2

Джип успел удалиться от Страхово на приличное расстояние, прежде чем сочинитель собрался, наконец, с силами спуститься со второго этажа вниз по крутой деревянной лестнице с шатающимися ступеньками. Он долго стоял наверху, тяжело дыша и опираясь одной рукой о перила, и виновато улыбался, вспоминая, с какой безрассудной легкостью он забрался сюда, чтобы продемонстрировать Вике антураж для магического театра. «Она, конечно, мало что поняла, – подумал сочинитель. И, вероятно, решила, что метастазы проросли во все мои внутренности, как ядовитые грибы на трухлявом пне, и отравили мой мозг. Однако, в одном она права: смерть нельзя допускать до себя слишком близко. Эту костлявую дамочку лучше держать на расстоянии, потому как она только и ждет удобного случая пустить в тебе ядовитые корни».

Сочинитель почувствовал, что наступает какая-то очень значительная минута в том, что он задумал и выстрадал как магический театр, и, закрыв глаза и держа перед собою на вытянутой руке перо и чернильницу с торжественной важностью помазанного на власть короля, демонстрирующего челяди державу и скипетр, прошептал как заклинание:

– Я спускаюсь в царство теней с надеждой и клянусь биться с костлявой до последнего… и буду использовать для этого все известные мне средства… В правой руке моей преображенные таинством литературы плоть и кровь сказочника – гусиное перо и чернила. Вместе они родят волшебное слово, и да сотворится сие таинство мне во спасение.

Сочинитель тяжело вздохнул, отер рукавом крупные капли пота, скопившиеся на лице, и присел на верхнюю ступеньку лестницы передохнуть. После укола у него всегда кружилась голова и слабели руки и ноги, иногда – мутился рассудок.

Вот и сейчас с ним происходило что-то непонятное: предметы в доме как будто начали оживать; лестница показалась ему хребтом необъезженного жеребца, готового сбросить с себя всякого, кто посягнет на его свободу. С книжных полок на него смотрели не книги, а живые существа с застывшими в какой-то одной эмоции лицами. На него смотрели: радость, испуг, тревога, ярость, огорчение, этот пестрый пантеон языческих богов, – и сочинитель уронил на руки голову и долго сидел в неподвижности, ожидая, когда пройдет наваждение.

Он был плох. Да, дорогой читатель, ангел смерти навестил нашего сказочника, и не просто навестил, но оставил вместе с еще одной парой глаз несмываемую печать умирания – подобно тому, как на золотом слитке ставится проба. С души сказочника ангел смерти снял пробу и понял, что вскоре он вернется сюда. Вероятно, это происходило ночью, потому как подслеповатый дух долго держал над лицом сказочника зажженную лучину, чтобы запечатлеть черты, опалил его и исчез, оставив на лице пробу смерти.

Неожиданно его мертвенно – бледное лицо озарилось тихим внутренним светом: он набросил на необъезженного жеребца седло со стременем и ловко запрыгнул на него. Покачиваясь, точно пьяный, сочинитель начал осторожно спускаться вниз. При этом он произносил вслух вступление к своей новой сказке, которое он сочинил еще год назад в самом начале своей болезни:

– Есть люди, – скрипел он, – похожие на глубокие подземные лабиринты. Чем дальше погружаешься в них, тем больше возникает загадок и тайн. Попадаются в их недрах шахты, наполненные странными существами, дремлющими до той поры, покуда инструмент исследователя не коснется их демонической сути. – Голос его окреп, и он начал петь эти слова, как в церкви поют «херувимскую». Глаза у него были закрыты, и ему вдруг показалось, что чей-то тоненький женский голосок завторил ему:

– Попадаются красивые незамутненные источники, озера с кристально – чистой питьевой водой, целые «байкалы». Встречаются дурманящие болота с гнилостными испарениями, от которых кружится голова и путаются мысли. Но случаются и дворцы из чистого золота и алмазов. В таких дворцах чувствуешь себя легко и свободно, словно в сказке, великолепие красоты услаждает взор. Когда общаешься с такими людьми, поневоле испытываешь глубокое уважение, ибо люди эти – легенда, их жизнь туго вплетена в узор мироздания, их опыт – всегда раскрытая книга. Кому посчастливится прочитать ее, тот найдет в ней ответы на все вопросы.

Сочинитель остановился и открыл глаза. Внизу, там, где любила отдыхать собачка по прозвищу Госпожа Янь, стояла красивая восточная женщина, преданно взирающая на сказочника.

– Госпожа Янь, – трогательно прошептал сочинитель, чувствуя, как ком подкатывает к его горлу. – Ты пришла ко мне на помощь, бедная моя китайская страдалица. Ты помнишь, как я спас тебя, выброшенную людьми на свалку умирать от голода и болезней, как ухаживал за тобой…

В голове у него зашумело, и он снова опустился на ступеньку передохнуть. Видение исчезло. На полу, помахивая пушистым хвостом, сидел пекинесик и сострадательно смотрел на хозяина.

– У меня скоро будут гости, – вдруг с совершенной ясностью проговорил сочинитель. – Мои литературные герои. Я чувствую это. Они придут мне на помощь, потому что люди выбросили меня на свалку умирать. К умиранию можно привыкнуть, но смириться с ним я не смогу никогда.

– И не нужно, – ласково проговорил приятный женский голос, и сочинитель снова увидел китайскую красавицу Госпожу Янь, одетую в платье из тончайшего полупрозрачного шелка. Ее прекрасная фигура была искусно выточена из слоновой кости рукою Великого Мастера, глаза смотрели на сказочника с сострадательной нежностью и преданной любовью. – У Вас скоро будут гости, хозяин, – поклонилась она, протягивая сочинителю сложенную вдвое местную газету, которая стала таинственным образом появляться каждое утро на подоконнике у открытого окна. – Там некролог о Вашей кончине, хозяин, – тихо прибавила красавица. – Растяпинская общественность извещается о том, что на сорок четвертом году жизни после долгой и продолжительной болезни ушел известный растяпинский писатель Алексей К., посвятивший свою жизнь служению литературе.

Сочинителя обдало могильным холодом, но уже через минуту он совладал с собой и язвительно смеялся над некрологом.

– В конце концов, они не так сильно ошиблись, – заметил он. – В некотором смысле я действительно труп. Сил у меня хватает добрести до страховского кладбища, дальше – не могу. До церкви хотел дойти. Сил не хватило. До нее – еще километр.

Он улыбнулся, ощутив после некролога какое-то психологическое облегчение, так, словно до этих скудных некрасивых слов о его смерти растяпинская общественность держала его в своих колючих болезнетворных объятиях.

– А это даже неплохо, не так ли? – обратился он к Госпоже Янь, которая по-прежнему неподвижно стояла напротив хозяина. – Считаться мертвым, но быть при этом живым. Так, наверное, чувствуют себя призраки. На меня будто надели шапку – невидимку. И атмосферный столб перестал давить так сильно как раньше.

Сочинитель скользнул взглядом по небольшой статье, которая располагалалась над его некрологом. Называлась она «Вышел из шахты бес». Статья заинтересовала писателя, и он быстро прочитал ее.

«Местные буровики из растяпинской геолого – разведочной экспедиции, – сообщалось в ней, – загнали бур в какую-то таинственную шахту, из которой вылетела черная птица. Из шахты стали доноситься стоны людей, похожие на плач грешников, которых в аду зажаривают черти на сковородках. Таким образом, – делал странное заключение автор статьи, – вылетевшая из шахты черная птица – это дьявол, который выскочил на свободу. Между прочим, – прибавлял журналист, – в тот же день вся бригада буровиков напилась вдрызг, перессорилась, а кто-то из рабочих не донес до дому зарплату, заявив грозным женам о том, что вина лежит на бесе, который выскочил из шахты как джин из бутылки».

Сочинитель расхохотался, смял газету и бросил ее к печке.

– Нужно сжечь эту чепуху, – сказал он китайской красавице. – И развеять пепел по ветру. А то некоторым покажется, что дьявол вылетел не из шахты, а из моей покойной души. Придумали тоже, борзописцы, располагать блудливые статейки над некрологами. Еще бы рекламу колбасы разместили над упоминанием о чьей-то безвременной кончине.

– Ваше слово – закон, хозяин, – почтительно склонила голову Госпожа Янь.

– Перестань, пожалуйста, называть меня на «вы» и «хозяином», – сказал сочинитель, поднимаясь и выкладывая на стол чернильницу и гусиное перо. – Мы с тобою наполовину призраки, а у призрака нет возраста. Значит, мы брат и сестра по духу. Договорились?

– Хорошо, хозяин, – почтительно ответила китаянка.

Сказочник глубоко вздохнул.

– Ну, ладно, Бог с тобой. С «вы» на «ты» перейти очень легко, а вот наоборот – задача.

Сказочник непроизвольно скользнул взглядом по полуобнаженному телу китайской красавицы и тут же стыдливо уставился в окно.

– У духов не может быть стыда, – смущенно пробормотал он, чувствуя, как легкий румянец загорается на его щеках. – В конце концов мы только брат и сестра… Да, брат и сестра…

Сказочник поморщился.

– А, может быть, черт с ними, с этими пилюлями? – проговорил он, с ненавистью глядя на лекарства, но тут же скорчился от приступа боли. – Увы, – обреченно прибавил он, расшелушевая пластиковую упаковку и проглатывая две разноцветные пилюли. – Как видно, боль не оставляет человека и на том свете, – мрачно пошутил он.

В это мгновение в дверь дачного домика постучали.

– Кажется, это наш первый гость, – оживился писатель, поворачиваясь в кресле лицом к сеням. – Прошу вас, входите! – крикнул он, заранее зная, кто должен был выплыть из бездны метафизического бытия. Ибо таинство превращения литературного текста и плоть и кровь живых персонажей произошло.

* * * * * *

Деревеньку Страхово, на окраине которой находился домик сочинителя, окружали густые леса и болота. Гости были явлением чрезвычайно редким, поэтому если кто-нибудь из посторонних людей по какой-нибудь надобности или случайно забредал в деревню, то страховцы – старожилы потом с неделю судачили об этом, смешивая правду и вымысел в одну гремучую смесь под названием «сплетня», то есть искусное сплетение народной тяги к сказаниям и реальности, которая на легенду была, как правило, не похожа. Попасть в деревню можно было только с одной стороны – с проселочной дороги, ведущей к трассе «Растяпин – Нижний Новгород». Поэтому войти в Страхово незамеченным можно было только ночью.

Чуть севернее от деревушки ландшафт был усеян ситниковскими торфяниками, превратившимися в болота – место известное в среде орнитологов огромным по европейским масштабам рестилищем чаек. Иногда напоенную ароматами хвои и болотной растительности тишину вдруг взрезал шумный гвалт птичьих голосов, и в чистом лазурном небе вспыхивал настоящий салют из черно-белых, похожих на бумеранги, крыльев чаек. Это означало, что либо какой-то хитрый лесной зверек прокрался ко гнездилищу птиц полакомиться яйцами или птенцами, либо кто-нибудь из обитателей расположенного по соседству с деревней Троицкого скита решили уподобиться древним Соловецким монахам, которые от нужды, бывало, на лодках пробирались к самому отдаленному островку Соловецкого архипелага для того, чтобы подкормиться яйцами гагар и чаек. Кстати, с той поры этот остров и величали Заячий, только не от слова «заяц», а от монашеских экспедиций «за яйцами».

…Словом, подойти к деревне незамеченным было невозможно ни с той, ни с другой стороны.

Первым, кто подивился в тот жаркий июньский день на странных гостей Алексея, был его сосед – восьмидесятилетний старик Макар Иванович Чуркин по прозвищу Кулугур.

Именно он сначала приметил, как из соседской дачи выскочила «сучка с приплюснутым носом басурманской породы», а через минуту на пороге дома появилась «какая-то восточная девица, голая, в платьице, сшитом из одних слез, срамота одним словом!». Точно предчувствуя, что этим превращением дело не ограничится, Макар Иванович продолжал пялиться в сторону соседской дачи, и его ожидание вскоре было вознаграждено: он отчетливо увидел, как из печной трубы странного соседа вылетело черное облачко в форме птицы, а спустя минуту чуть не с неба свалился толстенький круглолицый мужчина с черной кожаной барсеткой в руке. Обожженный крапивой и репейником, мужчина вскрикнул, затем оправился, отряхнулся, пригладил остатки некогда густой кучерявой шевелюры и, подойдя к дверям соседской дачи, робко постучал в дверь.

– Прошу вас, входите! – раздался голос соседа, и странный субъект пропал в доме.