Василий и Фрося плотно заложили камнями вход в пещеру. Натаскали сушняка и навалили перед входом, чтобы скрыть все следы.
Недалеко от зимовья они увидели человека. Он шёл, падал, полз на четвереньках, поднимался на ноги, продолжал идти и снова падал. Вот он припал к земле в очередной раз и затих.
– Погодь, – приостановил Фросю Василий и ходко, но не без опаски двинулся к незнакомцу. Фрося взяла берданку наизготовку.
Человек лежал лицом вниз, широко раскидав по траве руки. Зелёный френч был в разводах и тине, хромовые сапоги – замызганы грязью. В рыжих волосах запутались сухие травинки и прошлогодняя хвоя.
Капко взял незнакомца за плечи, перевернул на спину.
– Ой! – вскрикнула подошедшая Фрося, и прикрыла рот ладонью. – Парнишка!
Она мгновенье вглядывалась в его лицо со следами царапин и ожогов таёжного гнуса, с опухшими, кровоточащими губами, с размочалившимся на лбу рыжим чубчиком и длинными белыми ресницами на закрытых глазах.
– Боже мой, – всплеснула она руками. – Вася, это же сын того атамана, ну того, с казаками! Днесь у нас на постое был.
Она мигом припомнила обед, серебряные погоны офицера, его тонкие длинные руки и носовой платок снежной белизны, которым он брезгливо протирал перед обедом вилку и ложку.
– И верно, Фрося. Мундирчик его мне знакомый.
Капко встал на ноги. Огляделся по сторонам.
– Коль волчонок здеси, значитца и волк где-нибудь неподалёку.
– Тише ты, скажённый!
– Да ладно. Чо теперя с ним делать?
– В себя привесть надо. Узнать, как в такую глухомань попал. Заблудился, чо ль. Если мы его батяне доставим, знаешь чо будет?
– А чо? – почесал в затылке Капко.
– А то, валенок ты сибирский, он же на радостях для нас что хошь сделат!
К вечеру Герман – так звали парнишку – уже был на ногах. Уписывая за обе щеки сохатиную поджарку с ржаными лепёшками и запивая сладким голубичным киселём, он рассказывал о своих злоключениях.
Отряд казаков, который возглавлял его отец, полковник Корф, пробирался через тайгу к монгольской границе. Началась сильная гроза. Вдруг с неба ударило синее пламя. Обезумевшие лошади понесли. Герман упал и потерял сознание. Когда пришёл в себя, вокруг никого не было. Два дня он скитался по тайге. Истратил силы.
Утром Капко хорошо накормил коня, приторочил к седлу две сумы. Герману предложил ехать верхом. Тот для виду поартачился, но потом согласился. Подсаживая парнишку в седло, Капко пошутил:
– Ножка у вас, ваше благородие, крепенькая. Так бы и ходил у стремя.
– Отец ценит преданных людей. Я поговорю с ним, – соврал Герман.
Через два дня они были уже в Александровке. Герман быстро поправился. Два раза надолго уходил в тайгу искать отряд отца. А потом вдруг исчез.
1993 г.
Новость о том, что в гости приезжает Иванна Берёзко с папой, повергла в глубокое унынье Вадима. Значит, прощай поход. Значит, минимум месяц надо будет сидеть дома, занимать гостей. А месяц-то последний, летний.
Лето в этом году выдалось грозовым. Редко какая неделя обходилась без ливневого дождя и грома. Старожилы Александровки, поглядывая в небо, покачивали головами: не помнили такого. Землю то нещадно обжигало солнце, то окатывало дождём. Но не было затяжных и нудных пасмурных дней. И это особенно радовало Вадима Булатова, шестнадцатилетнего парня, племянника участкового милиционера Ивана Ивановича Булатова, который жил бобылём и принимал Вадима всегда с огромной радостью, как родного сына.
Каждое лето Вадим приезжал в село на каникулы. Здесь у него было три близких друга: Бато Батуев, Генка Пыжов и Шура Капко. Последнего ребята между собой называли ласково – Caшкo.
Сашко, как и Вадим, жил в Чите, а погостить приезжал к деду, Василию Дормидонтовичу Капко, глубокому старику, недавно встретившему своё 90-летие! Односельчане Капко относились к нему с подозрением, но с почтением. Самый старый житель Александровки сохранил до преклонных лет отменное здоровье и ясную память.
Поход четверых друзей в окутанный легендами Медвежий Сивер уже был под угрозой: Сашко всё не приезжал, хотя обещался быть ещё вчера. Уж и рюкзаки стояли наготове. И вот тебе на! Едет Иванна. Не потащишь же девчонку с собой в тайгу!
День выдался на редкость знойным, дорожная пыль раскалилась, как на сковородке, жгла босые ноги. Вадим шёл купаться на Ингоду. Впереди весело семенила Нуби, его овчарка. В самой середине огорода, в кустах черёмухи, располагалась беседка, сплошь увитая плетями хмеля и полевого вьюнка. Нуби приветственно залаяла и скрылась внутри.
«Так вот где дядя Ваня! Наверное, отдыхает после обеда», – подумал Вадим и решил заглянуть на секунду, чтобы предупредить дядю о походе на речку. Приблизившись, он услышал неторопливый говор. Бесшумно переступая через картофельную ботву, Вадим пробрался поближе. За столом сидели двое.
– Он там не один был, – говорил дядя Ваня, разглядывая фотографию и поглаживая морду Нуби, лежащую у него на коленях. – Боюсь ошибиться, но похож. Вот если бы снимок в рост!
– Найдём и в рост, – убеждённо сказал незнакомец. – Если потребуется, и рентгеновский снимок представим, и анализ крови.
Дядя Ваня усмехнулся.
– Да уж, само собой.
Он снова вгляделся в фотографию. С неё смотрел приятный, немолодой уже мужчина. В его внешности не было ничего примечательного.
– Я правда боюсь ошибиться, но чувствую, что помню эти глаза: кровь леденеет!
Помолчали.
– Коля его должен знать, – осенило дядю Ваню, – Коля из тех мест!
– Кто это?
– Мой фронтовой друг, – улыбнулся он. – Правда, я почти на десять лет его старше. Но к старости люди как бы внешне выравниваются в возрасте. Мне ведь уже без году семьдесят пять, – словно спохватившись, вставил дядя Ваня. – Николай Остапович Берёзко, – с какой-то особой теплотой в голосе произнёс он. – Известный учёный-биолог родом с Украины. Может быть, слышали? Нет? Конечно, всех учёных знать невозможно! Он сейчас – фигура. А тогда, в сорок первом, мальчонка был: маленький, тщедушный.
– И ваше знакомство с Колей, э-э-э, с Николаем Остаповичем, – поправился незнакомец, – как-то связывается и с ним? – он кивнул на фотографию.
– Напрямую.
– А не могли бы вы об этом рассказать? Да нет! Я даже очень прошу вас рассказать. Вы уж извините, просто необходимо.
– Долгий, пожалуй, рассказ-то будет.
– Время у меня есть, Иван Иванович.
– Ну, так и быть, – дядя Ваня выпил квасу и глубоко вздохнул.
– Я служил в разведывательной роте танкового корпуса. Однажды под деревенькой Зозуля, это в Украине, мы нарвались на немецкую засаду. Силы были неравными. Мы отходили. И тут меня накрыло вражеской миной. Очнулся – темно кругом, холодно. Плечо болит. Оказалось – осколком его, навылет. В голове звон. Чувствую, кто-то меня по щеке треплет.
– Дядько! Дядько! Вы живы?
Открыл глаза пошире, вижу – мальчонка.
– Где я? – спрашиваю.
– В подвале.
– В каком?
– Фашистском, конечно. Вас полицаи7 притащили и бросили. Я думал, вы мёртвый совсем. Испугался сначала. А у вас зирки на погонах. Вы кто? Командир?
– Звать-то тебя как?
– Микола.
– Помоги-ка мне сесть.
Коля обхватил меня за плечо ручонками, худенький такой, лёгкий. Сволочи, думаю, фрицы. Детей и тех не жалеют.
– Как же это тебя, Коля, – спрашиваю, – сюда угораздило попасть?
– А так вот, – отвечает, – я знамя украл.
– Фашистское?
– Да нет. Наше, пионерское. Оно в школе висело на стене. Фашисты в него из наганов стреляли, а я выкрал. Зажигалку бросил в окно, бутылку такую с керосином. Ой, чого там началось! Огонь гудит, фашисты орут, шум на всю деревню! Только когда я тикал оттуда, меня полицай заметил. Здоровый такой. Вот и приволок сюда. Допрашивал.
– Бил?
– Бил, у меня даже кровь горлом пошла.
Прижал я его к себе. Дрожит он: видимо, лихорадка началась. А меня слёзы душат. Большой, взрослый человек, солдат, лежу, как колода, рёбенка защитить не могу.
– Эх, – говорю, – Коля, человечек мой дорогой. Нельзя ли отсюда как-нибудь выбраться?
– Трудно. Подвал глубокий. Здесь до войны динамит хранили.
– А в селе кто?
– Полицаи в основном. А немцы так – приезжают, уезжают.
– Скажи, а от подвала бежать можно?
– Можно. Овраг рядом, он в плавни выходит, к речке. Нырь – ищи в плавнях!
Боевой хлопец. Была не была, надо рискнуть! Убежит – весточку обо мне донесёт, а то сгинешь ни за что ни про что, без вести пропавшим.
– Знамя-то твоё где? – спрашиваю.
– Спрятал, не найдут.
– Молодец, – хвалю его нарочно. – Знамя – это святыня. Есть знамя – есть коллектив боевых людей. Потеряно оно – и нет коллектива.
У мальчонки глазёнки горят. Ну, думаю, теперь в самый раз. И о побеге ему.
Он загорелся:
– Бежим, товарищ командир!
– Мне-то куда бежать с такой раной? На ногах стоять не могу. Ты побежишь. Один.
Он вроде бы огорчился поначалу. Потом понял. Я рассказал Коле, кто я, как до наших добраться, что сообщить. У него родители в партизанах были. С бабкой жил. Bcё одно к одному складывалось. Договорились: как только полицаи за мной придут, Коля больным притворится. Надо, чтобы его тоже наверх подняли. А там…
Чуть не сорвалось. Два полицая пришли. Пьяные. Один молодой верзила. Вот на этого, – дядя Ваня ткнул пальцем в фотографию, – похожий. Заупрямились, поначалу. Пусть, мол, этот щенок в подвале и подохнет. А я припугнул. Дескать, разведчик, знаю кое-что, да не скажу, хоть стреляйте. А за мальчонку – извольте. Братишка это мой. За братишку на всё готов. Поверили или нет, не знаю. Скорее всего, нет. Только верзила говорит заплечнику своему:
– Бери его. Там посмотрим.
А Коля лежит, калачиком согнувшись, стонет. Взял его полицай, потащил. А верзила мне выбираться помогает. Схватил своими клещами за больное плечо – хоть вой! Самогоном от него прёт – тошнотой желудок скручивает. Терплю. Перед глазами туман красный. Только бы раньше времени сознание не потерять!
Вылазим наверх. Помню, день солнечный, ласковый. Жаворонок в небе заливается. Воздух мёдом пахнет. Вроде и войны нет. Вздохнул я – будто силы прибавилось.
Полицай, что Колю тащил, зажигалкой чиркает, никак сигарету прикурить не может. Верзила меня оставил, к нему подошёл. Свою зажигалку чиркнул. В самый раз! Собрал я все силы и верзиле сапогом бац между ног. Тот взвыл, пополам согнулся. Второго я за горло схватил. Пока боролись, Коли и след простыл… Ох и пинали же они меня тогда! Ох и пинали!
Коле повезло. Удрал он от полицаев, к партизанам пробрался. Через два дня меня вызволили из плена. Около года я в госпитале околачивался, еле очухался.
Незнакомец слушал дядю Ваню, не перебивая, только кивал головой и изредка помечал что-то в своём блокнотике. А когда дядя Ваня закончил рассказ, уточнил:
– Деревня Зозуля называлась? Точно?
– Никаких сомнений, товарищ половник.
– Сходится, – сказал незнакомец, как будто отвечал нa вопрос, поставленный самому себе.
Дядя Ваня взглянул на него не без любопытства. Видимо, ожидал уточнений. Но незнакомец продолжал спрашивать.
Вадим, услышав, как дядя Ваня назвал незнакомца полковником, сразу же понял – дело серьёзное. Поболтать просто так переодетые в гражданское сотрудники милиции, а может, и военные, не приезжают.
– Если абстрагироваться и представить себе, что он всё-таки бывает в вашем селе. Кто, по-вашему, Иван Иванович, ему приют даёт?
Дядя Ваня помолчал. В прищуре глаз, в складках собравшейся на лбу загоревшей кожи билась напряженная мысль.
– Трудно сказать. Деревня наша невеличка. Все друг у друга на глазах. Как говорится, на одном конце улицы только подумают, на другом уже рассказывают. Свежий человек незамеченным не пройдёт. Хотя гостей бывает немало, особенно в летнее время. Так что я мог его видеть, конечно. Мельком.
– А может быть, он тайком? Такие всю жизнь по закоулкам ходят.
– Тайком? Возможно.
Иван Иванович пригубил квас. Глаза его остановились в одной точке.
– Если тайком, тогда путь один – к Капко.
– А это кто?
– Старик один, столетник.
– Столетник?
– Так его наши деревенские прозвали. За долгожитие. Ходячая летопись села. Гражданскую помнит. В Отечественной участвовал. Правда, в самом конце. Вернулся после ранения.
– Заслуженный человек. И что же? Почему к нему путь тайком?
– Заслуг особых за ним не числится. Человек-то он со странностями. Скрытен. Всю жизнь как-то в стороне от людей. Сам по себе. А главное – с сектантами путается.
– Вот как… А что за вера?
– Да ведь и определить трудно. Чёрт те чё за вера: грозе поклоняются!
– Это как?
– А вот громыхнёт небо, они в тайгу или на Ингоду – и поклоны бить. В грозу, говорят, с неба пришельцы из космоса опускаются.
– Стало быть, вcё равно что боги?
– Сколько я статей о сектантах перечитал, каких только чудаков не узнал: адвентисты, пятидесятники, баптисты, евангельские христиане, молокане, кавказские прыгуны, еще эти, как их… Тьфу ты, черт, хлысты, малеванцы… А вот такого направления веры не встретил. Я когда ещё на службе милицейской был, сколько с этим Капко крови попортил. Зачем, говорю, тебе мракобесие такое? Других полезных занятий нет? И что вы думаете он мне ответил?
– Что же?
– Это, говорит, моё хобби.
– Хобби? – полковник захохотал, да так громко и заразительно, что Вадим едва сам сдержался от смеха. – Вот шельмец, а! Вполне в духе времени.
– Ну, сдвинулись мозги набекрень – стучи башкой о порог. Кланяйся хоть колоде, хоть кирпичу, хоть кикиморе болотной. Но сам, единолично! Других-то не своди с ума.
– А он сводит?
– Сводит! Своих-то деревенских побаивается. Всё больше со стороны. Вот они к нему тайные тропки и прокладывают.
– Да, занятная, оказывается, фигура. Один живёт? Родных нет?
– Жена-то уже померла. Сын у него есть. В Чите живёт, на заводе работает. Но с отцом у него какие-то свои, видимо, непростые отношения. Как восьмилетку закончил, уехал из Александровки. С тех пор я его, пожалуй, только один раз и видел – на похоронах матери. А вот внучок Капко каждое лето здесь отдыхает, славный парнишка.
«Из-за этого славного парнишки мы задержали выход в тайгу», – недовольно подумал Вадим. Сашко должен был приехать в Александровку ещё вчера!
Вдруг у Вадима запершило в горле. Жгучий тонкий волосок бился в самой середине, царапал, щекотал стенки гортани. Вадим лихорадочно глотал слюну, тёр ладонью шею. Но закашлять хотелось так, что от усилий сдержаться по щекам Вадима покатились слёзы. Он вскочил и, не разбирая дороги, прямо по картофельной ботве помчался к дому. Нуби навострила уши, взметнулась и пустилась следом.
«Не дослушал самого главного, – расстроился парень. – А дядю Ваню не спросишь. Сначала надо признаться в том, что подслушивал».
Помучив себя угрызениями совести, Вадим успокоился мыслью, что всё у него произошло случайно, без корыстных намерений.
Пришёл дядя Ваня. По его хмурому лицу, острым глазам, Вадим понял: разговор его сильно озаботил и, что самое главное, дядя Ваня видел его. Поэтому, не раздумывая, признался:
– Я нечаянно, дядь Вань. Честное слово! Шёл купаться, слышу – говорят в беседке. Подкрался… Кто это?
Вопросом Вадим хотел перевести неприятно намечающийся разговор в другое русло и внутренне насторожился: примет ли дядя Ваня поворот?
Дядя, к удивлению, принял как само собой разумеющееся.
– Кто, кто… Не догадался что ли?
– Да нет, почему же… – Вадим замялся. – А, тот… Ну, которого ищут что ли, он кто?
Дядя Ваня сурово сдвинул брови.
– Гад один, каратель. С войны от возмездия прячется. Вот только-только на него вышли.
– А ты при чём, дядь Вань?
– А при том, что, кажется, знаю эту сволочь, на войне встречались. Опознать надо.
– Его уже арестовали?
– Ещё нет. Улики собирают.
– Зачем?
– Эх, ты, сыщик! – Дядя Ваня легонько щёлкнул Вадима по лбу. – В таком деле ошибиться нельзя. У человека документы в порядке. Со школьниками встречается, о своих подвигах на войне рассказывает.
– Такого быть не может, дядь Вань!
– Может, сынок. В жизни всякое бывает. Ну, ладно. Лясы точить нам недосуг. Приеду – поговорим. А сейчас помоги-ка мне чемоданчик собрать.
– Ты уезжаешь?
О проекте
О подписке