И в один слякотный осенний день довелось-таки Алексею с царем свидеться, да близко. В карауле стоял у Теремного дворца. Карета царская подъехала с кавалькадой всадников. Рынды, охрана царская. Двое их тут же к дверям кареты подбежали, распахнули дверцу, помогли выйти хилому и бледному подростку. Усадили на стул. Двое других, покрепче, в плечах пошире, стул с драгоценной ношей подхватили, понесли бережно. А мелкий дождик пакость устроил. Вход перед дворцом плитами выложен. Не то люди, лошади оскальзываются. Вот один из рынд поскользнулся на мокром, упал. Царь-подросток в стул вцепился, боясь свалиться рядом. Изувечен в детстве был, зимой лошадь с санями по спине проехала. Да не пустые те сани были, с придворными. Ребра смяло ребенку, позвоночник повредило. С тех пор Федор Алексеевич сам ходил с трудом, боли донимали. Вызванные лекари, что доморощенные, что иноземные, помочь не могли, руками разводили. Мальчишка, обожавший коней, активные игры, внезапно превратился в затворника. Нелюдим стал, на мир, на судьбу осерчал. Одно выручало и радовало – умом Бог не обделил и учителя толковые попались. Языкам обучали, грамоте, счету. Все по полной программе, что царевичу знать положено. Мальчишка впитывал все как губка.

Неприятность вызвала кратковременный шок, окружающие застыли, а хуже всего рынды. Конфуз какой! Первым нашелся Алексей. Бердыш отбросил, прыжком к стулу подскочил, обеими руками схватил и приподнял. Удивился – легок больно царевич! Сколько же в нем веса? Сорок, пятьдесят килограмм? Для двоих рынд сущая мелочь, не нагрузка вовсе. Упавший рында вскочил неловко.

А молодой царь посмотрел на Алексея, на стать его.

– Пусть он несет.

Так вдвоем с рындой и внесли царя в Теремной дворец, на поверх подняли, как второй этаж называли. А там уж постельники, чашники да прочий дворовый люд вертится, перед царем шапки ломают. Алексей же, как был в шапке, так и остался. И рад бы снять, но руки заняты были стулом. А для челяди да приближенных дело страшное. Стрелец – и в покои царские вошел, да в шапке. Не было прежде такого! Некоторые втихомолку роптать стали. Дескать, кто посмел простолюдину, стрельцу царя нести? По какому-такому праву?

Стул по знаку путного боярина поставили. Один из приближенных Алексея за рукав ухватил, к выходу толкает. Алексей и сам ушел бы, все же на карауле, пост покидать никак не можно. Да царь голову повернул. Толкавший Алексея сразу рукав отпустил. Алексей близко царя увидел.

– Как имя твое, стрелец?

– Алексей Терехов.

– Вовремя подсобил. Я тебя запомню.

– Дозвольте на пост вернуться?

– Ступай.

До Алексея никто больше не дотронулся. На лестнице с рындой встретился, что упал на мокром.

– Шустер! На мое место метишь?

– Мне на своем удобно. А позовет царь, так и пойду.

– Выскочка худородный! – прошипел рында.

Алексей ничего не ответил. Нечего было ворон ловить. Подошва у сапога кожаная, на мокрых плитах скользит. Натер бы подошвы порошком из канифоли или точильного камня, конфуза избежал.

Вышел Алексей из подъезда, а на его месте старший караула стоит. Кинул зло:

– Кто учил оружие бросать, пост оставить? Вот я ужо десятнику доложу.

А десятник и сам к Теремному дворцу бежит. Воистину, слухи мгновенно разносятся. Верно сказано: «Плохая весть молнией летит, а хорошая на телеге плетется». Онуфрий от возмущения и быстрого бега запыхался. Лицо красное, глаза выпучил. У Алексея сразу две мысли мелькнули. Тут ухо востро держать надо, слухи мгновенно нужных ушей достигают. И вторая – конец службе. Что увидел десятник? Алексей без бердыша и не на посту стоит, а у двери. Не успел послужить, как нарушает! Такому одна дорога – вон из стрельцов!

Онуфрий сказать ничего не успел, но мысли его Алексей уже знал. Вдруг открылась дверь, вышел боярин и слуга. Такое звание носил главный из придворных бояр.

– Государь велит этого молодца в караул впредь ставить у Теремного дворца.

И скрылся тотчас. Из Онуфрия воздух и бранные слова мигом вышли. Сдулся сразу, рот закрыл. А что он может против царского слова? Боярин и слуга не сам приказал, только царские слова передал. Онуфрий огляделся, тихим голосом, дабы не услышал никто, спросил:

– Ты чего натворил-то?

– Рында оскользнулся и упал. Я стул с царем подхватить успел, наверх занести помог.

– И все?

– Как перед Богом!

– Фу! Мне же сотнику, а то и полковнику докладывать надо. Обошлось!

Десятник вытер вспотевший лоб рукавом.

– Чего столбом соляным застыл? Бери бердыш и на пост, как государь соизволил!

Алексей забрал у старшего по посту бердыш, встал справа от двери. У дворцов простые стрельцы бердыши имели, а старшие при сабле были. Десятник ушел, оборачиваясь и что-то бормоча. Алексей дух перевел. Несколько минут назад уже мысленно со службой попрощался, а оказалось – преждевременно. Воспрял духом. Не привык он служить плохо, всегда стремился первым быть, потому по службе продвигался быстро.

Вечером, когда спать улегся, мысли в голову разные лезли. Вот почему артефакт его именно в это время перенес? В предыдущие разы ему доводилось встречаться с людьми именитыми, оставившими в истории след, зачастую – весомый. И служить под их началом было великой честью. Но Федор Алексеевич, насколько помнил Алексей, в боевых походах не участвовал, да и правил недолго, если не изменяет память, – шесть лет.

Но опыт бесценный из переносов он вынес, друзей приобрел. Один Острис чего стоит! Потому к попаданию в другое время относился спокойно, даже с какой-то надеждой. Вдруг благодаря его действиям ход истории пойдет не так? Пусть немного, но изменится. В исторических хрониках мы узнаем, когда и что уже свершилось, но могло по-другому?

Половину ночи вертелся на жестком ложе. В стрельцы попал вынужденно, случайно. В истории стрельцы оставили не очень хороший след, особенно после бунтов при молодом Петре, когда Софья, сестрица старшая, подняла стрельцов. Пролилось много крови, жертвой стрельцов едва не стал сам Петр, спасшийся в Троице-Сергиевой лавре. После Петр сам явил жестокость, собственноручно рубя головы бунтовщиков. Получается – не в самую хорошую компанию Алексей попал. А до восшествия на престол Петра не так много времени осталось. Фактически Федор Алексеевич последний из царей по линии Романовых-Милославских, Петр уже Романов-Нарышкин.

Уснул под утро. После заутрени в соборе Спаса-на-Бору завтрак. Голова после бессонной ночи тяжелая. А тут вдруг сотник с полковником заявились, потребовали рассказать, как было вчера. Выслушав, полковник обрадовался:

– Правильно себя вел. Утерли стрельцы нос рындам.

Сотник форму Алексея осмотрел: нет ли изъянов? Сапоги приказал надраить.

– Пыльноваты. Государь-то на тебя снова глянуть может.

Только государя Алексей не видел неделю. Хворал или делами занят был – неведомо. Но чувствовал Алексей, не последняя встреча их была. Связь невидимая возникла. Хотя где государь, а где Алексей? Ни по одной карьерной лестнице на самую вершину не поднимешься, царское место по наследству переходит. Одно исключение и было, когда Рюриковичи уступили место Михаилу Романову.

Алексея теперь назначали в караул только к Теремному дворцу. Обычно стрельцов ротировали. Сегодня на Беклемишевской башне, а завтра у Троицких ворот. Но кто осмелится нарушить государево указание? Алексею этот пост не нравился. От непогоды укрыться негде, как дождь – до последней нитки промокаешь, потом сушить форму надо, гладить. Ни грибка, ни навеса, но Алексей не роптал. Еще с военного училища помнил строки из Устава: «Военнослужащий должен стойко сносить все тяготы службы». Стрельцы Устава не имели, но действовали так же, форма и оружие другие, сообразно времени.

Хлопнула дверь дворца, вышел главный рында, сделал знак. Через пару минут ко дворцу подкатила царская карета. Стрельцы подтянулись, по сторонам осмотрелись. В Кремль пускали всех – на богомолье, в соборы. Иные ходоки выжидали появление царя, бросались к нему с прошениями, челобитными. Задача стрельцов в этот момент была отсечь от царя простолюдинов. Для жалоб был Челобитный приказ. А, кроме того, на царственную особу могло быть совершено покушение. Да и юродивые иногда выкрикивали громко нелицеприятные слова или предсказания, большей частью несбывавшиеся. Однако сегодня спокойно было.

Подрынды распахнули и держали дверь, из дворца на стуле вынесли Федора Алексеевича. Возок его в нескольких шагах. Стрельцы в воинском приветствии вскинули бердыши. Царь, когда стул разворачивали, узрел Алексея.

– Поди сюда, стрелец!

Рынды замерли, держа стул с царем на весу, на руках. Алексей сделал два шага вперед. Ближе к царственной особе подойти нельзя, не по этикету.

– Как служится, Алексей?

Не забыл царь имя, это добрый знак. А в голове сумбур. Как царя назвать? Ваше Величество, Ваше Высочество? Обращение на «вы» пришло только после «великого посольства» Петра Великого в Европу. До того обращались на «ты». Но так обратиться к царю Алексею претило, все же разница на социальной лестнице неизмеримо велика. Выход нашел.

– Хорошо, государь и великий князь!

Федор Алексеевич, человек немощный, фактически инвалид, завидовал и благоволил мужчинам высоким, физически крепким. Передвигающийся с трудом, да и то по своим покоям, он любовался статью стрельца. Слова «инвалид» на Руси не знали, для народа – убогий, калека.

– Служи верно.

– Рад стараться, – выпятил грудь вперед Алексей.

Уж как стоять по стойке «смирно», в училище вбивают на первом году крепко – на всю жизнь. Ни стрельцы, ни рынды так не умели, не было тогда строевого шага, выправки парадной. Видно было: понравилось царю. Да что с него взять – подросток.

А с другой стороны – взрослели на Руси быстро. На войну в пятнадцать лет шли – новиками. И женились рано. Если мужчина в пятнадцать лет умеет оружием владеть, землю свою защищать, то почему жениться не имеет права? Девушка в семнадцать-восемнадцать лет, если замуж не вышла, едва ли не старой девой считалась. Подозревали – не дефектная ли какая? Чаще всего невесту родители подбирали, чтобы ровня была. Купцы – из купеческого рода невесту приглядывали, ремесленники – из мастеровых. За невестой приданое быть должно, поэтому в бедных семьях или у сирот выйти замуж у девушки шансов намного меньше.

Царь помедлил. То ли поговорить хотел, то ли полюбоваться на бравого стрельца. Так непростой человек, положение обязывает. Вздохнул.

– Грузите.

Возок и сопровождавшие его рынды на конях умчались. Стрельцы одни остались. Стоявший вместе с Алексеем на посту, по другую сторону крыльца, стрелец Макар сказал:

– Привечает тебя царь.

А чего завидовать? Если приметил, должность выше не стала, жалованье не возросло. Одна приятность душевная, ан зависть вызвала. У Теремного дворца стрельцы службу несли по шесть часов, потом пересмена для отдыха и второй раз выходили на пост ночью. Караул стоял у дворцов и ворот круглосуточно. На ночь ворота в Кремль запирали, доступа посторонним не было, но жизнь внутри Кремлевских стен не затихала. Ходили монахи из монастырей, проходила по площадям стрелецкая стража, пробегала челядь. Рано утром заезжали телеги с дровами для печей, продуктами для поварни, бочки с водой из Мытищ, где самая чистая и вкусная вода была.

Алексею скучновато было. Второй месяц, как он здесь, освоился со службой. Завтрак, караул, обед, периодически занятия с оружием на плацу, сон. С утра все по новой. Пытался приятелей среди стрельцов завести, не получалось. Разные интересы, уровень образования. Алексей подумывать стал: не потереть ли артефакт, не вернуться ли в свое время? Когда в Византии был или у татар, жизнь била ключом, скучать было некогда, выживал в экстремальных условиях, адреналина порой чересчур было. Но все же погодить решил. В этом году осень короткой случилась, дождливой. А потом сразу морозы пришли, снег выпал. Стрельцы в зимнюю форму переоделись. Шапки меховые, вместо кафтанов зипуны, крытые синим сукном. На ноги шерстяные носки надевали, прежде чем сапоги обуть. А все равно в сапогах холодно стоять в неподвижности. На смотровых площадках башен походить можно, ноги размять, поприседать, согреться. А в карауле перед дворцом только гусиным жиром лицо смазать, чтобы морозом щеки да нос не прихватило.

С колес на сани перешли. Утром снежок выпадет – чисто, бело вокруг. А к вечеру снег серым, а то и черным делается от сажи. Печей в Москве много, в каждом доме не одна. Для отопления – своя, в поварне, по-современному кухне, – своя. А есть еще в банях. Потому воздух не самый чистый, хоть промышленных предприятий нет. Кузницы есть, гончарные мастерские, где горны или печи стоят, тоже воздух загрязняют.

Особы царственные для отдыха загородные дворцы имели, да не один, дальние и ближние. На Воробьевых горах, на возвышенности у Москвы-реки, откуда город виден. В Коломенском, построенном при Алексее Михайловиче, в Измайлове, родовой усадьбе бояр Романовых, в Александрове, основанном Василием III, отцом Ивана IV Грозного, а еще Резной дворец. И в Кремле проживали в Потешном дворце, построенном для боярина Ильи Милославского, тестя царя Алексея Михайловича. С 1670 года этот дворец служил жильем для членов царской семьи, как и Теремной дворец. В общем – не в тесноте и обиде цари жили.

Из истории Алексей знал, что ввиду малолетства и многих хворей страной фактически правили несколько человек: патриарх Иоаким, И. М. Милославский и А. С. Матвеев. Особенно преуспел в набивании собственного кошеля Милославский. Подмял под себя Приказы, везде посадил родню. Но править им оставалось недолго. Уже через полгода, в середине 1676 года, царь возьмет власть в свои руки. А осенью 1675 года он занедужил, в Кремле стал появляться редко. Народная молва тут же разнесла слухи, что царь лежит и не встает и смертушка его близко. Бояре стали подумывать: к кому может власть перейти?