Связист на столбе застыл, как изваяние. Товарищ внизу убит, обе винтовки – возле него, со столба с «кошками» на ногах не убежишь. Положение самое дурацкое.

Подойдя к убитому, Саша махнул стволом револьвера связисту – слазь, мол. Связист спустился, с опаской поглядывая на русского. Едва коснувшись ногами земли, он тут же поднял руки вверх.

– Нихт шиссен, камерад!

– Какой я тебе «камерад»? Аусвайс?

Немец полез в карман и вытянул солдатскую книжку.

Саша стволом револьвера показал ему – бросай на землю. Не стоит подходить слишком близко. Этот «камерад» запросто мог ударить его по голове сумкой с инструментами.

Когда немец неуклюже отошел назад – все-таки с «кошкам» на ногах ходить неудобно, Саша поднял «Soldaten buch» – солдатскую книжку – и раскрыл ее.

– Так, Фридрих… – ну и фамилии у них, одни согласные, не прочитаешь. – Двадцатая танковая дивизия, тридцать девятый мотокорпус.

Черт! Как плохо, что он не знает немецкий. Как объяснить, что ему нужна карта. Про «аусвайс» случайно выскочило – насмотрелся фильмов про немцев.

Саша обеими руками очертил в воздухе квадрат и сказал по-английски: «Мэп». Как ни странно, немец понял. Он кивнул и показал на убитого.

Держа в поле зрения связиста, Саша обшарил карманы убитого и нашел карту. Слегка потрепанная на сгибах, с надписями на немецком. Когда он развернул ее, в глаза бросилась красная полоса, тянущаяся с севера на юг и проходящая через Полоцк, Оршу, Витебск. Так это же линия фронта!

От Житковичей тянулось несколько карандашных пунктиров. «Это линии связи обозначены», – догадался Саша. Он резко вскинул револьвер и выстрелил в немца. Пуля попала тому в грудь. Связист попытался закрыть рану руками и упал. Оставлять его в живых было нельзя, вызовет фельджандармов – или кто у них там за порядок в тылу отвечает – потому и пришлось убить.

Не нравилось ему это дело, мера вынужденная, но необходимая. И что теперь ему делать с солдатской книжкой? Только и понял из нее номер дивизии и корпуса.

Саша бросил книжечку рядом с убитым, осмотрел его сумку с инструментами. Когда немец был еще на столбе, Саша заметил в его руках складной нож.

Нож в сумке нашелся – хорошей золингеновской стали, с деревянной ручкой. Все лучше и удобнее, чем штык без ножен за ремнем носить. Винтовки Саша брать не стал – носить тяжело.

Так он и пошел по линии связи от Житковичей. На ходу вытряхнул из барабана револьвера две гильзы, дозарядил патроны. Необычные они: пули в гильзе утоплены глубоко, кончики у пуль абсолютно низкие, как срезанные.

Пройдя километров пять, Александр уселся передохнуть на пень и развернул карту. Надписи на ней были по-немецки, но перевести их вполне можно. Карта довольно подробная – немцы печатали все детали.

Саша посмотрел на масштаб карты, прикинул расстояние до линии фронта. Получалось порядочно, километров двести сорок. Этак пешком больше недели идти надо, да и то – в хорошем темпе. А немцы все дороги на восток заняли, потому быстро не получится.

Так, а что это идет вдоль дороги? Река, ей– богу, река! Саша по слогам прочитал с немецкого: «При-пять». И расположено удобно – до Мозыря, поворачивая потом на юг и впадая в Днепр. Ну, туда Саше не надо, а вот сплавиться по реке вполне можно, все лучше, чем ноги пешком бить. И было до реки всего-то километров десять на юг, куда Саша и повернул. Все-таки карта – удобная вещь!

Он добрался до шоссе Пинск – Гомель… и застрял перед ним до вечера. Почти сплошным потоком по шоссе шли колонны автомашин с пехотой, грузами, натужно ревели танки и бронеавтомобили, тарахтели мотоциклы. И все это моторизованное воинство шло на восток. Перебежать шоссе не было решительно никакой возможности.

Пришлось ждать темноты.

С приходом ночи движение почти прекратилось. «Порядок у них, «орднунг», – цокнул языком Саша. – Днем воюют, ночью спят, обед по расписанию».

Сумев-таки пересечь дорогу, до реки он добрался уже глубокой ночью. Теперь надо утра ждать и искать, на чем сплавляться. Хорошо бы лодку раздобыть, на худой конец – пару бревен. И на них – вниз по течению. Немцы реками, как транспортной артерией, пренебрегали. А ему будет в самый раз.

Остаток ночи Александр провел под кустами, только уснуть толком не мог – от реки влажность большая. Под утро – туманчик легкий, промозгло.

Едва начало светать, Саша, дрожа, поднялся, попрыгал, поприседал, согреваясь. Спустившись ближе к воде, он внимательно осмотрел реку и испытал чувство глубокого разочарования.

Была река шириною метров семьдесят, и хороший стрелок мог попасть в цель на другом берегу даже из пистолета, а уж из винтовки или из автомата по цели на воде – тем более. И – никаких плавсредств в пределах видимости! Спрашивается, и чего он шел к реке? Эх, сюда бы сейчас моторную лодку, да с ветерком прохватить! Пришлось идти пешком по берегу.

Через час бодрого хода он увидел слева, в полукилометре, нашу разбитую батарею полковых пушек. Не поленился, подошел в надежде разжиться продуктами. Голод – не тетка, живот урчал, требуя еды.

Батарея находилась в боевом положении, все четыре пушки стояли в отрытых орудийных окопах, между станинами лежали тела погибших артиллеристов и валялись стреляные гильзы. Пушки были искорежены, и везде – следы танковых гусениц. Поодаль стояли два трактора-тягача «Комсомолец», две полуторки. Все было разбито и сожжено.

Саша попытался представить картину боя. Наши артиллеристы успели отрыть позиции и приготовиться к бою. Немецкие танки двигались с востока и попали под огонь батареи. Скорее всего, немецкая пехота обошла батарею с флангов и посекла артиллеристов из автоматов. А уж потом танки довершили разгром.

В бою пушки всегда ставят позади пехоты. Их задача – уничтожить танки и другую технику врага. А пехотинцы должны бороться с пехотой. Тут же – никаких окопов пехоты перед пушками. Батарею бросили заткнуть дыру на танкоопасном направлении – без пехоты, без поддержки. Вот и полегла вся батарея, и, похоже, бесславно. Ведь ни одного подбитого танка перед батареей не было. Хотя времени прошло после боя много – не один день, и немцы могли утащить танки в свой тыл, на ремонтные заводы.

Саша подошел к грузовикам, нашел в кузове галеты и банки с тушенкой – явно сухой паек. Он вытряхнул вещи из чьего-то вещмешка и уложил туда продукты. Есть хотелось безмерно, но не здесь же, не на разбитой батарее. Проутюженные вражескими танками тела бойцов, запекшаяся кровь и – особенно – смрадный запах не способствовали аппетиту.

Саша вернулся на берег, открыл консервы, распечатал пачку галет и поел. Зачерпнув пустой банкой воды из реки, напился.

Мысль, которая вдруг осенила его, была до того простой и ясной, что он поразился, почему при виде разбитой батареи она сразу не пришла ему в голову. «Ох и тупица же я! – обругал себя Саша. – Мозги на гражданке жиром заплыли! Ведь на пушках и машинах колеса есть, а в них – камеры. Самое подходящее плавсредство!»

Пришлось ему снова идти на батарею. Еще удивительно, как местные жители из близлежащих деревень не растащили все, что уцелело, хоть те же консервы. Или убоялись вида убитых?

В автомашине нашлись инструменты, коими Саша разбортировал колесо и вытащил камеру. Насосом накачал ее до звона. Это сейчас автолюбители избаловались, кроме запаски, домкрата и баллонного ключа никаких других инструментов с собой не возят. Многие не знают, как пробитое колесо поменять. Ну да он, Саша, не из таких…

Александр подкатил камеру к берегу, снял вещи и связал их в тугой узел. Бросил камеру в воду, улегся на нее спиной, а узелок с вещами и вещмешок с консервами на живот положил, где посуше.

Течение подхватило камеру с Сашей и понесло ее вниз. Руками он подгребал немного, стараясь не удаляться далеко от берега. На середине, где стремнина, течение сильнее, но и опасность быть обнаруженным выше.

Несмотря на то, что река равнинная, плыть получалось быстрее, чем идти. Приходилось только зорко смотреть на оба берега – не появятся ли немцы?

Часа через три Саша подгреб к берегу – обогреться. Ноги и пятая точка были в воде, и он замерз. Вода хоть и тепленькая – июль все-таки, но долго находиться в ней было невозможно.

На берегу он съел еще одну банку тушенки, вполне неплохой – умели же раньше делать, и, греясь на солнце, размышлял. Что он скажет за линией фронта, выйдя к своим? В правду не поверит никто. Поэтому надо придумать легенду и твердо ее придерживаться.

Саша вспомнил о красноармейской книжке убитого сержанта. Он достал ее, развернул. Бумага неважного качества, фотографии нет, но записи чернилами читаются хорошо, и оттиск печати четкий.

Итак, Савельев Александр Трофимович. Ты гляди, тезка! Год рождения – тысяча девятьсот десятый. Немного моложе его сержант был, но при случае сойти может. Сто седьмой стрелковый полк пятьдесят пятой дивизии, Западный особый военный округ.

Саша повторил дважды номер полка и дивизии, а также фамилию и инициалы сержанта. Теперь ему предстояло стать сержантом Савельевым. Хоть какая-то зацепка в этом мире.

Придя к такому решению, Саша сразу почувствовал себя увереннее. Теперь, перейдя линию фронта, он может найти хоть какое-то обоснование своему существованию. А то, что он с оккупированной территории вышел, – так в сорок первом, особенно в начале, не он один это делал. Выходили целыми подразделениями. И ему стыдиться нечего: в плен не сдавался, с врагом не сотрудничал. Даже свою лепту в борьбу с ним внес, пусть и малую пока.

Отдохнув и обогревшись, он продолжил плавание.

Воду Саша никогда не любил. На море был пару раз, плавать умел – по крайней мере, ту же Припять спокойно переплыть мог, но не любил. Однако в жизни ведь приходится делать далеко не все, что любишь, что тебе по душе.

Так, без приключений и неприятностей сплавлялся он до вечера. Что его удивляло и настораживало даже, так это отсутствие на реке какого-либо движения. Ни лодок с рыбаками, ни воинских катеров… С рыбаками понятно – им не до рыбалки, хотя рыбка свежая – хорошее подспорье к скудному столу. А военные? Для него к лучшему, но вообще – почему немцы не контролируют реку?

Обогревшись на берегу, Александр натянул свою одежду, еще слегка влажную от брызг и близости воды. Надувную камеру он спрятал в кустах, а сам слегка углубился в лесок. Найдя удобное место, улегся на сосновую хвою и уснул. И сны снились ему еще из прошлой, счастливой жизни. Он увидел во сне свою встречу с Антоном, застолье обильное с разносолами, беседу по душам с другом.

Проснулся Саша бодрым, с хорошим настроением. Вокруг щебетали птицы – в этом месте вой-ны не было.

Он позавтракал тушенкой с галетами, выпил водички. Полежал немного, прикидывая, какое расстояние он покрыл за вчерашний день. Получалось – километров сорок. Ежели бы он шел пешком, ноги утром были бы чугунными. А вплавь – бодрость с утра и усталости никакой.

Саша собрался было раздеться и продолжить сплав, да поведение птиц насторожило его. Совсем рядом кружили и трещали сороки, подсказывая ему, что по лесу явно кто-то шел.

Оставив на месте вещмешок, Саша вытащил из кармана револьвер и, перебегая от дерева к дереву, стал осторожно приближаться к месту, над которым летали встревоженные птицы.

Сначала он услышал голоса, а, приблизившись, различил немецкую речь. Немцы! И довольно близко от него, в двухстах метрах от его ночлега.

На небольшой поляне стояло с десяток мотоциклов с колясками, на которых было небрежно брошено обмундирование. Сами же немцы загорали на берегу. Все они были сильными и рослыми, только вот кожа была бледная.

Пока Саша раздумывал, что предпринять, немцы с хохотом полезли в воду купаться.

Приехали они явно вчера, иначе сегодня он услышал бы тарахтение мотоциклетных моторов. Скорее всего, подразделение их следовало маршем, вот и свернули на ночевку. А утречком искупаться решили, смыть дорожную пыль. Чего-чего, а пыли на наших дорогах хватает, это вам не Франция или Польша.

Решение пришло мгновенно. Надо броском преодолеть двадцать метров до ближайшего мотоцикла и воспользоваться пулеметом. Ствол МГ-34 как раз в сторону Припяти смотрит.

Немцы плещутся, толкают друг друга в воде, как будто и войны никакой нет, а они просто на отдыхе где-нибудь на Лазурном Берегу. Ну, будет вам сейчас отдых!

Саша вытянул шею, пытаясь разглядеть, заправлена ли в пулемет лента. Ошибка будет стоить жизни. С облегчением отметил – лента в пулемете есть. Он набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и, пригнувшись, бросился к мотоциклу. Чем позже его заметят немцы, тем лучше.

С ходу запрыгнул в коляску, одним движением сбросив лежавшую на ней униформу, взвел затвор – ведь МГ-34 стрелял с заднего шептала, довернул ствол на купающихся и нажал спуск. Пулемет загрохотал.

Саша водил стволом по купающимся немцам. Дистанция огня была всего метров тридцать, и он даже особо не целился.

Воздух огласился криками и стонами немцев – ничего не понимающих, падающих в окрасившуюся в красный цвет воду.

И вдруг пулемет замолк. Саша с ужасом увидел, что лента закончилась, затвор пулемета щелкнул вхолостую. Видно, немецкий пулеметчик уже стрелял в предыдущие дни, и лента была неполной.

Саша рвал из кармана револьвер, а он, как назло, зацепился спицей курка за подкладку.

Недобитые немцы, воспользовавшись заминкой, рванули из воды прямо к нему. Исход столкновения решали секунды.

Саша рванул револьвер, услышав треск разрываемой ткани кармана, и в это время с другой стороны поляны ударил очередями автомат. И не по мотоциклу, не по нему, Саше, а по немцам. Это было неожиданно, но незнакомый автоматчик позволил выиграть миг, спасший Саше жизнь. Он вскинул «наган» и почти в упор, самовзводом, выстрелил в единственного добежавшего почти до мотоцикла немца. Тот упал, ударившись головой о колесо мотоцикла.

Больше стрелять было не в кого. Саша выбрался из коляски и побежал к берегу, сжимая в руке револьвер. Течение реки медленно относило трупы немцев. «Раз, два, три, – начал считать Саша. – Четырнадцать! И на берегу четверо. Итого – восемнадцать».

Саша пересчитал мотоциклы. Их оказалось десять. На каждом ехали водитель и пулеметчик. Где же еще двое? Уйдут ведь, тревогу поднимут! И где же этот неизвестный, так вовремя поддержавший Сашу огнем, выручивший в трудной ситуации?

– Эй, выходи! – крикнул Саша, повернувшись к той стороне поляны, откуда раздавались автоматные очереди.

Из-за деревьев, прихрамывая, вышел командир Красной армии – без головного убора. На левой ноге, прямо поверх галифе – грязный бинт. В руке он сжимал пистолет-пулемет Дегтярева. Лицо исхудавшее, обросшее недельной щетиной, запавшие глаза лихорадочно блестели.