий мрак стал чуть менее жутким. Из теней сложились очертания крупных предметов. Кристина поднялась и вытянула руки. Им она доверяла больше, чем глазам.

Что-то металлическое, округлое, похожее на печь с длинной шеей. Бак для нагревания воды. Циферблаты. Ребристые вентили. Кристина едва не напоролась на один из них, торчащий из стены на длинном штыре. Котельная. Руки отправились изучать стены. Крохотные окошки забраны решеткой. Здесь нет ничего интересного. Полки. Поросшие паутиной банки. Какая-то мелочь посыпалась на пол. Кристина зашипела, вляпавшись ладонью в липкую массу. Какая мерзость. Машинное масло? Дверь. Кристина рассмеялась от облегчения. Крохотная прихожая. Кристина обо что-то споткнулась. Черт. Обувь! Загремела засовом. Теперь открыто. Дернула на себя входную дверь. Толкнула наружу. Заперто. Слез не осталось.

– Они ничего не найдут! Даже мое тело, – звук голоса прогнал накатившую истерику. Бороться! Искать!