Однако все это происходило постепенно и не всюду одинаково. Генезис философии – длительный процесс. Непосредственно философия возникает не из мифологии как таковой, а из переходных форм, характерных для обществ «бронзового века». Переходные мировоззренческие формы – это уже не первобытная стихийная мифология, а мифология с элементами самосознания, систематизация с вкраплениями зарождающихся понятий-категорий, с элементами демифологизации и деантропоморфизации.

Во всех «полосах древней цивилизации» в первой половине I тыс. до н.э. сложилась, в общем, одинаковая мировоззренческая предфилософия. Но уровень предфилософской науки был в Китае и Индии ниже, чем в Вавилонии и Египте.⁴ Не следует недооценивать древнекитайскую и древнеиндийскую предфилософскую науку. Однако это различие было и предопределило отличие древневосточной философии от философии древнезападной. Это же отличие было предопределено тем, что «античный способ производства» проявился на Востоке гораздо слабее, фрагментарнее и мимолетнее, чем на Западе. На Востоке сама граница между «веком бронзы» и «веком железа» была смазанной. Долгое господство «азиатского способа производства» в Азии и в Северной Африке увековечивало связанные с «веком бронзы» духовные, мировоззренческие формы. Сила традиции там была более мощной, чем в Европе, где так и не сложился класс жрецов. Поэтому античная философия в Элладе получила классические формы, неизвестные философии Древнего Востока.

Проблемой возникновения философии интересовались некоторые античные философы. Те или иные аспекты этой проблемы привлекали к себе внимание Платона и Аристотеля, Диогена Лаэрция и Олимпиодора. Согласно Платону, начало философии в удивлении (изумлении). В платоновском диалоге «Теэтет» сказано: «… как раз философу свойственно испытывать… изумление. Оно и есть начало философии…». Эту догадку Платона об эвристическом значении эмоции удивления развивает далее Аристотель. Действительно, согласно Аристотелю, люди начали философствовать, избегая незнания. Прежде чем стремиться познать что-либо, человек должен осознать, что он этого не знает. А для этого человек должен быть ввергнут в состояние удивления, недоумения, изумления. Вот это-то эмоциональное состояние, эта способность изумляться, удивляться тому, что обычно кажется самоочевидным и само собой разумеющимся, привычным, а тем самым понятным, – психологический источник как начало самой философии.

Но удивление само по себе еще не творит ни философий, ни науки. Наука возникает из удивления лишь тогда, когда люди оказываются способными открыть истинные причины изумившего их явления, а тем самым снять не только ситуацию незнания, но и ситуацию удивления. Когда же это будет познано, то удивительное покажется неудивительным. В противном случае из удивления родится не философия и не наука, а миф. Ведь «миф, – пишет Аристотель, – слагается из удивительного», и человек, любящий мифы, в некотором смысле философ, ибо с философами его роднит эта способность изумляться. Однако у него нет знания, а потому его объяснение оказывается мнимым, таким, когда одно удивительное объясняется через другое. Но Аристотель не ограничивается лишь выяснением психологических предпосылок философии. Аристотель прежде всего исследует вопрос о сущности философии. Философия для него – это высшая теоретическая наука. Аристотель понимал под наукой знание, выходящее за пределы обычных показаний чувств (этим наука отличается от восприятия), знание причин (этим наука отличается от опыта), знание ради него самого, а не ради какой-либо практической выгоды (этим наука отличается от искусства).

Всякая наука стремится открыть причины изучаемого. Этим она, будучи высшей формой знания, отличается от опыта, но не отличается от стоящих между опытом и науками искусств. Как всякое искусство и всякая наука, философия стремится познать первые причины и начала всего сущего, ибо ее предмет – сущее как таковое. Аристотель определяет философию как «науку, занимающуюся рассмотрением первых начал и причин» всего сущего (что мы, собственно, и хотим выяснить в исследовании). У Аристотеля можно заметить намеки на то, что философия возникает и из науки – как результат ее развития, и из мифологии. Он говорит о «теологах», или, что для Аристотеля то же самое, «древних поэтах» (особенность античной мифологии состояла в том, что она творилась не столько жрецами, сколько поэтами), философах и тех хронологически промежуточных между ними мыслителях, которые «не говорят уже обо всем в форме мифа», а «вперемежку» – то мифологически, то философски. Примером такого человека, указывает Аристотель, является Ферекид. Но у Аристотеля можно заметить и тенденцию к пониманию философии как высшей формы науки. Это подразумевается в той последовательности в развитии познания, которую он устанавливает: познание начинается с ощущений, ощущения перерабатываются в восприятия, те – в опыт, на основе же опыта возникают искусства и науки: математика, физика и философия, из которых первые две занимаются исследованием частей и аспектов сущего, философия же – всем сущим.

Аристотель касается и вопросов, когда и где возникает если не философия, то теоретическая наука. Она возникает там и тогда, где и когда были изобретены искусства, служащие как удовлетворению насущных потребностей, так и потребности в удовольствии, и там, где некоторые люди стали иметь досуг, и возникла, как мы бы сейчас сказали, проблема свободного времени. Но Аристотель нигде не говорит о какой-либо иной философии, чем эллинская. Следовательно, Аристотель допускал, что математика, хотя бы на уровне искусства, возникла раньше философии и за пределами Эллады, а философия – позже математики и в Элладе. Что же касается вопросов «для чего» и «почему» возникает философия, то ответы на эти вопросы содержатся в тезисе Аристотеля о том, что «все люди стремятся к знанию – такова их природа» (именно этими словами и начинается главное сочинение Аристотеля).

О том, где возникает философия, говорит Диоген Лаэрций в «Прологе» к своим десяти книгам «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Во времена Диогена Лаэрция (II – III вв. н.э.), т.е. спустя более чем полтысячелетия после Аристотеля, в условиях Римской империи, объединившей латинский мир с греческим, а латино-греческий мир с ближневосточным, в условиях наступления религии и мифологии Востока на античную культуру, вопрос о месте возникновения философии был, по-видимому, животрепещущим. Многие утверждают, констатирует Диоген Лаэрций, что занятие философией началось впервые у «варваров», что первыми философами были персидские маги, ассиро-вавилонские халдеи, индийские гимнософисты, египетские жрецы, кельто-галльские друиды и семнофеи, а также финикианин Мох, ливиец Атлас, фракийцы Замолксис и Орфей (важное положение, поэтому мы выделили здесь представляющие для нас интерес народы). Например, кельтские друиды и индийские гимнософисты излагали свою философию в загадочных выражениях, в которых учили почитать богов, не делать ничего дурного и упражняться в мужестве, ассиро-вавилонские халдеи занимались астрономией и прорицанием, персидские маги высказывались о существе и происхождении богов, рассуждали о справедливости и учили о двух началах всего сущего – о добром и злом божествах.

Говоря о Египте, Диоген Лаэрций ссылается на Аристагора и Манефона, а также на сочинение Гекатея «Об египетской философии». Если верить всему тому, что передает Диоген об египетской культуре, то получается, что именно египтяне создали и науку, и философию, и этику, и теологию. В самом деле, греческий доксограф сообщает, что, по общему мнению, египтяне изобрели геометрию, астрономию и арифметику, знали, что дожди вызываются изменениями в атмосфере, что Луна затмевается, попадая в тень Земли, что звезды огненные; учили о метемпсихозе (души переживают тела и переходят в другие тела) и об астрологии (звезды оказывают влияние на земные явления). Предметом же философии египтян были боги и справедливость. Кроме того, сообщает Диоген, что египтяне «считали, что начало (всего) – вещество (материя), затем из него выделились четыре элемента (стихии) и образовались всевозможные (виды) жизни».

Однако сам Диоген был не согласен с теми, кто видел начало философии у не греков, «варваров». Доказательство того, что «философия получила свое начало у греков», сводится Диогеном к сообщению об афинянине Музее – первом составителе генеалогии богов, учившем, что все произошло из одного и разрешится в одно, и фиванце Лине – авторе поэмы о происхождении мира, которая якобы начиналась словами: «Было такое время, когда все разом произошло». В этих двух легендарных деятелях Эллады и следует, согласно Диогену, видеть первых философов.

В Новое время проблему генезиса философии рассматривали многие философы. Гегель, например, говоря о проблеме возникновения философии, пытался отыскать внутреннее единство между философией как таковой и предшествующими ей во времени формами сознания: религией, мифологией, искусством. И религия (особенно в своей мифологической части), и философия, утверждает Гегель, выражают одно и то же бесконечное и всеобщее содержание, а потому они, в сущности, своей едины, хотя религия выражает это бесконечное посредством представлений, а философия – понятий. То, что одно и то же содержание может быть выражено как на языке понятий, так и на языке представлений (а в случае искусства и на языке образов), предполагает, разумеется, внутреннее единство образа, представления и понятия, их принципиальную совместимость друг с другом. Для Гегеля же образ и представление – это всего лишь эрзацы понятия, его как бы метафоры и несовершенные, затемняющие его формы. Но скрытое внутри них понятие просвечивает сквозь них. Поэтому и религия, и мифология – это как бы несовершенная форма философии. В основе той и другой лежит разум (единый абсолютный дух), но в случае мифологии – фантазирующий, в случае же философии – мыслящий.

Так как в основе мифологии лежит разум, то мифология, хотя она и продукт фантазии, не является продуктом произвола. «В качестве продуктов разума (но не мыслящего разума), – писал Гегель, – религии народов и их мифологии, какими бы простыми и даже неуклюжими они ни казались… содержат в себе… мысли, всеобщие определения, истину, ибо в основании их лежит инстинкт разумности». Так как лежащий в основе мифологий разум – разум не мыслящий, а фантазирующий, в мифологии форма противоречит содержанию. Для Гегеля миф возникает не в результате какого-то сверхразумного прозрения мистика, обладающего исключительным даром проникать в сокровенную сущность вещей⁵, и не в результате сверхъестественного откровения, а всего лишь из-за неумения выразить объективное разумное содержание в разумных же формах. Мифология как мировоззренческая часть религии – единственный, по Гегелю, духовный источник философии. Именно потому, что философия и наука по форме тождественны, что обе они оперируют понятиями как средствами познания, становление того самого логически понятийного мышления, которое необходимо для превращения фантазирующего разума в разум мыслящий, а тем самым и для возникновения философии, должно соотноситься с предфилософским научным знанием, непосредственно связанным с человеческой практикой. Ведь именно в таком знании и подытоживался, обобщаясь, реальный познавательный процесс.

Что касается вопроса о том, где возникает философия, то Гегель, положив в качестве социального условия возникновения философии политическую свободу и подчеркивая отсутствие какой-либо свободы на Востоке (там свободен лишь один человек, но свободен как деспот, а потому его свобода есть лишь произвол, вожделение и формальная свобода), утверждает, что «философия начинается в греческом мире», что «философия в собственном смысле начинается на Западе». Отвергнув восточную философию в качестве философии, Гегель, верный своему принципу единства духовной культуры человечества, включает то, что считает восточной философией, в общий ход развития абсолютного духа в качестве не философии, а предфилософии. При этом он не может не считаться с тем, что многие ученые его времени серьезно писали о китайской и индийской философиях и что это имело основания. Но эти основания, утверждает Гегель, мнимые, ибо и китайская, и индийская философии – плоды некоей иллюзии, вызванной тем, что и в Древнем Китае, и в Древней Индии религии были незрелыми (?), они остановились еще на той ступени развития, когда субъективный элемент еще не выявился, как это произошло в античной религии, а потому эти досубъективные восточные религии легко можно принять за философию.

Приведем, далее, в качестве примера религиогенной концепции возникновения философии взгляды Френсиса Корнфорда (1874—1943). Из работ Ф. Корнфорда прямое отношение к рассматриваемой нами проблеме имеют такие его монографии, как «From religion to philosophy. A study in the origins of Western Speculation» (1912) и «Principium sapientiae» (1952). Обе монографии посвящены происхождению античной философии. Правда, в последней работе Ф. Корнфорд исследует преемственность между вавилонской мифологией, с одной стороны, и греческой мифологией и философией – с другой, полагая, что философия самой первой в античности философской школы произошла из «Теогонии» Гесиода, а «Теогония» – из древневавилонской космогонистической поэмы «Энума элиш» (это собственно и определило наш выбор народов для анализа их начальных мировоззрений в исследовании). Будучи идеалистом, Ф. Корнфорд не касается вопроса о социально-экономических и политических условиях возникновения философии, ограничиваясь лишь ее духовными предпосылками. Ф. Корнфорд говорит о двух источниках философии: религии и интеллекте⁶, но из этих двух возможных духовных источников философии решающую роль он отводит религии. Предысторию философии Ф. Корнфорд начинает с анализа первобытного сознания.⁷ В своем анализе он опирается на взгляды Джеймса Фрейзера, Р. Маретта и других аниматистов (преанимистов), а также Э. Дюркгейма. Подобно Дж. Фрейзеру, Ф. Корнфорд выводит религию из магии как ее предшественницы; он полагает, что вера в то, что в мире господствует некая безличная сила («мана»), предшествовавшая вере в индивидуальные души и личных богов; наконец, Ф. Корнфорд допускает, что религия имеет свои корни в социальной структуре общества (но при этом Ф. Корнфорд говорит не о всякой, а лишь о первобытной религии).

Ф. Корнфорд приписывает коллективному сознанию состояние первобытной нерасчлененности, в котором слиты воедино социальное и природное, субъективное и объективное, а также эмоциональное и практическое отношения к миру. С пробуждением индивидуального сознания коллективное сознание отчуждается и переходит во внешнюю по отношению к индивидам необходимость, в ту самую «ману», о которой как о первичной в духовной эволюции человечества говорят преанимисты. Эта «мана», утверждает Ф. Корнфорд, и телесна, и бестелесна, и материальна, и духовна: физическое, с одной стороны, и психическое – с другой, присутствуют в ней нераздельно (это собственно основа учения Махатм). Рассматривая эту «ману» как стоящую над индивидами необходимость отчужденного первобытного сознания, Ф. Корнфорд находит ее древнегреческий аналог в гомеровской «мойре». По Ф. Корнфорду, существовало единое коллективное сознание первобытной группы. После того как появилось индивидуальное сознание, коллективное сознание приняло форму стоящей над индивидами, от них отчужденной и над ними властвующей силы. Третья ступень в эволюции первобытного сознания состояла в расчленении на персонифицированные части самой безличной «маны». Так возникают представления о личных богах и демонах, так складывается политеистская религия, из которой и возникает философия. Философия происходит из политической религии, утверждает Ф. Корнфорд, как попятное движение мысли от политеистического персонализма к первобытной «мане» и «мойре».

Итак, что мы имеем. Все и всё в западной науке указывает на то, что философия – как высшая форма мировоззрения возникает в греческом мире. Именно там начались систематическое познание мира и попытки объяснить окружающие человека явления по следующей цепочке: познание начинается с ощущений, ощущения перерабатываются в восприятия, те – в опыт, на основе же опыта возникают искусства и науки. Попытаемся проследить, как это происходило в Греции, и что явилось первоосновой мировоззренческих взглядов греков.