– Потерпи, девочка, будет больно, но все плохое уже позади. Вскорости ходить станешь, с подругами на посиделках песни петь, замуж выйдешь, деточек нарожаешь, и все у тебя будет хорошо. А сейчас крепись, больно – я понимаю, но это пройдет.

Я вышел в коридор, желая поговорить с боярыней, да ее и искать не пришлось. Слуги поставили ей стул, и она маялась в коридоре рядом со спальней дочери, превратившейся в одночасье в операционную.

– Все, матушка, самое тяжелое и худшее позади. Удалил я болячку. Пройдет неделя, заживет живот, и будет дочка твоя веселее и краше, чем до болезни.

Реакция боярыни меня удивила. Она бухнулась передо мной на колени и стала целовать руки.

– Ты что, боярыня, окстись! Не ровен час – прислуга увидит.

– Да плевать мне на холопов – дочка намаялась, и я с ней. Каждый день таяла. Я уж в отчаяние впала, в церковь каждый день ходила у Бога исцеления просить. Да видно – грехов много, не внимал Господь.

– Неправа ты, матушка. Встань, будь ласкова. Услышал Господь твои молитвы, раз меня к дочери твоей привел. Моими руками ее исцелил.

– А и правда! Услышал Господь!

Боярыня снова упала на колени, стала истово креститься.

– Можно мне ее увидеть?

– Дозволяю, но недолго. Тяжко сейчас ей, больно. Но слово даю – через неделю вместе с вами за одним столом трапезничать будет.

– Слава Богу! Сподобил Господь!

Мы прошли в спальню Ксении. Она была бледна, но, завидев матушку, слабо улыбнулась.

– Жива я, матушка! Лекарь обещает – здорова буду, замуж выйду, деток рожу.

– Счастье-то какое!

Боярыня заплакала.

– Все, все. Ксении сейчас поспать надо, отдохнуть. Чего мокреть разводить. Радоваться сейчас надо. А к вечеру куриным бульоном дочь попотчевать.

– Сейчас распоряжусь.

Боярыня взяла себя в руки, вышла из спальни.

Вышел и я. Однако где же комнатка, что мне отвели? Я прошелся по дому и, к своему удивлению, не обнаружил ни одного слуги.

Выглянул в окно. Да они все во дворе стоят, озябли уже на морозе. Воевода слишком прямолинейно понял мою просьбу, чтобы никто не мешал, и попросту распорядился всем выйти из дома. Я засмеялся. Он что, настолько солдафон или так сильно любит дочь? А ведь при неблагоприятном для Ксении исходе угрозы воеводы были абсолютно реальны. Умри его дочь на столе, я бы не дожил и до вечера. По спине пробежал холодок.

Я вышел на крыльцо.

– Все прошло успешно, можно вернуться в дом, и молитесь все во здравие Ксении.

Толпа слуг дружно упала на колени и стала истово креститься. Потом потянулись в дом, в тепло.

Ближе к сумеркам домой заявился воевода. В доме сразу засуетились, забегали. Через некоторое время слуга известил, что наместник меня ждет.

Я спустился в уже знакомую трапезную. Воевода вкушал после трудового дня. На сей раз он предложил сесть.

– Что скажешь, лекарь?

– Сейчас покажу.

Я поднялся наверх, взял замотанную в холстину удаленную опухоль, спустился вниз, положил на стол и развернул тряпку. Воевода перестал есть, подошел поближе.

– А это что?

– То, что было в животе у твоей дочери, и то, что я вырезал. Как заживет рана, она будет здорова.

Наместник изменился в лице, побледнел, похоже – ему стало дурно. Он бухнулся на стул, приказал:

– Дай вина!

Я налил в кубок вина, подал. Наместник жадно осушил кубок.

– Бедная девочка, носить в себе эту дрянь! Как она себя чувствует?

И только я открыл рот, как он поднялся:

– Не отвечай, я сам посмотрю.

Быстрыми шагами наместник направился по лестнице к комнате дочери.

Ксения не спала, на лбу ее была видна испарина. Плохо ей сейчас, но ведь после операции прошло всего несколько часов. И более крепкие люди, дюжие, здоровенные мужики, расползались, как кисель, после операции. Но девочка держалась, даже улыбнулась отцу.

Я вышел. Пусть поговорят наедине.

Через несколько минут наместник вышел, вернулся в трапезную. Снова подошел к удаленной опухоли, посмотрел с отвращением. Неожиданно для меня взял сверток в руки, подержал, опустил на стол.

– Фунтов пять-шесть? Как думаешь?

– Похоже на то.

– И откуда эта дрянь берется? Ты откель такой резвый здесь взялся? Что-то раньше я о тебе не слыхал.

– Из Пскова.

– Чего убег?

– Не убег, сам уехал. Не хочу о том.

– Твое дело. Садись со мной, отметим.

– Не могу, за ней сейчас присмотр нужен.

– Ну один-то кубок вина разум не затуманит. Небось, не каждый день у наместника за столом сидишь.

– Твоя правда, Демьян Акинфиевич.

– Давай за Ксению! Чтобы выздоровела.

Мы выпили, наместник показал рукой на еду:

– Угощайся.

Я не заставил себя упрашивать – наелся.

Наместник выпил еще.

– Ты где научился лекарскому делу?

Ага, так я тебе и сказал, что только через четыреста с лишним лет окончу медицинский институт. Конечно – соврал:

– В Париже, у лучших медикусов.

Наместник покачал головой.

– Умеют же – не то что наши лапотники.

Я чуть не засмеялся.

– Ладно, будет еще время поговорить. К дочери ступай.

Я вернулся в спальню Ксении. Она уже спала. Осмотрев повязку, пощупав пульс и не найдя поводов для беспокойства, вышел в коридор. Здесь меня уже ждал слуга – проводил в соседнюю комнату, отведенную мне на время ухода за Ксенией. Спросил, что подать к столу.

Есть я уже не хотел и сразу лег спать. Дома бы беспробудно спал до утра, но здесь внутренний будильник уже через три часа разбудил меня. Проведав больную, я опять прилег. Ночью еще дважды вставал и проверял состояние больной.

Так – в заботах и перевязках – прошла неделя. Муторно, обыденно, но выхаживание пациента после операции – едва ли не половина успеха.

Настал день, когда я с легким сердцем снял швы.

– Ну, Ксения, на том будем прощаться. Тяжелого не поднимай, плясать можно будет через месяц – не ранее. Через недельку загляну, проведаю. Будет плохо – пусть батюшка за мной пришлет.

– Спасибо, Юрий. Я уже хорошо себя чувствую – как раньше.

– Не забудь на свадьбу пригласить.

– Какая свадьба – у меня даже жениха нет.

– Будет, появится вскорости. Хворала ты сильно – о том все знали, а кому жена больная нужна? Ты теперь в свет выйди, в церковь сходи. Пусть все видят, что здорова ты. Вот женихи и объявятся. Девка ты красивая, подточила тебя болезнь немного – да это дело поправимое. Икру поешь да фруктов. Через недельку румянец на щеках заиграет – парни глаз не отведут.

– Да ну тебя! – Ксения засмущалась.

Я поклонился и, забрав сумку с инструментами, вышел из дома. Завидев меня, слуга кинулся открывать ворота. Так и должно быть – встречают по одежке, провожают по уму.

Дома у Ефросиньи все было спокойно, тихо и уютно. Поздоровавшись, я первым делом спросил:

– Как конь? Кормлен ли?

– Да знакомец твой, Ксандр, слугу присылал дважды в день, так тот поил, кормил, вычесывал – даже на улицу выводил, чтобы не застоялся.

Молодец купец, сдержал слово, должник я его.

А вскоре пожаловал и он сам. Обнял меня, похлопал по плечам.

– Вижу, живой-здоровый. Стало быть, хорошо все прошло.

– Как видишь. Спасибо за коня.

– На том стоим, слово же дал. Пошли в корчму какую-нибудь, посидим, отметим твое возвращение.

– Давай, я не против. Ты местный, веди, где вкусно кормят.

Мы с купцом отправились в город, зашли в трапезную на Монастырской. Зал был большой, народа много, не поговоришь по душам. Но, едва завидев Александра, хозяин выскочил из-за стойки и поспешил навстречу с приветствиями.

– Ксандр! Как я рад тебя видеть! Ты с гостем?

– Мой хороший знакомец и лучший лекарь в городе – Юрий Кожин, – представил меня купец.

– Гостям мы завсегда рады! Пройдите в комнату, там спокойнее будет.

Мы прошли по коридору мимо кухни и зашли в небольшую уютную комнату. По-нынешнему – кабинет для VIP-персон. Чистый стол со скатертью, стулья вокруг, а не лавки. Почти мгновенно появившийся половой принял заказ.

Кормили в трактире и в самом деле вкусно, а вино было просто отменным.

Мы сидели допоздна: обмыли успешную операцию и мое счастливое возвращение, потом – начало моей лекарской работы во граде Владимире, затем за дружбу, далее я уже помню смутно. А уж как до дома добрался – вообще полный провал в памяти.

Но утром Ефросинья сказала, что привел меня Александр. Сам едва на ногах стоял, но до двери довел. Экий молодчина!

Отоспавшись, после обеда я отправился на торг: надо было одежонки подкупить, а то уж пообносился – не амбал, чай.

А там уж разговоров да слухов полно, да и где новости узнавать, как не на торгу. Сегодня в Успенском соборе, оказывается, была вся семья наместника. Ну, то, что сам он был да жена его – не новость. Дочка пришла – вот что интересно, про которую раньше говорили, что недужная очень, чуть ли не при смерти. А ноне на заутренней службе – жива да здорова. Удивительно сие, стало быть – раньше-то врали?

Слушал я все эти разговоры с удовольствием – все-таки приложил свою руку к выздоровлению Ксении.

Через неделю решил посетить с визитом дом наместника.

На стук ворота открыл привратник – тот самый, который дал мне от ворот поворот и которого наказывали плетьми. Пренебрежительное выражение его лица тут же сменилось на подобострастное, даже заискивающее.

– Хозяина нет дома.

– Я к боярыне и дочке.

– Милости просим.

Привратник распахнул калитку пошире, согнулся в поклоне. Едва я ступил в сени, слуга с поклоном принял тулуп, проводил в трапезную и исчез.

Через некоторое время по лестнице застучали каблучки, и выпорхнула Ксения, а за ней вальяжно и степенно спускалась боярыня.

Ксению было не узнать! После операции прошло-то чуть меньше трех недель, а расцвела-то девочка как, похорошела.

Я был удивлен произошедшими переменами и обрадован, что скрывать. Когда женщина болеет – видно сразу. Не покрашена, раздевается без стеснения. А как только здоровье идет на поправку – губки красит, за прической следит, а раздевается со смущением.

Я притворно ахнул:

– Кого я вижу? Это ли тот почти увядший цветочек, который я увидел в первый раз? Уста сахарные, бровями союзна, стан стройный! Ты ли это, Ксения?

Моя неприкрытая лесть и восхищение были девушке приятны. На щечках выступил румянец смущения. Да и как ее не понять? Подружки уж замужем, а она в постели провалялась, в то время как с женихами миловаться надо. Выпал из ее жизни волнующий кусок юности, и теперь Ксения явно старалась добрать то, что упустила из-за хвори. Мои комплименты девушка впитывала, как губка воду. Я бы еще говорил, да боярыни постеснялся. Будучи в Порте, наслушался цветистых восточных речей дворцовых подхалимов и поэтов и теперь сам мог бы расточать сладкозвучный елей.

Зардевшаяся Ксения была польщена.

– Я нравлюсь? – кокетливо спросила она, немного смущаясь в присутствии строгой матери.

– Нет слов, я просто сражен твоей красотой.

Ксения крутанулась передо мной на одном каблучке. И впрямь хороша!

– Как себя чувствуешь?

– Как никогда! Ты просто чародей, Юрий.

– Рад слышать и видеть. Ничего не беспокоит?

– Нет, нет, нет, – пропела Ксения.

Я уж и сам видел, что девчонка здорова. И первый признак этого – глаза. У здоровых людей они прямо блестят и светятся – радостью жизни и счастьем.

Осматривать девушку не стал. Такое платье служанки полчаса снимать будут. По европейской моде, на шнуровках сзади.

– На торгу говорят – в церкви тебя видели. Город в восхищении, только и разговоров.

Ксения снова зарделась.

– Ну что, Ксения, ты теперь здорова. Прощай!

Я поклонился и вышел.

Шел по улице не спеша. А хорошо-то как – воздух морозный, чистый, немного с запахом дыма. Человека вылечил. Как Ксения изменилась! Что было месяц назад и сейчас – два разных человека. Я был доволен, не скрою. К купцу зайти, что ли? Поделиться радостью? Так уж и сам небось в курсе, еще раньше меня новость на торгу узнал. Так ведь и выпить потянет, нет – не пойду пока. Купец мужик здоровый, на выпивку горазд и крепче меня.

У дома стояла крытая кибитка. Неуж наместник прислал? Неплохо бы ему и расплатиться. Или на кол не посадил и посчитал, что и одного этого уже довольно для меня? В принципе, наместник – один из столпов царских, кои в каждом городе были, а я кто? Без роду, без племени – лекаришка неизвестный. Казнят – и не заметит никто моего исчезновения. Ну и черт с ним, чем богаче человек, тем жаднее. Забыть про него – и все дела.

Рассудив так, я открыл калитку и вошел в дом. А здесь Александр собственной персоной, да не один – с ним еще купчина незнакомый. Похоже, поважней да побогаче Ксандра будет – шуба соболья расстегнута, из-под нее однорядка с жемчужными пуговицами видна, а на шее – цепь золотая, толщиной в палец.

Надоели мне что-то богатенькие, глаза бы мои их не видели. Понтов много! Однако виду не подал, поклонился, здравия всем пожелал. Привстали купцы с лавки, ответный поклон отвесили.

Начали, как водится, с погоды. Говорил в основном Ксандр. Второй же впился в меня пронизывающим взглядом, как будто оценивал, как на торгу. Наконец перешли к делу. Заговорил незнакомый купец:

– Я Малыхин Петр, по батюшке Иванович.

– Кожин Юрий. Что за нужда привела ко мне?

– Именно что нужда. На торгу немало прослышан об исцелении чудесном Ксении, дочери наместника. Знаю – болела тяжко, и тут – такое говорят… Не поверил словам, грешен, сам на заутреню пошел, убедился – не врут люди, истинно так! Надежду во мне сие видение вселило. Духом я воспрянул.

– Пока я про беду твою не услышал – одни слова.

– А я не сказал? Жена у меня болеет. Посмотреть бы ее надо, попользовать.

– Что болит?

– Нешто я лекарь? За тем и приехал. Вот Ксандр сказал – знакомец он тебе, не откажешь, мол.

– Хорошо, поехали, посмотрим жену, там и решим – смогу я помочь или бессилен.

– Да как же бессилен?! Вона – дочку наместникову с одра поднял. А у меня жена-то сама ходит, болеет только, мается, бедняжка.

В голосе купца послышалась тоска.

Мы сели в кибитку, возничий щелкнул кнутом. Ехать было всего ничего – меньше квартала. Однако положение купца обязывало. Ну никак не можно пешком идти, разве что в церковь.

Сани парадные у купца были ничуть не меньше и не хуже, чем у наместника. И дом по простору не уступал, только, может, слуг поменьше, так, вероятно – не всех видел. Богато живет купец, с размахом.

Петр поймал мой взгляд на его хоромы, улыбнулся самодовольно – и мы, мол, не лаптем щи хлебаем.

Навстречу нам вышла миловидная женщина лет тридцати пяти, вынесла корец с горячим сбитнем. Вначале выпил Ксандр, и слуга тут же подал купчихе полный корец.

Теперь уже выпил до дна я.

– Вот знакомься, Меланья, лекаря знатного тебе привез. Помнишь, вчера я ходил в Успенский собор, дочку наместникову смотреть, что чудом выздоровела? А чудо руками своими сотворил вот он. Пока другие удивляются – кто смог такое? – я уже подсуетился, других тугодумов опередил.

Радость купца была прямо мальчишеской. Наверное, он и в торговом деле такой – соображает быстрее всех. Уважаю таких – пока другие репу чешут да в носу ковыряют, раздумывая, он уже успеет дело обстряпать.

– Мне бы осмотреть твою жену, Петр.

– Да за ради бога, для того и приехали.

Жена купца повернулась и пошла в свою комнату, я последовал за ней. Внешне она не производила впечатления тяжко больной. Может, перестраховался Петр?

Расспросив дотошно Меланью – это называлось в медицине сборами жалоб и анамнезом, я тщательно ее осмотрел. Нет, не перестраховался Петр, похоже – камень в левой почке у женщины.

– Травы пила какие-нибудь?

– Пила, что травник давал.

– Легче после лечения было?

– Ненадолго.

Я задумался. Даже маленький камень может вызвать сильные болевые приступы, да такие, что на стену от боли полезешь.

Микролиты успешно лекарствами да травами лечить можно. Большой камень если – только операция. Нет, конечно, в мое время применяли и другие методы, например – дистанционная литотрипсия. Но сейчас не о них речь, нету этих аппаратов здесь.

– Операцию делать надо, сударыня.

– Ой, боюсь я.

– Знамо дело, кому под нож ложиться охота.

– С мужем посоветуюсь.

– Твое дело, только не у мужа болит, а у тебя, тебе и решать.

Мы вернулись в трапезную. Я коротко рассказал, как обстоят дела со здоровьем у Меланьи.

– А что думать, – сразу заявил Петр. – Больная – вот она, лекарь здесь, деньги тут.

Он похлопал себя по кошелю на поясе.

Меланья опять взялась за свое:

– Боюсь я.

Петр и слушать не стал:

– Решено, вот мое слово. Когда?

– Завтра, с утра. Стол приготовь, холста беленого побольше, воды теплой. Сама пусть искупается, но париться не надо. Комнатку для меня надобно. После операции придется мне с недельку у вас пожить, за больной понаблюдать. Положено так.

– Да хоть весь этаж занимай! – хохотнул купец.

С утра я и взялся. Гладко шла операция, а потом… Внезапно в лицо ударил фонтан крови. Одной рукой я прижал кровоточащую артерию, другой вытер лицо. Слишком долго везение продолжаться не может. Попривык я к успеху, подуспокоился, расслабился. А нельзя было! К почке дополнительный сосуд подходил, что иногда случается, вот и задел я его инструментом. Я наложил на сосуд двойную лигатуру. Кровотечение остановилось. Не страшно, потеряла крови немного – с полстакана.

Но это сигнал свыше. Полная сосредоточенность! Далее я работал четко, удалил из лоханки коралловидный камень в полкулака размером и мысленно себя похвалил. Никакие травы в данном случае не помогли бы, только операция. Представляю, как женщина мучилась.

Пациентка пошла на поправку быстро, и через неделю я снял швы.

– Все, милая, здорова. Только впредь водичку кипяченую пей.

Я дал еще несколько советов, собрал сумку с инструментами, вышел в трапезную.

Петр сидел здесь, сиял улыбкой от уха до уха.

– За жену спасибо! Не зря, значит, перехватил я тебя. У нас в городе, как прослышали о тебе, искать кинулись. А я Ксандра попросил помолчать пока, не говорить, кто ты и где живешь, если кто спрашивать станет.

Купец поднялся со стула, поклонился в пояс. Я в ответ поклонился тоже. Это ведь ритуал такой, нарушать нельзя.

– Сколько я должен?

– Двести рублей серебром.

Сумма не просто большая, а огромная. Но думаю – от него несильно убудет.

Купец удалился в соседнюю комнату, вынес мешочек и вложил мне в руку.

– Это – за работу.

Достал мешочек поменьше, вложил мне во вторую руку:

– А это от меня, за уважение, кое ты проявил к дому моему и жене, а стало быть – и к роду моему.

Купец лично проводил меня в сени, помог надеть тулуп, поднес сумку с инструментами до кибитки.

– Лекаря до дома довези в сохранности, – наказал вознице.

Мы обменялись прощальными словами, и я поехал к себе. Вообще-то он неплохим мужиком оказался, этот купчина. А вначале не понравился он мне – слишком богатство свое выпячивал.

Я занес домой сумку с инструментами, деньги в мешочках, поприветствовал хозяйку и вышел во двор. Вот и мой первый заработок на новом месте. Коня надо прогулять, застоялся. Уж и не помню, когда на него садился.

Я вывел Орлика из конюшни, погладил по морде. Оседлал, раскрыл ворота, вскочил в седло и рванул галопом по улице.

Выскочил в открытые городские ворота и понесся по заснеженным полям, легко обгоняя обозы. Давно я не сидел в седле, не чувствовал азарта скорости, не ощущал морозного ветра в лицо.

Сбросив накопившееся напряжение, часа через два я вернулся домой.

А у ворот верховой меня дожидается. Екнуло сердце – случилось чего? Оказалось – наместник немедля к себе призывает. Так и поехал верхом.

У ворот оба спешились, завели коней во двор. Я взбежал по ступенькам, а мне уж и дверь открывают. Скинул тулуп слуге на руки и вошел в трапезную.

Наместник-воевода, как всегда, восседал во главе стола. По левую руку боярыня сидит, одесную – дочь Ксения.

– Садись, лекарь, выпей кубок вина во здравие дочки моей.

Почему же за здравие не выпить? Выпил, тем более – вино отменного вкуса оказалось.

– Не догадываешься, зачем позвал?

Я пожал плечами:

– Не знаю.

– Посыльного во Псков я посылал. Есть у меня доверенный человек, все исполнит быстро и аккуратно. И в самом деле говорят – был такой, да исчез внезапно. Долгов за ним нет, ни в чем предосудительном не замечен.

– Чего же внимание такое к моей особе?

– Беглого преступника в городе укрывать не хочу! Вдруг ты прохвост какой или прохиндей.