За всю свою короткую 28-летнюю жизнь Лешка еще ни разу не испытывал подобного. Сказать, что он был обижен, ошеломлен, оскорблен в своих самых святых чувствах – не сказать ничего. Все было гораздо хуже. В глазах искрило, в висках бухало, сердце прыгало где-то в горле.
«Вот что ей еще надо?!» – в памяти всплыл образ Лариски, такой манящей сексуальной трепетной, что стало еще хуже. Казалось, что его простая распахнутая душа вот-вот порвется пополам. – «Не пью, не курю, деньги, слава Богу, стали появляться…».
«Как она могла?!».
Он совсем не желал этого, но подлое шокированное сознание снова и снова возвращалось к событиям вчерашнего дня. Три часа пополудни. Плинтусы еще не подвезли, работы в ближайшее время не предвиделось и «бугор» отпустил его пораньше. Здорово! Он зажмурился от заманчивой перспективы: половина дня и целая ночь наедине с любимой. Насвистывая что-то попсовое, он подходит к порогу их съемного гнездышка и распахивает дверь. Что было дальше, мозг просто отказывался принимать. Полумрак, задернутые шторы, расхристанная постель и на ней два тела, сплетенных воедино, его единственная «зайка» и какой-то небритый мужик знойной национальности.
Это был настоящий шок!
Он не помнил, как вышел, куда, брел, где был, не помнил, как оказался в гостях у друга Мишани. Вмиг на столе появилась бутылка водки, незамысловатая закуска и Леха, впервые в жизни, хлопнул не морщась целый стакан. Он ожидал опьянения, забвения, но наводненное адреналином тело не принимало хмель, память отказывалась отключаться. Мишка что-то ему втолковывал о бабах, о дружбе, о смысле жизни, но он не мог сосредоточиться, не мог выкинуть из головы, стереть из памяти то, что увидел пару часов назад. В мозгу заезженной пластинкой бесконечно крутилась одна и та же мысль:
«У нас же годовщина свадьбы завтра».
Потом было забытье, тяжелое, насыщенное тревожными сновидениями, где ему казалось, что все виденное – страшный сон (вот такие парадоксы реальности грез).
Наутро он проснулся бодрым. Похмелья не было, как ни странно. Все бы ничего, но беспокойная память просто не давала житья, выдавая запечатленный гнусный постельный образ снова и снова. Трудно сказать, как бы повел себя Леха, на что отважился бы, но, слава Богу, друг Мишка был рядом. Встряхнул, поддержал и убедил, что работа поможет отвлечься, прийти в себя.
Так и сделали.
Ремонт центрального холла городской больницы был в самом разгаре. Дел хватало. Выслушав наставления «бугра», оглашающего список задач, он влез на стремянку, под самый потолок и рьяно приступил к своим обязанностям, надеясь, что это поможет.
Не помогло.
Чем дольше он работал, тем больше мучили неотвязные мысли. Распаляясь все больше, он уже готов был на любой, самый неадекватный поступок, как вдруг, прямо в его воспаленном мозгу раздалось:
– Успокойся, я могу помочь.
– Ч-что?!
– Тише, – мыслеречь была какой-то отстраненной, далекой, бесполой, – не привлекай внимание. не стоит говорить вслух. общайся ментально.
– Кто ты?
– Разберись, что важнее для тебя, узнать: кто я, или получить помощь.
– Помощь.
– Тогда реши – чего ты хочешь?
– Чего?
И только тут Леха осознал, что он и вправду не знает, что делать. Как жить дальше? Только в одном мужчина был твердо уверен: он не может потерять Лариску. Он вдруг понял, что настоящая любовь способна на жертвы, готова поступиться гордостью, самоуважением, чем угодно… Он готов простить свою жену, но вот вопрос: готова ли она?
– Ты услышан. Это исполнимо.
– Что?
– Я могу сделать так, что твоя супруга снова полюбит тебя, забудет прежнее увлечение, забудет то, что было вчера, все, что с этим связано.
– Это точно? – Лешка был как во сне. Внутри вдруг ожил и стал пробиваться тонкий росточек надежды. Сознание погрузилось в какую-то одурманивающую медовую субстанцию. Окружающее перестало существовать. Сейчас, в этой вселенной было только три объекта: он сам, его Лариска и таинственный невидимый собеседник.
– Да. Но от тебя тоже кое-что требуется.
– Я готов.
– Если ты справишься, то сегодня, когда вернешься домой, все будет так, как тебе было обещано.
– Что я должен сделать?
– Слушай.
Утро. Понедельник. Я родился в этот день недели. Роды были тяжелые. Неправильное положение не позволяло матке исторгнуть меня в этот мир. 64 часа непрерывных схваток. Только ангелам известно, какие муки пережила моя мама за это время. Ситуацию спасли акушерские щипцы (в наши дни уже не используют этот инструмент). Меня, синего, задыхающегося, извлекли из умирающего тела родительницы. Впоследствии отец часто рассказывал об этом. Думаю, он так и не смог забыть свою любовь. Годы не помогли. Он так и не женился, у него вообще больше не было женщин, до самой смерти.
– Салют, Серега! – приветливый окрик друга Сашки Шульца заставил присесть от неожиданности.
– Чтоб тебя… – я чертыхнулся, – ты ж кардиолог, мать твою… Чуть до инфаркта не довел.
– Да ладно, если чего, сам вылечу. Гы, шутка, – высокий, тощий, нескладный, он сгреб меня в охапку, будто не видел целый год. Этот человек не мог прятать свои эмоции, за что имел много врагов, но и друзей не меньше. – Ты на дежурство?
– Да. д
– А я наоборот, закончил. Щас сменюсь и – домой, отсыпаться. Если, конечно, моей благоверной очередная идея-фикс в голову не влезет с нашим ремонтом. Когда же он закончится? Чтоб его…
– Ремонт нельзя закончить – только прекратить.
– Это точно. Слушай, а ты у нас звезда оказывается! Впору автограф просить, – глаза Александра округлились от восторга. – Вчера видел по телику репортаж о взрыве в супермаркете, с тобой в главной роли. Ну и чудеса! Семнадцать трупов и один выживший. И кто же это? Обалдеть! Представляю, дружище, что ты пережил. Надеюсь, расскажешь потом, как-нибудь, за бутылочкой?
– Да не вопрос.
– Ну, ладно, давай, а то на пересменку опоздаем. Удачи!
– Взаимно.
Настроение делало крутое пике. Не хотелось думать о вчерашнем. А тут еще взгляд друга, не умеющего скрывать мысли. В его глазах так и читалось: «Как такое может быть? Самому невезучему человеку на свете вдруг так фантастически фартит. Сенсация!».
Ладно, хватит об этом. За дело!
Быстрым шагом миную центральный холл. Тут кипит работа. Брови взлетают от удивления. Как много сделали за сутки: почти две стены покрыты роскошной плиткой под мрамор.
В июне нашу клинику ждет серьезная инспекция из Москвы, вот главный и вибрирует, старается, спешит, наводит марафет. Вокруг суетится десяток рабочих в плотных темно-синих комбинезонах. Бедняги, жарко, наверное.
В груди вдруг екает от тревожного предчувствия.
– Леха, ты сдурел?! – окрик бригадира заставляет напрячься. Слежу за его взглядом и вижу, как коренастый молодой человек на стремянке, под самым потолком, увлеченно режет ручной циркуляркой свежую, еще пахнущую смолой, только вчера установленную потолочную балку.
«Что он делает?» – бросаю взгляд на лицо рабочего и понимаю, что-то не так. Глаза пустые, стеклянные, тупо смотрят в пространство, будто их хозяин под гипнозом.
– Берегись! – орет бригадир.
Все бросаются врассыпную, один я замер в оцепенении.
Еще секунда и…
Кг-р-хр…
Тяжелый деревянный брус с сухим треском рушится вниз. В полете его комель задевает полную бутыль питьевого кулера и она, опрокинувшись, падает на пол, подскакивая, как мячик. Чистая вода хлещет из широкого горла сосуда мне под ноги. Тряпичные тапочки и носки мгновенно намокают. Солидное озерцо образуется подо мной. В тот же миг, с терзающим нервы скрежетом, от потолка отрывается другой торец поврежденной балки и, вырвав с корнем силовой кабель, летит вниз. Конец толстого, черного электропровода, угрожающе сверкая оголенными медными жилами, по закону маятника несется в мою сторону.
Сознание где-то далеко, будто наблюдает со стороны, отстраненно, холодно. Беспомощное тело не способно двинуться.
«Вот и все. Настигла-таки меня, костлявая».
Что и говорить, идеальные условия для смерти: под ногами лужа воды – прекрасного проводника, надо мной – мощный источник электричества. Лучше и не придумаешь, будто кто-то намеренно все организовал.
Еще мгновение и хвост ослепительно искрящего кабеля касается моей шеи. Сильнейший разряд выгибает тело в тонической судороге, и я падаю в небытие.
Мрак. Глубокая мягкая бархатная чернота. Она не пугает, ластится, как котенок, обволакивает, пытается слиться со мной, поглотить, превратить в частицу себя, ласкает, манит, сулит мудрый покой вечного небытия.
Ну уж нет! Так не пойдет.
Пытаюсь отстраниться, прогнать. Получается! Густая мгла нехотя отступает, бледнеет, начинает мерцать и… наливается тревожным насыщенным кобальтом.
Какая-то чудовищная чуждая сила рывком вышвыривает меня из этого пугающего мира.
Все тело поет. Сознание купается в искристом облаке блаженства. Сомневаюсь, было ли мне когда-то так хорошо.
И тут… все проходит.
Шлепки по щекам.
– Серега! Ты в порядке?
Нет! Не хочется обратно, в тусклую реальность.
– Сергей Викторович!
– Дышит, пульс в норме.
– Может он в коме?
С трудом размыкаю веки. Где это я? Ага. В приемном отделении, на кушетке. Кругом белые халаты. Вокруг нависают коллеги, даже главный прибежал. Лица встревоженные, удивленные.
– Слава Богу, очнулся! – это Шульц. В его голосе явное облегчение. Заметно, что друг откровенно рад такому исходу. – Ну и везунчик ты, Серый! Не понимаю, как выжил? Через тебя столько ампер прошло, что роту поджарило бы. А ты – целехонек. Считай – второй раз родился.
– Ладно, кончай болтать! – это голос главного врача. – Берите каталку и в палату его, под капельницу. Назначения я уже расписал.
– А как же дежурство, Петр Михалыч? – не узнаю свой голос, сиплый и жалкий, как у старика.
– Какое, к бесам, дежурство?! – тот метнул на меня досадливый взгляд поверх запотевших очков. Лицо начальника пошло пятнами. Представляю, каково ему сейчас. Проверка на носу, а тут еще ЧП с непутевым сотрудником. – Посмотри на себя, сверхпроводник. Я уже Боровского вызвал. Отработает за тебя.
Это был хороший вечер, невесомый, спокойный, пьяняще-расслабляющий. Уходящие часы этого дня новые знакомые провели в легкой дружеской беседе ни о чем. Диалог тек легко, непрерывно, будто горный ручеек, без напряжения, неловких сковывающих пауз.
Пару раз неугомонный Фаусто, терзаемый любопытством, пытался вновь вернуться к взволновавшим его вопросам, но смуглокожий гость так умело уходил от темы, что тактичный парагваец оставил свои попытки до лучших времен.
Кобо с любовью и ностальгией долго рассказывал о Земле, тех чудесных местах, где ему пришлось побывать: тропических, непролазных, насыщенных влагой лесах многоводной Конго, суровой, завораживающей, асептически белоснежной красоте российской Арктики, гордом, нетронутом, безмолвном величии поднебесных Гималаев, раскаленном, суетливом, многоцветном человеческом муравейнике Мехико, до дрожи восторгающем, но мертвом чуде света – Мачу-Пикчу.
Завороженный эмоциональным повествованием паладина, Лопес не выдержал:
О проекте
О подписке