Они сидели с Али-беком, старшим сыном мелкого натухайского князька за кальяном, и говорили о положении в горах, о взаимоотношениях между тейпами, когда вдруг Али упомянул, что последнее время сносу не стало от вконец обнаглевших русских, да не обычных, а верных союзников турецкого султана из Задунайской казачьей сечи. Сперва, когда сечь только образовалась из переметнувшихся на сторону турок запорожских казаков, бежавших от суда после пугачевского восстания, новые подданные султана вели себя тихо. Но время шло, и сечь активно росла за счет перебежчиков и дезертиров из русской армии. Рос и авторитет новых подданных у турецких властей. Атаманы всячески лебезили и старались выслужиться перед новыми хозяевами, подносили им богатые дары, готовы были на любое применение, лишь бы обеспечить свое положение. Ну а где казаку взять денег? Понятно – в набегах.
Отряды задунайцев принимали самое активное участие во всех походах турецкой армии, где прославились непревзойденными мародерами и насильниками, оставляющими за собой выжженную землю без единого живого существа. Убивали всех, кто не представлял ценности на невольничьем рынке, забирали все, что имело самую мизерную ценность. Прославились летучие отряды бывших казаков и в набегах на русские селения, вот только последнее время кавказский корпус был здорово усилен, и русских грабить стало опасно, храбростью же казачки не отличались.
И тогда предприимчивые командиры летучих отрядов вспомнили прошлое – заполыхали аулы, не ждавшие нападения со стороны союзников султана. Горцы не могли оказать настолько организованного сопротивления, как регулярные русские войска – между тейпами шла война, и часто к отрядам задунайцев присоединялись черкесы, сводящие между собой счеты.
Два года назад сечь получила большое подкрепление в виде нескольких сот перебежавших к ним солдат и офицеров – членов южного общества декабристов. Им нужно было доказать атаману Гладкому свою полезность, потому именно из этих людей было сформировано несколько летучих отрядов, промышляющих в горах. Они часто появлялись в Анапе, сбывая на знаменитом невольничьем рынке пленных, захваченных в разбойных набегах. Вот одним из таких беглых офицеров русской армии, перешедшим на сторону турок и возглавившим шайку грабителей, промышляющих в горах, и решил прикинуться лейтенант Куприянов.
Подготовка к операции по проникновению в крепость заняла еще месяц. В Анапу нельзя было идти с пустыми руками – это было подозрительно. Али предложил совершить набег на аул своих врагов из племени хегайков, взять пленных, и прибыть в Анапу с рабами на продажу. План был в целом хорош, но, немного подумав, Иван решил не вмешиваться в клановые дрязги, да и убивать стариков с детьми ему, как русскому офицеру и просто человеку совсем иных моральных норм, претило. Не отказывая Али, который был ему нужен в качестве союзника, Иван предложил несколько иной подход к решению проблемы.
Согласно плану лейтенанта, он, с группой верных джигитов Али, перехватывал один из идущих к Анапе караванов невольников, перерезал охрану, занимал её место и так попадал в город. Али не возражал – предложенный русским план обещал больше прибыли при меньшем риске неудачи, ведь в караване заведомо было чем поживиться, а в ауле и вовсе могло к нужному моменту никого не оказаться на продажу.
Две недели Али собирал верных джигитов, покупал необходимые в дорогу припасы, оружие и снаряжение. Всем участникам предприятия в случае успешного возвращения было обещано щедрое вознаграждение. И вот, в исходе марта, кочерма с двумя десятками черкесов покинула берега Крыма и направилась к недалекому кавказскому побережью.
Нужный конвой, направляющийся со стороны гор к Анапе, обнаружили на третьи сутки ожидания. Десяток вооруженных мужчин гнали на продажу полсотни пленников, в основном девушек и мальчиков армян, пользующихся на невольничьем рынке наивысшим спросом. Как определил опытным взглядом Али, хозяевами конвоя были персы, по всей видимости, потерявшие надежду провести к себе на родину пленников, захваченных в войне против России.
Для любого джигита такой конвой желанная добыча, и даже странно, что он дошел по горам почти к самой Анапе. Впрочем, как стало ясно к вечеру, странности тут не было – пристальное наблюдение выявило, что все конвойные были ранены. Скорее всего, изначально их было больше, и значительная часть отряда погибла, отражая атаки жадных до поживы горцев.
Как только конвойные устроились на ночлег, связав на ночь пленных, меткие стрелки Али, заранее засевшие со штуцерами в укромных зарослях, дали залп. Одновременно Иван повел в атаку на работорговцев оставшихся с ним четверых джигитов, но работы для них уже не нашлось. Пока атакующие преодолевали три сотни метров каменистой пустоши, отделявшие их от лагеря персов, прекрасные горные стрелки Али уложили всех защитников, ухитрившись не задеть ни одного пленника.
Анапа встречала горцев, пришедших торговать со столь желанным в городе живым товаром, как родных. Никого не удивил и возглавляющий натухайцев русский – за последнее время тут привыкли именно к такого рода смешанным шайкам разбойников, совершающих набеги на кого придется и не считающихся с национальностью ни своих членов, ни тех, кого они грабят.
Сдав живой товар по оптовой цене «держащему» местный невольничий рынок толстому турку, вновь прибывшие не отказали себе в удовольствии хорошенько отметить удачный набег. За три дня, проведенные в крепости, они посетили все ее злачные места, везде щедро соря деньгами и расписывая собственные подвиги. Такое поведение было вполне обычно, и не вызвало у властей ни малейшего подозрения, как и отбытие прогулявших заработанное джигитов на новую «охоту». Утром седьмого апреля джигиты со своим русским предводителем покинули гостеприимный город и отправились в сторону гор.
Путь до спрятанной в уединенной бухточке кочермы занял у горцев два дня. Еще двое суток ушло на то, чтобы попасть в Еникале. Время в дороге не прошло впустую, и лейтенант имел с собой составленный им тщательный план крепости, с указанием материала и толщины стен, расположением бастионов, отмеченными местами расположения артиллерии, ее составом и количеством, а также оценкой численности гарнизона и порядков, царящих в городе.
Иван мог бы по праву гордиться собой и быть вполне счастлив, если бы не одно обстоятельство – полученные бесценные сведения еще предстояло доставить командованию, а вот тут-то была проблема. За два месяца общения с горцами он не выучил в совершенстве их языка, но научился в основном понимать смысл того, о чем говорят попутчики. Будучи предусмотрительным молодым человеком, Иван никому, и прежде всего Али, не показывал своих умений, и джигиты спокойно разговаривали в присутствии гяура.
Так ему стало известно, что как только он передаст Али вознаграждение, полагающееся его людям, то будет моментально зарезан, чтобы не оставлять следов неблаговидного сотрудничества натухайцев с извечными врагами. Турки не были бы в восторге, когда узнали бы, что планы их главной твердыни на восточном побережье Черного моря попали в руки русских благодаря измене горского племени. Месть янычар страшна, так что Али принял решения до нее не доводить – русский должен умереть, планы крепости будут уничтожены, а он с товарищами, отнюдь не прогулявшими в Анапе даже половины щедрой добычи, отправиться домой, гордясь чисто проделанной работой.
С Али нужно было что то делать, и медлить в этом было нельзя. Иван думал, как ему выкрутиться из смертельной ловушки, в которую он сам себя загнал все время, пока они плыли к Еникале, и, кажется, придумал. Сказав, что не хотел бы привлекать посторонних глаз к расположенному за городом тайнику с деньгами, Иван отправился в горы наедине с Али.
Опытному и готовому к такому повороту событий лейтенанту не составило большого труда справиться со слишком самонадеянным горцем, бросившимся на него с кинжалом, как только лейтенант нагнулся, чтобы поднять увесистый кожаный мешок с серебром, спрятанный под массивным камнем. Пистолетный выстрел в упор не оставил Али шансов, но и сам лейтенант, получил от умирающего горца удар кинжалом, распоровший мышцы на левом предплечье.
Иван отлично понимал, что возвращаться в Еникале теперь было нельзя. Наскоро перевязав неопасную, но болезненную рану, лейтенант направил коня в горы, чтобы попасть в Севастополь сушей. Под вечер ему стало дурно, но Иван списал недомогание на усталость и потерю крови, продолжавшей сочиться из-под повязки. Наутро, ослабевший офицер едва нашел в себе силы сесть в седло. Потом он так и не смог восстановить подробностей этого путешествия – оно проходило как в бреду, но когда Иван прибыл в Севастополь, он был едва жив.
Три дня офицер пролежал без сознания, а когда очнулся, оказалось, что флот уже покинул базу и направился к Анапе. Невзирая на лихорадку, вызванную ранением, лейтенант предъявил свои полномочия, и добился, чтобы его отправили к осажденной крепости первым же транспортом. Нужно было спешить – ведь идти на крепость штурмом в лоб было подобно самоубийству. Грамотные французские инженеры выстроили оборону таким образом, что лобовая атака фортов не имела шансов на успех.
Обращенная в военный транспорт яхта «Голубка», с лейтенантом Куприяновым на борту, покинула Севастополь двадцать пятого апреля, а двадцать шестого над Черным морем разразился жесточайший шторм.
О проекте
О подписке