Значит, все сначала. Боже! За что?»

Но я знал, за что, и я знал, что сделаю так, как предначертано. Превозмогая боль, я сполз с кровати, подошел к подоконнику и взял Книгу в руки. Они не дрожали. Они никогда не дрожали. Я почему-то улыбнулся. Сейчас я снова должен буду умереть, для того чтобы воскреснуть в ином облике, молодым и здоровым, и выполнить то, что мне предначертано. Книга поможет мне в этом, осталось только найти нужную страницу. Я знал, где она и как выглядит, потому что это происходило не в первый раз, и не во второй.

Во всех своих жизнях я был лишь тем, кем был всегда – крестоносцем Ордена Святого Патрика, самого влиятельного и самого загадочного ордена из всех, стоящих у Креста. О нем знали лишь посвященные, а тайны его были погребены под прахом веков и людей. Наша миссия была ужасна, трудна, но необходима – мы осуществляли контроль над развитием человеческой цивилизации и помогали Высшим силам управлять процессами, происходящими на Земле.

Не глядя на книгу, я отсчитал необходимое количество страниц и раскрыл ее во второй раз за сегодняшний день. Боже, как я устал! На меня глядело бесцветное лицо с серо-голубыми глазами, в глазах этих была космическая пустота. Они звали меня, они затягивали внутрь себя мою душу, и она потянулась навстречу, затрепетав и обретая желанную свободу.

* * *

Меня звали Эрни Джонс, мне было тридцать три года, и через час меня ждали в офисе.

Синтия была очаровательная девушка и, кажется, я ее даже любил, но работа в наш бурный век – это все, если не больше. Я так считал, будучи преданным служащим «Постер энд Постер». Чикаго такой беспокойный город, что не оставляет времени на чувства, если хотя бы на миг отвлекся от главного, зазевался, пиши, пропало. Тебя опередили и смешали с дерьмом. Конкуренция. Обществу нужны люди создающие продукт, а иначе… Ну да, примерно так. Все это время один мой глаз был прикован к телевизору, где в разгаре шла запись хоккейного матча «моих любимых ястребов», и хотя родом я из Оклахомы, предпочитал болеть за местных. Корпоративная этика, что делать, 90 процентов служащих «Постер энд Постер» болеют за Чикаго. В телевизоре кого-то сшибли, завязалась потасовка. Все равно не успею досмотреть. Надо как-нибудь узнать результат вчерашней игры, на работе могут пристать с вопросами, необходимо купить спортивную газету, чтобы даже в мелочах выглядеть компетентным. Застегивая на все пуговицы свою белую рубашку, другим глазом я наблюдал в зеркало, как отражение Синтии пытается совершить невероятное, разгладить скомканную простыню при помощи человеческих рук.

– Дай что-нибудь почитать на дорожку, – попросил я. – Последний детектив был просто… ух…

«Только бы не спросила, о чем он»,– подумал я про себя, и еще раз с тоской – « Мне еще газету прочитать…»

Синтия у меня девушка серьезная, ей нравится, когда я читаю ее любимые детективы, ненавижу их, почти, как и «ястребов».

Синтия быстро глянула на меня – я не оценил этот взгляд, как выяснилось потом, зря – и произнесла:

– Будешь уходить, возьми в прихожей на столике.

– Угу, – буркнул я, пытаясь причесаться. – Все, я помчался!

Синтия не ответила, видимо, она уже была в ванной. В прихожей со столика я взял толстую серую книгу, отличавшуюся от столь любимых мною детективов не только объемом, но еще и обложкой – ее, по сути, не было, вернее она была, но только без рисунка и названия. Рядом лежали неброские брошюрки, из тех, что распространяют на улицах адепты разных церквей. Поморщившись, я вскользь прочел: «Новая Церковь», что в данный момент было совсем не интересно. О книге же я сначала подумал, что это какой-то технический справочник. Немного скривившись про себя, я сунул книгу в портфель, времени на то чтобы обращать внимание на пустяки, не было. Да я педантичен и этим горжусь!

«Вечно Синтия пытается приобщить меня к прекрасному, – думал я, спускаясь в лифте на первый этаж и мысленно взвешивая в руке изрядно потяжелевший портфель, – видимо, это уже не детектив, это наверняка столь любимое ею жизнеописание какого-нибудь русского писателя!»

Синтия отличалась от других девушек, с которыми я коротал свободное время, какой-то маниакальной любовью к искусству и литературе в частности. Я в глубине души скрывал свои мысли по этому поводу, так как считал все это вместе взятое бесполезной тратой времени, сил и отчасти средств, но учитывая то, что в сексе равных Синтии, из числа вышеупомянутых подружек никого и близко не было, терпел и почти не сопротивлялся всем этим попыткам наставить меня на путь истинный. Она, кажется, немного страдала от этого, но я не придавал этому значения. Вообще-то, с ней было интересно. А уж в постели! Да.

Ну а насчет литературы… Хм… Привить подобные ценности мне было занятием бесполезным, я предпочитал бейсбол и чипсы. Еще виски, но только чуть-чуть и, разумеется, в подходящее время. Как говаривал мой папа, ничто так не двигает карьеру, как хорошее виски в хорошей компании нужных людей. И старик был прав.

Портфель оттягивал руку, и я поморщился, вот на какие жертвы мы идем ради женщин. Чтоб сделать Синтии приятное, я был вынужден страдать, таскаясь с ее дурацкими книжками.

Купив газету и спустившись в метро, я уселся на сиденье между толстяком в футболке «Чикаго файер» и немолодой женщиной, похожей на английского премьер-министра, я быстренько пробежал глазами отчет о вчерашней игре, сложил газету, и еще раз тяжело вздохнув, полез в портфель за книгой.

Присмотревшись к странной обложке, я увидел прямо на ней надпись чернилами, очевидно сделанную Синтией: «Милый, начни с девятой страницы!» Странно. Это что-то новенькое, вечно она со своими сюрпризами. Пожав плечами, я быстро пролистал книгу, удивляясь качеству бумаги, она была какая-то желтоватая и производила впечатление древности что ли. Шрифт был английский, но какой-то… неправильный, «готический» что ли, услужливо подсказало подсознание, так, кажется, это называется. Готика так готика. Фильм я недавно смотрел с таким названием. Так себе кино, не впечатлило. Ладно, почитаем пока…

Зевая, все-таки измотала меня она, я принялся читать – ничего особенного, полная белиберда, точно, про писателя какого-то. Я уже собирался закрыть книгу, как со мной стали твориться странные вещи. Сначала я подумал, что у меня заслезились глаза, но нет, глаза оставались сухими. Непонятные вещи происходили со строчками книги. Они стали как будто размытые, буквы съезжались и разъезжались в разные стороны, словно танцевали неведомый мне танец.

Я быстро глянул на своих попутчиков. Толстяк дремал, а женщина-премьер смотрела куда-то в сторону. Вагон жил своей особенной жизнью.

Я снова глянул на девятую страницу и обомлел – букв не было! Прямо на меня со страниц книги смотрело лицо прекрасной женщины, с глазами, напоминающими звезды, и я тонул в этих глазах целиком. Я никого никогда не видел прекрасней в своей… никчемной 33-х летней жизни. Отчего-то остро захотелось заплакать, меня это удивило, так как я давно забыл о том, как это бывает. Глаза мои действительно заслезились и я всхлипнул. Потом мне показалось, что я становлюсь очень маленьким, или это страница росла, не знаю, но получилось так, что тело мое потеряло вес, а мысли мои… мысли мои…

…мы подъезжали к 117-й авеню. Толстяк все также спал, женщина-премьер все также смотрела в сторону. Закрытая книга лежала у меня на коленях. Надпись, сделанная на обложке чернилами, испарилась непонятным образом, словно была сделана исчезающими чернилами. Ничего не изменилось, кроме одного: душа Эрвина Джонса покинула тело служащего компании «Постер энд Постер», а освободившееся место занял бессмертный дух брата Эрвина, крестоносца Ордена Святого Патрика.

* * *

Крестоносцами мы стали называть себя после одного нелепого случая. Это был наш серьезный прокол. Впрочем, прокол это был или нет, вопрос довольно спорный, задачу свою мы выполнили, вот только какой ценой? А дело было так.

Я был в то время в Вифлееме, гнусном, изнывающем от жары местечке. Я ждал там брата Огеста. С ним мы должны были выполнить одну непыльную работенку, а именно, ни много ни мало, дать человечеству толчок для возникновения новой религии. Еще был с нами брат Гордон. Мы были равны в своем положении, если рассматривать наши места в Иерархии Субстанции, но руководил данной операцией брат Огест. Его миссия заключалась в том, чтобы проповедовать основы будущей религии и подготовить учеников, которые закрепили бы ее в сознании людей и могли бы в дальнейшем проповедовать самостоятельно.

Огест был очень талантлив, но на беду свою или на счастье немного романтиком. Мы встретились в условленном месте. Он изображал странствующего философа и быстро сумел собрать вокруг себя необходимых людей, мы с братом Гордоном осуществляли, скажем так, наружное наблюдение и прикрывали нашего философа от возможных неприятностей. Поначалу все шло хорошо, за нашим товарищем ходили толпы оборванцев и слушали его, раскрыв рты, почитая Мессией. Он тоже прекрасно вошел в роль, проповедуя основы нового учения. Нет, конечно, не обходилось без недовольных, эти-то есть всегда, но на то были мы с Гордоном и, действуя по ситуации, поддерживали необходимое нам равновесие. Да знаете вы эту историю… Первоначально предполагалось прибыть в Иерусалим в канун праздника Пасхи. Там Огест должен был основать Новую Церковь вместо Старой, ну а для того чтобы у нас с Гордоном все получилось, надо было немного поработать, поверьте, что с нашими возможностями это было нетрудно. Просто надо было привлечь на свою сторону несколько влиятельных людей, ибо наше руководство считало, что таким образом Новая религия быстрее завоюет свои позиции в человеческом обществе. А дальше все пошло по намеченному плану. Операция была продумана от и до. Среди учеников оказался предатель. Огест был схвачен и брошен в тюрьму. Собственно, и эту историю вы знаете. Он мог спастись. Мы приняли к этому все возможные меры. И когда Понтий Пилат решал судьбу Огеста, первосвященник иудейский Каиафа явился к нему во дворец, дабы требовать для «преступника» смертной казни, мы не стали этому препятствовать. Взвесив все варианты, мы решили похитить его по пути на Голгофу. Проникнув под видом священника в тюрьму, мне удалось довести наш план до арестованного. Он одобрил его, только улыбнулся один раз как-то странно. Если бы я знал тогда, что означает эта его улыбка! Наступил день казни, все было готово, спасение Огеста должно было плавно перерасти в восстание против Пилата и Римской империи, люди были расставлены по местам. Гордон успел проделать гигантскую работу. Нам нужен был только сигнал и сигнал этот должен был дать Огест, но… но Огест добровольно пошел на крест… Он прекрасно понимал, что начнись переворот, кровь польется рекой. Огест не хотел чужой крови, он пролил свою. Умирать больно. Очень больно, каждый раз, поверьте человеку по специфике своей работы делавшего это многократно. Но наш брат решил сделать по-своему. Своей мученической смертью он спасал Пилата от нашего приговора, теперь его убийца должен был жить, необходимость в ликвидации прокуратора и в перевороте отпадала сама собой. Тем самым, Огест создал прецедент, заставивший многих живущих задуматься. Для пропаганды Нового Учения нельзя было придумать лучшего способа. Я присутствовал при казни Огеста, когда он проходил мимо меня, то успел шепнуть мне: «Видишь, как все хорошо сложилось».

Его смерть дала хороший толчок развитию цивилизации, а мы с того дня стали крестоносцами. Потому что крест этот давил, в первую очередь, на наши плечи, плечи тех, кто мог спасти, но не спас, пусть и не по своей воле.

Орден назвали именем святого Патрика. Огесту нравилось, когда его так называли. Патрик – это его первое и любимое воплощение, еще до Иисуса, когда мы с ним и Гордоном работали над одним проектом в нынешней Ирландии, среди древних кельтов, выдавая себя за друидов. Веселое было время, приятно вспомнить!… Огеста наградили Покоем.

Бедняга Огест, он снился мне часто, только всегда какой-то печальный. Может потому, что с его именем на устах мне пришлось пролить немало крови, а ему это было неприятно. Я же говорил, он все-таки был неисправимый романтик.

* * *