В кузов погрузили нескольких раненых, в кабину уселся усатый военфельдшер:
– Поехали!
– Куда?
– В медсанбат, я покажу дорогу.
Да какие на фронте дороги? Одни направления. Прошли два танка на позиции, за ними несколько тягачей с пушками, по их следам другие едут – готова фронтовая дорога. На кочках трясло сильно, раненые от боли матерились, стучали по кабине:
– Эй, не дрова везёшь!
Всё же усатый медик дорогу знал, к госпиталю на окраине села вывел точно. Однако раненых не приняли: шла эвакуация. Их перевозили на железнодорожную станцию. Военврач в белом халате, заляпанном пятнами крови, махнул рукой:
– Езжай на станцию, там бойцы помогут раненых в вагоны перегрузить, потом возвращайся. Надо помочь перевезти, у нас всего две машины, а раненых полторы сотни.
Илья мысленно охнул. В полуторку входило четверо лежачих и двое легкораненых, которые могли сидеть. От госпиталя к станции – укатанная гравийка, добрались быстро. На станции бойцы, явно нестроевые, все в возрасте за полтинник, перегружали раненых в санитарные вагоны.
Илья успел съездить четыре раза, когда на станцию налетели пикировщики Ю-87, прозванные «лаптёжниками» за неубирающееся шасси с обтекателями. Да собственно, и не станция была, а разъезд. И стоял на нём единственный поезд, на крыше и стенках которого крупно красные кресты в белом круге нарисованы. На первых порах наивно полагали, что кресты защитят от обстрелов и бомбардировок, ведь СССР и Германия в своё время подписали международные конвенции. Как бы не так! Не обращали немцы внимания на красные кресты. Вот и сейчас ведущий самолёт свалился в пике, сбросил две бомбы, обстрелял вагоны из курсового пулемёта, взмыл вверх. В пике пошёл следующий самолёт, а поезд уже гореть начал. Из вагонов крики. Санитарки и бойцы, что помогали раненых грузить, попытались хотя бы транспортабельных вывести. Одна бомба попала в вагон, другая во второй угодила. Чёрный дым повалил. Уйти бы эшелону с разъезда – на ходу попасть тяжелее, а состав без паровоза, видимо, после погрузки подойти должен. Кто из раненых уцелел, сами выбираться из вагонов начали, прыгали на насыпь.
На разъезде ни зенитной пушки, ни пулемёта, никакого противодействия авиации. Потому «лаптёжники», не торопясь, прицельно сбросили бомбовый груз, потом обстреляли поезд из пулемётов.
Илья наблюдал за трагедией с дороги, выбравшись на подножку. В кузове раненые, которых он не успел довезти до разъезда. Илья развернул машину и обратно в госпиталь. Объяснять ничего не пришлось, бомбёжку санитарного поезда персонал видел.
У начальства госпиталя связи с вышестоящим начальством нет. Куда везти раненых? Бросить беспомощных людей нельзя. А транспорта не хватает даже для раненых, а ещё персонал есть, лекарства, инструменты.
В кабину Ильи сел военврач:
– Едем. Только не гони, за нами два «Захара», там самые тяжёлые раненые.
– Товарищ доктор, не знаю вашего звания, мне в дивизион надо. Приказ был – до медсанбата раненых довезти.
– Тогда останавливайся и выброси их в голом поле! Ну, что медлишь?!
– Так не по-людски.
– Тогда езжай.
– В дивизионе тоже люди и пушки, тоже спасать надо.
– Найдём госпиталь, разгрузимся, и езжай на все четыре стороны.
Кабы ещё знать, где этот госпиталь? Через час езды по ухабистой дороге добрались до посёлка Тёплое, где располагался госпиталь. Раненых выгрузили, и Илья с облегчением перевёл дух. Всё же ответственность – раненых везти. И назад в дивизион поехал. Заправиться бы где-нибудь – указатель топлива показывал четверть бака.
В дивизионе, едва мотор заглушил, к нему помпотех подбежал:
– Ты где был?
А сам злой, едва за кобуру не хватается.
– По приказу комдива раненых в госпиталь отвозил.
Помпотех сразу поостыл, да проверить решил, вскочил на подножку, в кузов заглянул, а там обрывки бинтов, клочки окровавленной ваты.
– Подмети кузов и езжай ко второй батарее, надо пушки до темноты перевезти, а куда – комбат покажет.
– Есть!
Где стояла вторая батарея, Илья знал. На этом участке немцы не атаковали, наши сапёры ещё до подхода гитлеровцев успели поставить несколько мин. Немцы их обнаружили, решили – впереди минное поле, разминировать на виду у русских хлопотно и опасно. Да и зачем, если в других местах мин нет? Потому пушки отсюда комдив приказал перевезти на танкоопасные места. Одну пушку с зарядным передком благополучно успел Илья перевезти, назад поехал за второй пушкой. Впереди в небе показалась точка, довольно быстро приближающаяся. Илья машину остановил, бросился из кабины, упал за деревцем. За рёвом мотора истребителя – еле уловимый треск пулемёта. Илья услышал, как по машине бьют пули, посыпалось стекло. Немец развернулся, снова стал пикировать, Илья обежал вокруг дерева. Не бог весть какая защита, но лучше, чем ничего. На этот раз лётчик стал стрелять из пушки – не понравилось ему, что грузовик не загорелся после обстрела. Несколько разрывов на земле, потом снаряды по машине угодили. Чёрный дым вверх потянулся. «Мессер» описал круг, любуясь проделанной работой. Илья в бессильной злобе погрозил лётчику кулаком. От кузова машины валил дым, показался огонь. Открытой воды рядом – озера, реки – нет. Похоже, конец грузовику. Илья подбежал к кабине. От горящего кузова уже жар идёт. Успел схватить карабин и вытащить пистолет из-под сиденья. А уже краска на кабине занялась пламенем. Кинулся из кабины. Хорошо, успел карабин спасти. За утрату боевого оружия на фронте наказание суровое – трибунал. Поди докажи, что не бросил его в реку или не утопил в болоте.
С начала войны до первого мая 1942 года потери СССР составляли 6,84 млн человек, из них 4,0 млн безвозвратными. Германия за это время потеряла один миллион военнослужащих, а восполнить пополнением смогла 450 тысяч. На Восточном фронте Германия потеряла с начала войны по апрель 1942 года 3319 танков и 173 САУ. И если раньше вермахт наступал на всех фронтах широкой полосой, то сейчас план действий на летнюю кампанию изменился. На совещании в апреле 1942 года Генштаба Сухопутных войск и Гитлера были разработаны две операции: «Блау» и «Клаузевиц». Наступление на Москву решили отложить, захват города не давал стратегических преимуществ, а потери грозили быть большими.
Сначала следовала операция «Блау», когда две армейские группировки образуют клещи. Северная часть – из района Курска и вдоль реки Дон на юго-восток, южная группировка – из Таганрога на восток. Обе части клещей должны были соединиться у Сталинграда, окружив тем самым части РККА между Доном и Донцом и уничтожив их.
Затем следует операция «Клаузевиц» – наступление от Таганрога и Ростова на Кавказ, ставя задачей захват нефтеносных районов Чечни и Азербайджана. Операция «Блау» удалась: к осени немцы вышли на правый берег Волги.
Сталин ошибочно считал, что немцы исчерпали свои силы и наступать не смогут, а наш Генштаб полагал, что немцы, как и в сорок первом году, попытаются взять Москву, и усиливали оборонительные рубежи. Иосиф Виссарионович, как Верховный главнокомандующий, настаивал на наступательных операциях РККА с задачей – до конца 1942 года освободить оккупированные районы СССР, выйти к западной границе и занять оборону там.
Мнение Генштаба и Сталина было ошибочным, базировалось на неправильных выводах о мощи Красной армии и слабости вермахта. И ближайшие месяцы показали просчёты Генштаба и Сталина: немцы за три месяца взломали нашу оборону и добрались до Волги. Напряжением всех сил и большими потерями их удалось остановить. А возьми немцы Сталинград, в войну вступила бы Япония, колебалась Турция. Кроме того, перережь немцы судоходство по Волге, и Красная армия осталась бы без горючего и нефтяных полей Чечни и Азербайджана, ведь нефтепродукты доставлялись танкерами по Волге.
Первой частью операции «Блау» был захват Воронежа 4-й танковой армией немцев. Им противостоял наш Брянский фронт в составе трёх армий – 61, 13 и 3-й (18 стрелковых дивизий и три отдельные танковые бригады). Оборона строилась в один эшелон, хотя по всем канонам полагалось минимум два, а лучше три эшелона, да где взять войска, если одна дивизия обороняла 15 км по фронту? Брянский фронт весной 1942 года занимал позиции от Белёва в Тульской области до населённого пункта Долгое, всего 350 километров. Брянскому фронту противостояли немецкая 2-я танковая и 2-я полевая армии, всего 20 дивизий, значительно больших по численности, чем в Красной армии.
Дивизион, где служил Илья, немцы при наступлении задели своим левым флангом, основные силы прорывались южнее.
Сейчас, потеряв грузовик, он поплёлся к комбату доложить о потере. Оказалось, самолёт видели, только кого он обстреливает, не знали. Однако поставленную задачу никто не отменял. За неимением грузовика пушку катил руками расчёт, благо лёгкая она. Прикатили на позицию, двоих отправили обратно за передком, остальные рыли капонир, потом маскировали. Илья чувствовал себя не в своей тарелке. Безлошадный он вроде как и не нужен. Артиллерийскими специальностями, тем же наводчиком, не владеет, да ещё и запись – годен к нестроевой. Свободных машин в автороте нет, а безлошадные шофера есть. Подошёл к комбату, попросился оставить на батарее.
– И кем же я тебя оставлю, Сафронов? – комбат недоумевал.
В расчёты пушек нужны люди с подготовкой, хоть и небольшой.
– У тебя сколько классов образования?
Ага, сказать бы – высшее военное, так за глупую шутку примут.
– Девять.
– Ага, грамотный. Карту читать умеешь? – Комбат развернул карту, ткнул пальцем. – Это что?
– Мост через реку.
– А это?
– Одиночно стоящее дерево.
– Верно. А это?
– Кладбище, рядом холм, по-военному высота 202.
– Хм. А зрение хорошее?
– Не жалуюсь.
– Возьму-ка я тебя артиллерийским разведчиком.
Илья удивился. Артиллерийский разведчик из передовой траншеи путём наблюдения через оптические приборы высматривает цели – пулемётные гнёзда, ДОТы, миномётные батареи. В случае ведения огня своей батареей корректирует огонь по рации или проводному полевому телефону. Вроде всё правильно, но для артиллерии полевой, способной стрелять с закрытых позиций, где без корректировки никак нельзя. Противотанкисты же всегда стреляют по видимой в прицел цели – танкам или САУ, и корректировщик им нужен, как телеге пятое колесо.
Но раз комбат предлагает, почему не попробовать? В армии согласия не спрашивают, командир отдаёт приказы, а дело подчинённых – исполнять. Однако комбат ликбез провёл. Как определять дистанцию до цели, измерять перелёты или недолёты. На всё обучение – полчаса. Потом сказал:
– Пошли на передовую, посмотрим, насколько ты наблюдательный.
Комбат вручил ему бинокль. А до передовой траншеи – полсотни метров. Спустились в траншею, обустроились в пустой стрелковой ячейке.
– Смотри и докладывай.
Илья к биноклю приник:
– Прямо перед нами двести – пулемётное гнездо, – начал он.
– Поясни.
– Ветками замаскировали, да поленились обновить – листья засохли, выделяются. Стрелковую ячейку ветками не маскируют. Стало быть, пулемёт стоит.
– Хм, глазастый.
– Левее семьдесят – наблюдательный пункт, стереотруба стоит.
– Не может быть, ну-ка дай бинокль.
Комбат приложил оптику к глазам. Бинокль хороший, трофейный, «Цейс» 8х30.
– У меня на карте его нет, – через пару минут наблюдения сказал комбат. – Надо нанести.
– Накрыть бы НП из миномётов.
– У пехоты только ротные, 50-мм, они слабоваты. А вот координаты передам в штаб дивизии, пусть гаубицами накроют. Завтра с утра в траншею – и наблюдать. Получишь у меня карту, будешь карандашом делать отметки.
– Так точно, товарищ комбат!
Уже смеркаться начало. Какое наблюдение, когда немецких позиций уже не видно? По возвращении на батарею Илья поел впервые за день. Спал в землянке, вместе с батарейцами. А утром – переполох. Пехотинцы обнаружили убитого часового, и исчез старший лейтенант, командир роты. Тут же на позициях появились особист, политрук. Начали расспрашивать бойцов, как вёл себя командир роты. Уклон вопросов неправильный, складывалось впечатление, что старлей сам перешёл на сторону немцев, перед тем убив часового. Конечно, исключить переход нельзя, но Илья сильно сомневался. Он видел утром убитого часового, мельком, но одного взгляда хватило понять, что убивал профессионал. Один удар ножом сверху в подключичную ямку. Не каждый военный и даже разведчик имеет такой отработанный удар, навык нужен. Однако о догадках своих Илья помалкивал. Видимо, в отместку за печальные события к вечеру в расположении пехоты появилась группа разведчиков – в маскировочных костюмах, с ножами на поясах. Если автоматы у пехотинцев изредка встречались, то маскировочных костюмов и ножей не было: по штату не положено. Присмотрелся Илья к группе – все молодые, только старшему около тридцати, похоже, он из кадровых. Да есть ли у парней опыт?
Илье ночью выпало часовым стоять на батарее, видел он, как разведгруппа покинула пехотную траншею и на нейтралку ушла. А через час у немецких позиций стрельба. Наши ППШ, потом одиночный выстрел и басовито немецкий МГ, ручной пулемёт вермахта. Влипла группа, ошибку сделала. Обычно старший разведгруппы предварительно выяснял у командира роты, где у немцев пулемётные гнёзда, есть ли минное поле да всякие особенности вроде спирали Бруно, о ракетчиках да детали местности. Например, ручей, протекающий через позиции противника, повышающий шанс выполнить задание и вернуться. По нему пройти – проползти проще. Вымокнешь и замёрзнешь, не без этого, но больше шансов выжить. Командир роты в плену, стало быть, старшему разведгруппы говорить было не с кем, потому ошибку совершили.
Наши пехотинцы огня не открывали: если разведгруппа выбирается к своим, можно задеть.
Ближе к рассвету – окрик часового из траншеи пехоты. Ночью тихо, голоса хорошо слышны. Оказалось, со всей группы из пяти человек назад вернулся старший, да и тот приполз из последних сил: ранен в бедро был, на нейтралке, жгут себе наложил.
О проекте
О подписке