Глава 2
Ученик

Несколько дней Первуша не мог дождаться, когда Коляда уйдет. Когда отшельника пригласили в Долгушиху снять порчу со скота, Первуша вышел на крыльцо, вроде как проводить. Едва Коляда скрылся из вида, Первуша притащил из сеней чурбачок, встал на него, ибо не доставал со своим ростом до потолка. Толкнул одну доску, другую, лишь третья легко подалась. Первуша на цыпочки встал, пошарил рукой, пальцы наткнулись на сверток. Потянул на себя. Ого, тяжелый фолиант, фунтов пять-шесть. Находку на стол уложил, трясущимися руками холстину развернул. На обложке из телячьей кожи разные лики – мужчин, женщин, да незнакомые. Осторожно, бережно начал перелистывать страницы. На каждой – картинка, или, иначе, парсуна. Наткнулся на изображение татар на конях. Ошибиться он не мог, такого же – скуластого, с раскосыми глазами – он видел в своей деревне, когда тот на отца нападал. Колебался немного, понимал, что Коляда книгу не зря прячет, не хочет Первушу с ней знакомить, видно, пора не пришла. Но не удержался. На крыльцо выскочил – не возвращается ли Коляда? Не видно. Уселся на лавку. Память хорошая, не обремененная многими знаниями, быстро припомнил, что Коляда говорил.

Сам произнес заклинание. Несколько мгновений ничего не происходило, потом от страницы слабое свечение пошло, а парсуна ожила. В испуге Первуша отпрянул было. Невидаль небывалая! Неживое, а парсуна двигается. С десяток степняков на конях по снегу, по заметенной грунтовой дороге скачут. Первуша взглядом впился, так же как и Коляда. А татары к его деревне подъезжают. Деревню он сразу узнал, чай, год в ней прожил. Вот уж их полуземлянка-полуизба. Отца видно, как навстречу татарину выскочил с деревянными вилами. Первуша дышать перестал, боялся каждую деталь пропустить. Себя увидел со стороны, как убегал полуодетый в лес, братьев своих. Временами густо идущий снег, да с ветром, видение закрывал. Тогда Первуша от досады и возбуждения кулаками по столу стучал. А потом на странице увидел, как конный татарин братьев его догнал. Соскочив с коня, кожаным ремешком связал обоих, перекинул через круп коня позади седла. Видение на странице к их жилью вернулось. Первуша вскрикнул, как от боли. На снегу окровавленный отец лежит, а у входа мать. Мертвая, раскинув руки, как будто вход в избу пыталась закрыть.

Первуша хоть и крепился, а слез удержать не смог. От горя захлопнул книгу, в ткань завернул. Утерев рукавом рубахи лицо, уложил книгу на прежнее место, доску прикрыл. Усевшись на лавку, зарыдал. Через время спохватился: Коляда скоро вернуться должен, чурбак увидит в избе.

Подхватился, деревянный обрубок в сени отнес. Окинул взглядом избу. Вроде все в порядке. Стало быть, не вся его семья погибла. И сам он уцелел, и братья его. Только где они сейчас, живы ли? Занятная книга, знать бы еще, как обращаться с ней. У Коляды не спросишь. За волосья оттаскает или уши надерет. Однако потом, когда учитель уйдет, можно снова попробовать узнать, где братья. Отца с матерью уже не вернешь, а братьев можно. Как он это сделает, не знал. Но надежда возродилась. Повзрослеет, заработает, за деньги рабов из плена выкупить можно. Слышал о таком, говаривали в деревне. А не случится – выкрасть. Не знал он, что выкрасть можно, а вернуться почти невозможно. По всей степи дозоры крымчаков шастают. Пропускают купеческие обозы, по Ясе еще со времен Чингиз-хана трогать и грабить торговых гостей запрещалось под страхом смерти, как и служителей церкви, юродивых. Для остальных требовалось предъявить пайцзу, своего рода разрешение на проезд. Но главное – он теперь знал, для чего жить.

А когда возвращал Вещую книгу на место, нащупал еще один сверток, но побоялся брать. По времени Коляда скоро возвратиться должен; если обнаружит, что Первуша хозяйничал, может осерчать, даже выгнать. Учителем своим Первуша дорожил. Мало того что Коляда спас его от неминуемой смерти в зимнем лесу, так еще приютил, поил-кормил, уму-разуму учил. Первуша был учителю благодарен и не хотел, чтобы учитель был на него в обиде. За добро положено отвечать добром.

Но все же хоть и открыт был Коляда и добр к ученику, а кое-какие секреты имел. Первушей же двигало любопытство. Коляда знал много, и ученик хотел перенять от него знания. Он понимал, что ни отец с матерью и никто другой окрест не смог бы дать ему и толику тех знаний, которым его обучил отшельник.

А Коляда учил – то лозоходству, умению находить с помощью лозы в руках водные источники под землей. Наука нужная. Прежде чем селянин колодец рыть начнет, зовет Коляду. Тот пройдется с ветками лозы по двору, точно место укажет. И ни разу не обманулся. Там, где копали, вода близко к поверхности подходила.

Да обмолвился как-то, что этим же способом клады искать можно.

– А чего же тогда без денег сидим? – удивился Первуша.

– Зелен ты еще и глуп.

Но рассказал. Если деньги или другие ценные вещи зарывали для сохранности в землю, то называли кладом. Для того чтобы клад случайно не нашли, клад запирали заклинанием. Такие клады охранялись кладовым духом. Кто без знания заклинания на клад случайно натыкался, того кладовик губил. Обойти заговор можно было, лишь сорвав цветок папоротника на Иванов день, иначе – 24 июня, прозываемый еще в народе Ивана Купалы, а в христианстве – Иоанна Предтечи. В эту ночь язычники приносили богу Купале жертву купанием. Праздновали этот день еще в Древнем Риме, в Европе. Причем, как заметил Коляда, все травы, собранные в эту ночь, имеют особую чудодейственную силу.

– Так что, если не хочешь себе беды нажить, не ищи чужие клады, – подвел итог беседы Коляда.

– А если нашел? – не унимался Первуша.

– Экий ты настырный. Тогда скажи: «Чур! Чур! Свято место, чур, божье да мое». Потом шапку с головы скинь. Стало быть, голову свою в залог оставляешь, что никому о кладе не поведаешь. И проговори обязательно: «Чур, рассыпься!»

Через несколько недель, когда Коляда ушел в деревню, Первуша все же не удержался, проверить решил – что там за сверток рядом с Вещей книгой лежит. Снова чурбачок из сеней притащил, доску на потолке приподнял, рукой сверток нащупал и извлек. На стол бережно уложил, тряпицу развернул. Шевеля губами, прочитал буквицы. «Библия». О! Удивительно сие! Коляда при Первуше ни разу в церковь не ходил, о Боге не говорил, а Библию на чердаке держит. Первуша осторожно полистал книгу. Листами читал. Да так увлекся, что не заметил, как время пролетело. Спохватился, когда солнце через оконце в избу заглянуло – так в полдень бывало. Книгу снова в тряпицу обернул, вернул на место.

Бросился обед готовить. Когда Коляда уходил по делам, все хозяйственные дела на Первушу ложились. Приготовил похлебку грибную. Белые грибы по сытости и пользе не хуже мяса, даже запах очень аппетитный. И еще иван-чай заварил, медку добавил. Почти сыто получилось.

А тут и Коляда пожаловал. Да не пустой, за труды свои селяне щедро одарили. Большой и душистый каравай хлеба пшеничного, большой шмат сала да крупы-гречихи фунтов пять. Неплохой прибыток.

Коляда носом потянул:

– Вкусно пахнет! Дай угадаю: грибы белые в похлебке и иван-чай с медком.

– У тебя нюх, дядька, как у зверя дикого!

– Поживи с мое, – отмахнулся Коляда. – Накрывай на стол, полдничать будем.

Пока Первуша с чугунком и мисками суетился, Коляда хлеб порезал на крупные куски. По избе хлебный дух поплыл, ноздри защекотал. Давненько Первуша свежего хлеба не вкушал. Они с Колядой иной раз пекли лепешки, но это не то совсем.

Приступили к трапезе. Вкусно. И похлебка хороша, а хлеб можно и один есть такой аппетитный. Обед сытом запили. Первуша и спроси отшельника:

– Дядька, а ты в распятого Христа веришь?

Благодушие после сытного обеда с Коляды вмиг слетело. Брови нахмурил, в глаза Первуше уставился:

– У каждого человека вера своя. Ты же веришь, что утром солнце взойдет.

– То другое. Солнце всем видать.

– Думаешь, если Бога не видно, то его нет?

– Тогда почему в церковь не ходишь? Отец и матушка перед едой молитву читали «Отче наш».

– Бог у каждого в душе. А священники всего лишь посредники между людьми и Богом. Давай договоримся: пока в лета не войдешь, о Боге ни слова.

Первуша кивнул. Что ему еще оставалось?

Чтобы спорить, надо самому знать много. Он всего лишь ученик. Только непонятно ему, кто Коляда. В деревне колдуном называют, один раз даже слышал брошенное в спину: «Чернокнижник!» А какой из Коляды чернокнижник, когда такой книги в избушке нет. Библия есть и Вещая книга, так они цвета не черного. По мнению Первуши, колдун злым должен быть, а Коляда людей лечит, скот. Какой же он колдун? Сами селяне обзывают, сами же помощи просить ходят – непонятно.

Через две седмицы дошел черед до изучения трав ядовитых. Про волчьи ягоды Первуша с юных лет знал. Соседский мальчонка отравился, мучился долго, но выжил. Коляда цикуту показывал, вех называется. Дал понюхать.

– Чем пахнет?

– Вроде сельдереем.

– Правильно. Почти все травы свой запах имеют. Смотри на цветки, на плоды, на листья, нюхай. Тогда не отравишься. Хуже, когда в пищу или питье подсыпать могут сушеные листья в виде порошка или отвара в питье. Горечь во рту появится, боли в голове и животе, холод во всем теле, потом падучая бить начнет, и смерть наступает.

Первуша не знал, что на Руси столько ядовитых растений. Коляда выложил на стол пучки трав, причем брал не голыми руками, а тряпицей.

– Запоминай. Это болиголов, пахнет мышатиной. Ну, это ты знаешь – волчьи ягоды, или сонная одурь. А это – ворожея-ягода, она всегда одна на растении, иссиня-черная. Обрати внимание на черемицу. Самая быстрая смерть от нее. Через три часа от силы – остановка сердца. А самая долгая и мучительная смерть от клещевины – седмицу отравленный болеть будет: кровотечения отовсюду, потом дышать человек перестает. А это волкобой, его еще прострелом называют или голубым лютиком. Пахнет хреном. Стой! Не нюхай даже! Даже запах ядовит, потому в избе не храни, в амбаре либо в сенях. А это дурь-трава, или собачий мак, в народе беленой называют. Запах отвратительный, гнильем пахнет. А вот эту траву сам назвать можешь?

Видел нечто похожее Первуша раньше, отец показывал, когда жив был.

– Дурман-трава?

– Точно! Еще есть, но смертельно опасные только эти.

Коляда битый день рассказывал, где растут, когда собирать, как остерегаться, как настои и отвары делать, какие противоядия применять. К вечеру у Первуши голова кругом пошла. Спать лег без ужина, а утром спросил у Коляды:

– Зачем мне про злопакостные травы знать? Сам говорил – добро людям нести надо.

– Говорил, – не стал отказываться Коляда. – Только и люди разные есть. Знания могут пригодиться. Но главное – дети по незнанию травятся. Ты по признакам определить должен – воронью ягоду он съел или волчью? Позавтракаем, про ядовитые грибы расскажу.

Оказывается, травы и кустарники, несущие смерть, еще не все. Грибов тоже оказалось множество, а не только мухомор да поганка.

Третьим днем Коляда поведал о травах, применяемых для разного рода превращений, – белоголовнике, адамовой голове, плакун-траве, чертополохе, полыни, терличь, руте. Эти травы Первуше интересней. Не смерть несут, облик другой, но для превращений надо знать заговор.

После ядовитых трав пришел черед ядовитых тварей – пауков и змей.

– Первым делом при укусе змеи яд из раны отсоси. Только не глотай, сплевывай и рот полощи обязательно. До чистой крови соси. Язык и губы от яда неметь будут, не обращай внимания, отойдет. Но промедлишь чуть – умрет человек в муках.

Чем больше Первуша узнавал об окружающем мире, тем осторожнее становился. И лес, и луг, и река не всегда безопасны, смертельная неожиданность под каждой корягой или в дупле дерева прятаться может.

Прошел год. Первуша повзрослел, подрос. В природе похолодало, опали листья, зарядили дожди, а потом и мороз ударил, снег принес. Сугробы сразу по пояс навалило, ни пройти, ни проехать. Движение замерло. Санный путь еще торить надо, а реки не встали. Льдом покрылись, но тонковат еще лед. Как окрепнет, около пяди толщиной будет, тогда селяне на лошадях с санями по рекам поедут. Путь получается гладкий, не то что ухабы на дороге. Одно опасно – на промоину нарваться. Они в тех местах бывали, где со дна ключи били. Кто постарше, поопытней, поглазастее, те места гиблые примечали, на деревьях зарубки делали, чтобы со льда их видно было.

Хорошо, припасы на зиму Коляда с Первушей сделали. Муку да крупу припасли, сальца бочонок, рыбы сушеной, соленой и копченой. Это уж Первуша расстарался. А еще соль и перец в запасе, да коренья съедобные, да фрукты сушеные. Груша-дичок да яблочки, а еще орехи лесные, репы мешок да лука столько же. Самые морозные месяцы, январь да февраль, в избе переждать можно, в тепле. Знай только дрова в печь подбрасывай. Пока похлебка в печи варится, сама русская печь прогревается, избу греет. С морозами и снегом снова волк у избы объявился. Сначала Первуша следы обнаружил, а на второй день волк показался. Показалось отроку – шкура на загривке у зверя поседела. О волке Коляду спросил:

– Сколько же весен он у избы сидит?

– Полагаю – не меньше пятидесяти.

Года по веснам считали. Новый год начинали с марта. Только с 1492 года стал исчисляться с первого сентября.

– Разве волки столько живут?

– Да кто его знает? Впрочем, волк этот не простой. Оборотень, волкодлак.

– Как волкодлак?! – изумился Первуша.

– Через нож на пне перекинулся, а в человеческое обличье вернуться не может, ждет, когда срок заклинания пройдет.

– А отварами попоить – плакун-травой, терличью?

– Пробовал я. На некоторое время получается. Обратился он в человека, Харитоном звать. Поведал он мне свою историю. С кикиморой болотной схлестнулся, она ему черный наговор нашептала. Только где ту кикимору искать? Она уж о человеке забыла, а он мучается.

– Зачем тогда у избы твоей сидит?

– Для охраны, службу несет. За службу ту в полнолуние удается мне вернуть ему облик человеческий. Три дня только мой заговор действует, пока луна полная. Он к себе в деревню сходить успевает, отца-мать проведать.

– Мучается человек.

– А то! Но недолго ему осталось. Мыслю – годика два-три. Так что ты его не опасайся, даже подойти можно, не тронет.

– Если он волкодлак, человечиной питаться должен.

– Его счастье, что сразу ко мне пришел, о горе поведал. Если он хоть раз человеческой крови попробует, до конца дней волком останется. Поэтому не трогал никого.

– Постой, – подловил Коляду Первуша. – Как же он тебе поведал о беде своей, если волк говорить не может?

Закряхтел Коляда.

– Ущучил ты меня, а ведь верно подметил. Отвар надо выпить, из чертополоха и перекати-поля. В степи полно его. Да наговор особый произнести. Тогда язык зверей и птиц понимать будешь.

– Насовсем?

– Не, до захода солнца, на время.

– Здорово! Научишь меня?

– Дай только срок. Мал ты еще, хотя бы на годик подрасти. Мне тебе еще много поведать надо, научить.

У Первуши впервые сомнение закралось. А может, и вправду люди про Коляду говорят, что колдун он? Колдуну, чтобы легкой смертью умереть, науку свою ученику передать надо. Кто не смог, седмицу, а то и две мучиться будет, пока в гробу не перевернут лицом вниз да осиновый кол в крышку гроба не вобьют. Иначе, даже если похоронят, по ночам из могилы вставать будет, скот душить, людей до смерти пугать. Первуша на вопрос отважился:

– Дядька, ответь мне честно. Ты – колдун?

– В деревне всякое бают. От меня серой пахнет?

– Нет.

– А в полнолуние, будь я нечистой силой, на шабаш ухожу? Или бесы в меня в те ночи вселяются?

– Не видел.

– Вот ты сам на свой вопрос ответил.

Первуша успокоился. А то как с колдуном жить? Сам таким же станешь. Зиму на печи лежали. Коляда Первушу заговорам-наговорам, отворотам-приворотам учил. Тоже целая наука. Не те слова сказал – не получится ничего, один срам выйдет.