© Коваль Ю. И., насл., 2013

© Ил., Трубин Д. А., 2013

© ООО «Издательство АСТ», 2013

* * *

Навстречу мне

Юрий Коваль – автор книги «Недопёсок», одной из лучших книг на земле.

Поэт Арсений Тарковский

Однажды был праздник Юрия Коваля – весёлый, как бразильский карнавал. Юрий Коваль сидел во главе стола посреди огромной планеты, которую он так любил, – со всеми её морями и землями, деревьями и травами, зверями и птицами, жуками и гусеницами – в пиджаке благородного мышиного цвета. Говорят, что этот пиджак цвета всё-таки снеговой тучи Юрий Коваль заказал одному портному из Торжка специально по случаю получения международного диплома Андерсена. Подобный приз вручают только самым лучшим детским писателям планеты, тем, кто одарил мир хотя бы одной книгой, столь же необходимой для человека и важной, как звёздное небо или в пустыне вода.

Юрий Коваль оставил нам с вами россыпь таких книг: «Кепка с карасями», «Листобой», «Полынные сказки», «Алый», «Приключения Васи Куролесова», «Пять похищенных монахов»… Похоже, эти книги и впрямь осчастливили целое человечество, поскольку они переведены чуть ли не на все языки, даже на японский!

– А сидел я, Марина, – исправил бы меня достойный Юрий Иосифович, – не просто «посреди планеты с её деревьями и травами, зверями и птицами…» Сколько можно тебя учить? А посреди планеты с её грибами рыжиками, мать-мачехой, иван-чаем, шиповником, медуницей, подснежниками, клевером и кашкой, жабником и ромашкой, черёмухой, вербой, рябиной и помидорами, тёмными глыбами лошадей, весенним небом, наполненным скворцами, грачами, жаворонками и пухом одуванчика, летящего над дорогой…

– Что?! – рокотал он в подобных случаях. – Ты не знаешь, как называется хвост у английского сеттера? Перо! А волосяной покров – рубашка. Хорошо оперённая рубашка…

Он любил странные слова или старые, забытые, непривычные на вид и на звук, пробовал слово «на зубок», открывал в нём новые грани, как открывают новые острова. И своими необыкновенными словами описывал мир, всякий раз создавая его заново. В этом колдовство Юрия Коваля.

Близкими его друзьями были вечное созвездие Орион, биолог Ваня Овчинников (тот работал в Ботаническом саду, выращивал цветущие азалии – Юрий Коваль туда частенько наведывался), а также канадский писатель и художник Сетон-Томпсон, хотя с этим человеком он не встретился ни в пространстве, ни во времени. Но это не так важно для дружбы великанов. Только близость духа важна для дружбы, крепкой, как морской канат с палубы фрегата «Лавр Георгиевич» из увлекательнейшего романа Коваля о вольном плавании капитана Суера-Выера.

Так вот, на празднике, о котором я веду речь, поэт Яков Аким сказал:

– Чтобы понять – дорог нам писатель или не очень, надо представить, что бы было, если бы его не было.

Вдруг наступила ужасная тишина. Все начали это себе представлять.

Первым исчез клёст Капитан Клюквин, купленный Ковалём на Птичьем рынке за три рубля – с перьями кирпичного и клюквенного цвета, с клювом, скрещенным, как два кривых костяных ножа, певец со своей собственной песней, которая рвалась у него из груди.

Пропала картофельная собака Тузик. («Дядь! – кричали издали ребятишки, когда я прогуливался с Тузиком. – А почему она картофельная?» – В ответ я доставал картофелину и кидал Тузику. Он ловко, как жонглёр, ловил её на лету и мигом разгрызал. Крахмальный сок струился по его кавалерийским усам»).

Не стало на Земле деревни Чистый Дор. Куда-то утекла вода с закрытыми глазами, и укатился глиняный кувшин, наполненный осенним ветром листобоем.

Покорный судьбе Недопёсок Наполеон Третий весь недопёсий век с потухшим взором просидит в клетке, позабыв о Северном полюсе.

И ничего с ним не случится. Ничего!

Напрасно близкие хриплые голоса – абсолютно неизвестно чьи – будут звать и кричать из-за угла:

– Юра, Юра, про нас напиши!..

Плохо нам без него бы пришлось. И как всё-таки здорово, что есть на свете писатель Юрий Коваль.

О, Недопёсок Наполеон Третий! Круглые уши, платиновый мех! Если б я, будучи подростком, узнала историю о Вашем побеге со зверофермы, как мощно поддержал бы меня Ваш нос, точно обращённый на Север.

Но именно в моём детстве не было ни Наполеона, ни Коваля.

И в переходном возрасте не было. А уж когда я выросла, они и появились.

Коваль, конечно, меня поразил. Особенно поразил этот уголок тельняшки, светивший через вырез воротника. Он звал в какие-то такие дали, что уже было неважно, целая там у него тельняшка или треугольный кусок, пришитый к майке, который оторвал от себя ударник Витя Котелок из книги «Самая лёгкая лодка в мире».

Неудивительно, что спустя годы, едва услышав заветные слова «Северный полюс», ни секунды не сомневаясь, я на утлом судёнышке пустилась в плавание по Ледовитому океану, дух Недопёска Наполеона Третьего вёл меня к макушке Земли.

– А знаешь, как появился в моей жизни недопёсок? – рассказывал мне Коваль. – Дело было в Новгородской губернии. Нас привели на звероферму. Там клетки – в них сидят песцы. Мои друзья: «Дайте, дайте Ковалю песца!» И мне дали Маркиза. Он корябался, вырывался, юркнул в дверь. И пошла история. Сама. Я еле успевал записывать.

Говорят, что Юрий Коваль писатель открытого сердца.

Родился ли он с таким сердцем или раскрыл его по ходу дела – неизвестно. Только для многих людей, которые повстречали его, Юрий Коваль – это, конечно, подарок.

Когда-то он работал учителем в сельской школе в деревне Емельяново. В пятом, шестом и седьмом классах вёл он русский, литературу, историю, географию, рисование и пение.

Многое в повести «Недопёсок» от тех емельяновских времён. Одна из лучших глав «Недопёска» – «На севере диком…» – это урок учителя Коваля.

Однажды Юрий Коваль показал мне монокулярчик – ну, это вроде одноглазого бинокля. Ему его подарили на день рождения. Красненький такой, изогнутой формы, на кожаном ремешке. В одну сторону повернёшь – всё вверх ногами. В другую – нормально. И в то же самое время – ненормально! Особенный вид открывается, непривычный.

О, Орион, взглянуть на Вас в монокулярчик Коваля, вот было бы дело. На таволгу, на дудник, на язя, на Яузу и Серебрянический переулок, где у Коваля была мастерская. Он там писал картины, делал скульптуры…

Кто-то говорил: Юрий Коваль разбрасывается. Писатель, а рисует, обжигает эмали на кастрюльной фабрике. Он бродит по лесам и болотам, сидит на Цыпиной горе, чья высота всего-то двести метров, а видно, говорит Коваль, всю Россию, – и песню поёт про Ивана в сундуке.

Но вот как-то раз пришли к нему некоторые люди и сказали:

– Открываем выставку! Называется «Ни уму, ни сердцу». Есть ли у вас что-нибудь для нас?

Коваль искал-искал, всю мастерскую перерыл, нашёл старый чайник без носика. Понёс на выставку, но с дороги домой вернулся.

– Нет, – говорит, – мне этот чайник дороже всего на свете. Многое уму говорит. Я, может быть, разбрасываюсь, но всё же я очень любящий чайники без носиков человек.

А мы добавим, что не только чайники без носиков, но и очень любящий людей.

Есть у Коваля рассказы «Чистый Дор». И над этим словом «Дор» многие задумываются. Я понимаю его так: ДОР – РОД человеческий. И Коваль говорит – он чистый. Больше того: он провозгласил, что человек человеку – племянник! Я просто уверена – если б инопланетяне прочитали Коваля, они бы прониклись симпатией к землянам.

Как-то осенью мы договорились встретиться около кинотеатра «Иллюзион». Я шла пешком от «Таганки», а мне навстречу шагал Коваль. В тот день был чудовищный листопад. Откуда он взялся – такой чудовищный, там и деревьев-то раз-два и обчёлся.

А в это время по телевизору показывали фильм «Недопёсок Наполеон III». Возможно, поэтому на целой Таганской улице, кроме нас с Ковалём, не было ни души. Редкая машина проедет мимо нас, редкий троллейбус.

Ещё немного оставалось до нашей встречи с ним, минут, наверно, пять, примерно метров восемнадцать. И вдруг я вспомнила, что у Коваля есть такой рассказ «Навстречу мне!»

Теперь уже не встретить Коваля, как тогда на набережной Яузы. Но я хочу, чтобы он шёл и шёл мне навстречу, не только мне, а всем нам – его ученикам, друзьям и читателям.

Марина Москвина