Читать книгу «Суер-Выер и много чего ещё» онлайн полностью📖 — Юрия Коваля — MyBook.
image

Главы XI–XII
Самсон-Сеногной

Лоцман Кацман разрыдался однажды у мачты, на которой к празднику мы развесили кренделя.

– Жалко Чугайлу, – всхлипывал он. – Давайте вернёмся, капитан. Заберём его на «Лавра».

А, наверно, уж с полгода прошло, как мы оставили боцмана на острове.

– Ладно, – сказал наш простосердечный капитан, – вот откушаем праздничного суфле и назад поплывём.

Ну, откушали мы суфле, поплыли назад.

Смотрим – Чугайло жив-здоров, бегает по острову вокруг сухого дерева.

– Неужто ещё не развлёкся? – удивился Суер.

А боцман, как увидел нашу шлюпку, стал камнями кидаться. Во многих он тогда попал.

Высадились мы на остров, связали боцмана, сели под дерево и рассуждаем: что же дальше делать? Забросает же камнями, ватрушка!

Сидим эдак, вдруг слышим, Кацман кричит:

– Почки!

Лоцман кричит:

– Почки!

И пузырьки какие-то лопаются!

Батюшки-барашки! На ветвях-то сухого дерева появились настоящие растительные почки! И лопаются, а из них листочки выскакивают. Растительные!

– Боцман! – Суер кричит. – Откуда почки?

– Не знаю, – мычит боцман, мы-то ему в рот кляп засунули, чтоб не плевался. – Не знаю, – мычит.

Вынули мы кляп, а боцман всё равно ничего не знает. Засунули обратно, и капитан спрашивает:

– Живёте на острове, а про почки не знаете. Как же так?

– Они раньше не лопались, – через кляп мычит.

– Развиваются! – закричал Кацман, и мы увидели, что листочки позеленели, а из-под них цветы расцвели.

Бросили мы боцмана, кинулись цветы нюхать. Только нанюхались – цветы все опали.

– Что же теперь делать? – спрашиваем капитана. – Опали наши цветочки!

– Ждать появления плодов, – размыслил Суер.

И плоды не заставили себя ждать. Вначале-то появились такие маленькие, зелёненькие, похожие на собачью мордочку, а потом стали наливаться, наливаться. Лоцман цоп с ветки плодочек – и жрёт!

Капитан хлопнул его по рукам:

– Незрелое!

– Я люблю незрелое! Люблю! – плакал лоцман и жадно, как лягушонок, хватал плодочки.

Связали мы лоцмана и стали ждать, когда плоды созреют. И вот они созрели прямо на глазах.

– Неужели груши? – восхищался Пахомыч.

– Ранет бергамотный?! – мычал через кляп боцман.

Накидали мы целую шлюпку груш, развязали боцмана с лоцманом и отбыли на «Лавра».

Потом-то, уже на борту, мы долго размышляли, с чего это сухая груша столько вдруг всего наплодоносила.

– Она расцвела от наших благородных поступков, – сказал Кацман.

– Каких же это таких?

– Ну вот мы бросили боцмана на острове. Какой это был поступок: благородный или не благородный?

– Благородный, – сказал Пахомыч. – Он нам всего «Лавра Георгиевича» заплевал.

Сэр Суер-Выер засмеялся и выдал старпому особо спелую и гордую грушу.

– Ну нет, – сказал он, – благородный поступок был, когда мы за ним приехали. И груше это явно понравилось.

– Ерунда, кэп, – сказал боцман, вынимая изо рта очередной кляп свой. – Пока я бегал по острову, я ей все корни обтоптал.

Разгорячённый грушами, лоцман запел и заплясал, и боцман, раскидывая кляпы, затопал каблуком. Мы обнялись и долго танцевали у двери мадам Френкель:

 
Мадам! Спасите наши души
От поедания плодов!
А то мы будем кушать груши
До наступленья холодов!
 

Эх, и хороший же тогда у нас получился праздник! Ну прямо Самсон-Сеногной!

Глава XIII
Славная кончина

Я совсем забыл сказать, что с нами тогда на борту был адмиралиссимус. Звали его Онисим.

И многим не нравилось поведение адмиралиссимуса. Герой Босфора, мученик Дарданелл, он совсем уже выжил из ума, бесконечно онанировал и выкрикивал порой бессвязные команды вроде:

– Тришка! Подай сюда графин какао, сукин кот!

В другой раз он беспокойно хлопал себя по лысинке, спрашивая:

– Где мой какаду? Где мой какаду?

Чаще же всего он сидел на полубаке и шептал в пространство:

– Как дам по уху – тогда узнаешь!

Матросы не обижали старика, а Суер по-отечески его жалел.

Один раз Суер велел боцману переодеться Тришкой и подать Онисиму графин какао. Какао, как и Тришка, было поддельным – жёлуди да жжёный овёс, кокосовый жмых, дуст, немного мышьяка, – но адмирал выпил весь графин.

– Где моё какаду? – распаренно расспрашивал он.

Суер-Выер велел нам тогда поймать на каком-нибудь острове какаду. Ну, мы поймали, понесли мученику и герою.

– Вот ваше какаду, экселенс! – орали мы, подсовывая попугая старому морепроходцу.

Адмиралиссимус восхитился, хлопал какаду по плечам и кричал:

– Как дам по уху – тогда узнаешь!

Стали мы подкладывать лоцмана Кацмана, чтоб адмиралиссимус ему по уху дал. Но лоцман отнекивался, некогда ему, он фарватер смотрит. А какой там был фарватер – смех один: буи да створы.

Навалились мы на лоцмана, повели до адмиралиссимуса.

Старик Онисим размахнулся да так маханул, что сам за борт и вылетел.

– Вот кончина, достойная адмиралиссимуса, – сказал наш капитан Суер-Выер. Потом уже, на специально открытом острове, мы поставили памятный камень с подобающей к случаю эпитафией:

 
                              Адмиралиссимус Онисим,
                              Был справедлив, но – онанисим.
 

Глава XIV
Хренов и Семёнов

Издали мы заметили клубы и клоки великого дыма, которые подымались над океаном.

– Это горит танкер «Кентукки», сэр, – докладывал капитану механик Семёнов. – Надо держаться в стороне.

Но никакого танкера, к сожалению, не горело. Дым валил с острова, застроенного бревенчатыми избушками, крытыми рубероидом. Из дверей избушек и валил дым.

– Что за неведомые сооружения? – раздумывал Суер, оглядывая остров в грубый лакированный монокуляр.

– Думается, рыбьи коптильни, сэр, – предположил мичман Хренов.

– Дунем в грот, – сказал капитан. – Приблизимся на расстояние пушечного выстрела.

Пока мы дули, дым почему-то иссяк. Что-то, очевидно, догорело.

– Высаживаться на остров будем небольшими группами, – решил капитан. – Запустим для начала мичмана и механика. Хренов! Семёнов! В ялик!

Пока Хренов и Семёнов искали резиновые сапоги, из неведомых сооружений выскочили два десятка голых мужчин. Они кинулись в океан с криком:

– Легчает! Легчает!

Наши Семёнов с Хреновым отчего-то перепугались, стали отнекиваться от схода на берег и всё время искали сапоги. Кое-как, прямо в носках, мы бросили их в ялик, и течение подтащило судёнышко к голозадым туземцам. Те, на ялик внимания не обращая, снова вбежали вовнутрь неведомых сооружений.

Спрятав лодку в прибрежных кустах, мичман и механик стали подкрадываться к ближайшему неведомому бревенчатому сооружению. В подзорную трубу мы видели, как трусливы и нерешительны они.

Наконец, прячась друг за друга, они вползли в сооружение.

Как ни странно – ничего особенного не произошло. Только из другого неведомого сооружения вышел голый человек, поглядел на наш корабль, плюнул и вошёл обратно.

Глава XV
Пора на воблу!

Этот плевок огорчил капитана.

– Бескультурье, – говорил он, – вот главный бич открываемых нами островов. Дерутся, плюются, голыми бегают. У нас на «Лавре» это всё-таки редкость. Когда же наконец мы откроем остров подлинного благородства и высокой культуры?

Между тем дверь ближайшей избушки распахнулась, и на свет явились голый мичман Хренов и обнажённый Семёнов. Они кинулись в океан с криком:

– Легчает! Легчает!

Группами и поодиночке из других сооружений выскочили и другие голые люди. Они скакали в волнах, кричали, и скоро невозможно было разобрать, где среди них Хренов, а где Семёнов.

– Не вижу наших эмиссаров, – волновался капитан. – Старпом, спускайте шлюпку.

Спустили шлюпку, в которую и погрузились старые, опытные открыватели новых островов: ну, лоцман, Пахомыч и мы с капитаном.

Голые джентльмены, гогоча, ухватились за наши вёсла.

– Раздевайтесь скорее! – кричали они.

Слабовольный Кацман скинул бушлат.

– Хренов-Семёнов! Хренов-Семёнов! – беспокойно взывал капитан.

К нашему изумлению, среди голых джентльменов оказалось несколько Семёновых и два, что ль, или три Хренова. Они подплывали на вечный зов капитана и глядели в шлюпку красными тюленьими глазами.

Какой-то липовый Хренов выставил из-под волны нос и закричал:

– Неужто это Суер? А я думал, тебя давно сожрали туземцы!

– Уйди в океан! – ревел старпом и отпихивал веслом неправильного Хренова.

– Так я же Хренов! – взвизгивал ложный Хренов. – Вначале зовут, а потом отпихивают.

– Тоже мне Хренов дерьмовый! – сердился старпом. – У нас уж Хренов так Хренов.

К сожалению, наш Хренов, который наконец появился, такого уж слишком мощного явления не представлял. Довольно скромный и худосочный Хренов, которого только в форме можно было принять за мичмана.

За Хреновым явился и Семёнов.

– Высаживайтесь, кэп, – красноносо хрюкал он, – не пожалеете. Здорово легчает!

– А нам пора на воблу, – объяснял Хренов.

– Пора на воблу! Пора на воблу! – подхватил и Семёнов, и, взмахивая лихими саженками, они дунули к берегу брассом.

Задумчиво мы глядели им вслед, и за нашею спиною грудью вздыхал океан.

Глава XVI
Остров неподдельного счастья

Могучий клич «Пора на воблу!» поддержали и другие голые люди этого острова.

– И на пиво! – добавляли некоторые другие раздетые.

Хренов и Семёнов, сверкающие задницами на берегу, чрезвычайно обрадовались, услыхавши такое добавление.

– Пора на воблу и на пиво! – восторгались они.

– Кажется, они продали нас, – сказал Пахомыч. – За воблу.

– И за пиво, – добавил Кацман.

Мы подплыли ближе и увидели, что все голые люди, а с ними и наши орлы подоставали откуда-то кружки с пивом.

Какой-то Хренов, кажется не наш, выскочил на берег, обвешанный гирляндами воблы. Эти гирлянды болтались на нём, как ожерелья на туземных таитянках. Он раздавал всем по вобле на брата, а остальные приплясывали вокруг него и кричали:

– Вобла оттягивает!

Наши Хренов с Семёновым, отплясав своё, костями воблы уже кидались в океан и носом сдували пену из пивных кружек.

– Оттягивает! Оттягивает! – ворковали они.

– Неужели это так? – говорил Суер. – Неужели стоит только раздеться – и тебе выдают пиво и воблу? Ни в одной стране мира я не встречал такого обычая. Иногда я задумываюсь: а не пора ли и мне на воблу?

– И на пиво, сэр, – пискнул Кацман.

Мы оглянулись и увидели, что лоцман сидит в шлюпке абсолютно голый. Он дрогнул под взглядом капитана, и синяя русалка, выколотая на его груди, нырнула под мышку.

– Ладно, раздевайтесь, хлопцы, – сказал капитан. – Мы ещё не едали воблы на отдалённых берегах.

И он снял свой капитанский френч.

Мы с Пахомычем не стали жеманиться, скинули жилеты и обнажили свои татуировки.

Шлюпка пристала к берегу. Тут же к нам подскочили Хренов и Семёнов и выдали каждому по кружке пива и по хорошей вобле. Славно провяленная, она пахла солью и свободой.

– Пиво в тень! – приказал капитан. – Вначале войдём в неведомое сооружение. Всё по порядку.

Мы прикрыли свои кружки воблой и поставили в тенёк, а рачительный Пахомыч накрыл всё это дело лопушком.

На ближайшем неведомом сооружении висела вывеска:

ВОРОНЦОВСКИЕ БАНИ

– Что за оказия? – удивился Суер. – Воронцовские бани в Москве, как раз у Ново-Спасского монастыря.

– И здесь тоже, сэр! – вскричал Хренов.

– Здесь и Семёновские есть! – добавил Семёнов. – А в Москве Семёновские ликвидировали!

Тут из Воронцовских бань выскочил сизорожий господин и крикнул:

– Скорее! Скорее! Я только что кинул!

И мы ворвались в предбанник, а оттуда прямо в парилку.

Чудовищный жар охватил наши татуировки.

С лоцмана ринул такой поток пота, что я невольно вспомнил о течении Ксиво-пиво. Удивительно было, что наш слабовольный лоцман сумел произвести такое мощное явление природы.

– Что же это? – шептал он. – Неужто это остров неподдельного счастья?

Да, это было так. Счастье полное, чистое, никакой подделки. Жители острова парились и мылись с утра и до вечера. Мыло и веники берёзовые им выдавались бесплатно, а за пиво и воблу они должны были только радостно скакать.

Весь день мы парились и мылись, скакали за пиво и прятали его под лопушки, и доставали, доставали, поверьте, из лопушков, и обгладывали воблью головку, и прыгали в океан. Пахомыч до того напарился, что смыл почти все свои татуировки, кроме, конечно, надписи «Помни заветы матери». А надпись «Нет в жизни счастья» он смыл бесповоротно. Счастье было! Вот оно было! Прямо перед нами!

В тот день мы побывали в Тетеринских, Можайских, Богородских, Донских, Дангауэровских, Хлебниковских, Оружейных, Кадашевских банях и, конечно, в Сандунах. Оказалось, что на острове имеются все московские бани[3].

– Откуда такое богатство? – удивлялся Суер.

– Эмигранты повывезли, – ответствовали островитяне.

К вечеру на берегу запылали костры, и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма:

 
В нашей жизни и тёмной и странной
Всё ж имеется светлая грань.
Это с веником в день постоянный





































1
...