Паук выглядел достаточно мерзко с человеческой точки зрения. Уродливое раздутое брюхо на спине покрывали роговые наросты, чешуйками спадающие на бока – вероятно, та самая хитиновая броня, о которой нас предупреждали встреченные охотники. Незащищённым оставался лишь небольшой участок брюшка арахнида в том месте, откуда из него выступали суставчатые сочленения лап. Брюшко покрывала тонкая бурая шёрстка, плавно переходящая в хитин по бокам. Вероятно, хитин образовался в результате срастания трансформированных шерстинок, и по прочности должен был быть эквивалентен кости. Раздробить такую защиту способен лишь сильный удар, а, значит, наши луки для защиты от пауков окажутся бесполезными, равно как и острые как бритва ножи для разделки добычи, покоящиеся у меня и у Ирумы в ножнах, крепящихся на бёдрах. Видимо, к точно таким же выводам пришла и моя спутница, тихо обратившись ко мне со словами:

– Осторожно отходим назад, не вспугнув арахна.

Повторять дважды мне было не надо. Я и сам понимал, что отступление в данном случае – самый лучший выход. Отойдя по старым следам на пару километров и почувствовав себя в относительной безопасности, Ирума выбрала участок леса, просматривающийся в разные стороны шагов на сорок–пятьдесят и свободный от паутины, после чего, сбросив на палую листву свой походный мешок, сказала:

– Привал. Будем думать, как идти дальше, и готовить оружие против арахнов. Без оружия мы не пройдём, а наши луки в качестве оружия не годятся

Понимая правоту девушки, я, слабо разбираясь в местных видах вооружения, спросил:

– И что ты предлагаешь? Быть может, мы всё же попробуем справиться твоей магией?

– Ты же слышал пояснения охотников? Они утверждали, что на пауков не действуют магические плетения. Любой направленный в них боевой конструкт просто растечётся по поверхности хитиновой брони, практически не принеся вреда. Или впитается в арахна, лишь усилив его.

– Встреченные нами охотники упоминали о возможности косвенного влияния на арахнидов. Мы можем воздействовать на них с помощью огня или холода. Если даже пауки иммунны к прямому воздействию магии, то спалить или заморозить участок пространства вместе с пауком ты, надеюсь, сумеешь?

– Подобное заклинание действует далеко не мгновенно, – ответила Ирума. – Плюс мне в любом случае потребуется какое–то время на его плетение и наведение на цель. Пусть я и создаю конструкты очень быстро, однако паук всё равно может успеть выскочить из зоны неблагоприятного температурного воздействия. Да ты и сам должен догадаться – одно дело пробить тем же огненным шаром тело паука насквозь, проделав в нём сквозную рваную дыру, и совсем другое – раскалить до высоких температур значительную область пространства вокруг цели. Хитиновый панцирь резко ослабит поражающее воздействие внешних заклинаний. Обычное оружие может оказаться против арахнов значительно более эффективным.

– У нас есть другое оружие кроме луков? – скептически подняв бровь, спросил я.

– У нас есть металл, из которого изготовлены наконечники для стрел. И у нас имеются бесконечные запасы древесины вокруг.

– И что мы сможем сделать из древесины? Выломать дубину?

– Зачем дубину? Самым простым и самым легко изготавливаемым оружием из дерева является боевой шест. Шестами люди пользовались с незапамятных времён. В умелых руках боевой шест, сделанный из особо прочных пород дерева и усиленный магией – достаточно грозное оружие.

– Значит, вооружаемся шестами?

– Шест – дробящее оружие. Он предназначен лишь для нанесения дробящих ран и для нас не подходит ввиду слишком малой убойной силы. Против арахнов более предпочтительными окажутся колющие, секущие и рубящие удары.

– Ты предлагаешь изготовить нам мечи?

– Нет, мечи слишком лёгкие против таких хорошо защищённых противников, как арахны. Ими не проломишь массивный хитиновый панцирь, в то время как, например, топор сделает это с лёгкостью.

– То есть вооружаемся топорами?

– Разреши я прочту тебе небольшую лекцию о холодном оружии… Топор – неплохой вариант, но он не лишён ряда недостатков. Мы, разумеется, можем использовать секиру – боевую разновидность топора, удлинив ручку, и даже установить на неё два направленных в противоположные стороны лезвия для улучшения боевых характеристик, вот только научить тебя пользоваться таким вариантом секиры я не успею. А в неумелых руках ты легко можешь вместо лапы паука отрубить ногу себе – два лезвия требуют к себе предельно аккуратного обращения. В чём–то ты прав – хитиновый панцирь арахнов даже с виду очень прочный, поэтому на первый взгляд против них действительно лучше всего использовать дробящие удары, для чего идеально подойдёт или топор, или молот. Но вот только для того, чтобы нанести этим оружием удар, необходимо подойти к противнику слишком близко, что недопустимо – лапы даже встреченного нами арахна значительно длиннее рукояти обычного топора. А я вполне обоснованно подозреваю, что попавшийся нам экземпляр далеко не самый крупный. Да и колющие удары в незащищённое брюхо ни молотом, ни топором не сделаешь.

– А ещё удлинить рукоять? И оснастить лезвием по типу штыка для нанесения колющих ударов?

– Можно использовать копьё – это шест с насаженным на него металлическим острием. Копьём легко достать до брюха арахна, оставаясь вне зоны действия его лап. Вот только копьё предназначено лишь для колющих ударов, а в реальной схватке дотянуться до мягкого подбрюшья паука тебе удастся далеко не всегда. Не хотелось бы заранее ограничивать функционал нашего оружия.

– А совместить копьё и топор?

– Совместив копьё и топор, вернее, копьё и секиру, мы получим алебарду. Алебарда имеет и длинное, как у шеста древко, позволяющее наносить удары издалека, и рубящие лезвия, и колющее острие на конце. Вот только обучиться владению алебардой ещё сложнее, чем секирой. В неумелых руках ты не только не попадёшь в противника острием, так как алебарда является достаточно массивным оружием и обладает значительной инерцией, но и, скорее всего, нанесёшь рубящий удар не лезвием, а плашмя – малейшая неправильность в движениях, и древко, как живое, начнёт крутиться, проворачиваясь, у тебя в руках. Для схватки с арахнами лучше всего подойдёт глефа.

– А это что такое?

– Глефа – разновидность холодного древкового колюще–рубящего оружия, сочетающая в себе всё лучшее от алебарды, меча, копья и секиры. Длинное, как у копья или секиры, прочное древко, на конец которого насаживается широкий длинный стальной наконечник, имеющий много общего с мечом. Баланс значительно лучше, чем у секиры или алебарды из–за того, что форма клинка ближе к мечу, чем к топору, и, следовательно, клинком глефы можно наносить колющие удары. Алебардой их тоже можно наносить, но она всё же больше предназначена для размашистых рубящих ударов, в то время как глефа равно хороша и для рубящих, и для колющих атак, да и древко в качестве защиты можно использовать. Нередко глефу оснащают двумя клинками, с обеих сторон шеста. Клинки могут быть как одинаковыми, так и иметь разную форму. Иногда в качестве второго клинка используют наконечник копья – тогда одним концом оружия наносят колющие и рубящие удары, а другим – только колющие. Так как глефа значительно тяжелее обычного одноручного меча за счёт более длинного и массивного древка, а также более прочного и тяжёлого лезвия, глефой можно наносить значительно более сильные удары. А главное – за счёт крепления на древке двух одинаковых лезвий глефа может быть симметричной и сбалансированной, поэтому работа с ней во многом напоминает работу с шестом и ей не так уж сложно научиться. Относительно несложно, разумеется – обучение владению мечом хотя бы до мало–мальски приемлемого уровня займёт значительно больше времени.

– Но если глефа значительно тяжелее меча, то как я буду с ней управляться?

– Меч ты держишь одной рукой, и в бою с мечом в немалой части работает кисть. Глефу, как и шест, ты держишь двумя руками, поэтому в работу включаются значительно более сильные мышцы плечевого пояса, а также спинные мышцы и мышцы брюшного пресса. То есть в работу с глефой будет вовлечено всё твоё тело, и последствия ударов для противника окажутся значительно более разрушительными.

– Уговорила – делаем глефу. Вот только я всё равно не умею с ней обращаться.

– Придётся немного задержаться и потратить несколько дней на освоение хотя бы начальных навыков работы с ней, иначе ты убьёшь не арахна, а самого себя. Отсечь себе по неопытности ногу, неправильно замахнувшись, глефой проще простого.

Покончив с объяснениями, Ирума вытряхнула из моего и своего тула все стрелы. Отобрав десяток наиболее хорошо сохранившихся, она спрятала их обратно в свой тул, насыпав остальные перед собой большой кучей, после чего принялась сноровисто освобождать их от наконечников. Избавившись от железа, девушка аккуратно собрала все древки стрел, перевязала их несколькими пучками свежесорванной травы и спрятала в мой тул. Собранные наконечники, разложив перед собой в ряд, она осмотрела, очистила от грязи и пыли, разложила на четыре равные кучки, после чего, взяв одну кучку в руки и взвесив её на ладони, сказала:

– Этого мало. Клинок получится слишком лёгким. Нужен ещё металл.

– И где мы его возьмём? – переспросил я.

– Предлагаю использовать всё имеющееся у нас железо, потребность в котором в ближайшее время будет невелика. В том числе и имеющийся у тебя нож.

– Но он мне нужен! – возмутился я.

– Тебе нужен не нож, а возможность вовремя попасть в Сану, – перебила меня девушка. – Согласись, это стоит потери ножа. К тому же, как только мы натолкнёмся на залежи хорошей железной руды и у нас появится свободное время, я сделаю тебе другой нож.

– И сколько времени тебе понадобится на изготовление хорошего ножа? – переспросил я.

– Меньше, чем на изготовление глефы. Примерно день.

– То есть глефу ты будешь делать два дня?

– Две глефы. Два дня на две глефы. И это минимальный срок. Попытаюсь управиться за два дня, но, возможно, я слишком оптимистично оцениваю свои силы, и времени потребуется несколько больше. Я никогда не изготавливала глефы, хотя знаю, как их делать.

– Хорошо, пусть будет два дня, – скрепя сердце, согласился я.

– Тогда давай всё имеющееся у тебя железо. И твой нож, – сказала Ирума.

Отдав то, что она просила, я, расположившись на покрывале под сенью ближайшего дерева, с сожалением наблюдал, как моя спутница уничтожает львиную долю моего походного снаряжения. Ирума, собрав металл, переплавила его, отделила примеси, прогнав расплав через сотканную из силовых нитей центрифугу и виртуальный сепаратор, после чего разделила его на четыре равных куска и оставила висеть в воздухе, остужая. Пока заготовки медленно остывали в веретенообразных коконах силового поля, она, оставив меня со своим ножом и наказав к её возвращению развести костёр и наготовить углей, отправилась на охоту.

Вернулась девушка, неся на поясе небольшую пёструю птицу, внешне похожую на утку. Споро ощипав её, натерев смешанной с собранными тут же травами солью, насадив на вертел и водрузив над пышущими жаром углями, она, внимательно оглядев висевшие в воздухе заготовки для глефы, сказала:

– Сплав хороший. Чистый, практически без примесей. Завтра с утра можно приступить к изготовлению лезвий.

После чего, усевшись рядом со мной, девушка приняла активное участие в приготовлении ужина, постоянно переворачивая птичью тушку и не давая ей пригореть. Птичье мясо постепенно пропекалось, жир с тушки тягучими каплями падал на раскалённые угли, разнося по лесу ароматный запах подкопченного мяса.

Когда птаха пропеклась до состояния идеальной прожарки, демонстрируя своим кулинарам тонкую золотистую хрустящую корочку, мы с Ирумой с аппетитом поели и уже в темноте, слегка подсвечиваемой багровыми сполохами остывающих углей, достали из рюкзаков одеяла и легли спать.

***

Наступившее утро не принесло мне ничего нового, за исключением осознания того, что одной съеденной вчера небольшой птички для двух взрослых человек оказалось явно недостаточно, и я бы не отказался плотно позавтракать. Ирума явно поддерживала моё мнение, так как, пожелав мне в качестве напутствия разжечь уже затухший костёр и приготовить побольше углей для завтрака, убежала на охоту.

Вернулась девушка с двумя птицами и одним кроликом. Одну из птиц мы тут же запекли на углях и оприходовали, а вторую птицу я, устроившись под деревом, принялся неспешно ощипывать и потрошить. Покончив с птицей, я проделал аналогичную процедуру с кроликом, в смысле, выпотрошил и избавил от шкурки. Обе тушки я завернул в сорванные тут же, неподалёку, большие стреловидные листья похожего на лопухи местного растения и убрал в рюкзак. Пока я занимался обработкой и сохранением нашего предстоящего обеда и ужина, Ирума успела расплавить все бруски и сделать из них четыре отливки в виде ассимметричных мечевидных лезвий. Расплавленный металл, залитый в кокон энергетической формы, повторяющей контуры лезвия, девушка подвергла воздействию центрифуги, после чего окончательно сформировала внутреннюю структуру металла, создав из силовых электромагнитных полей аналог пресса. Раскалённые и пышущие жаром заготовки девушка, тщательно осмотрев, резко опустила в заранее выкопанную ямку с залитой в неё водой, для чего, тщательно утрамбовав дно ямки, вылила туда весь наш питьевой запас. Дождавшись, пока заготовки остынут, она извлекла их из ямки, после чего долго и тщательно осматривала и обстукивала. По–видимому, удовлетворившись увиденным, Ирума ещё раз медленно нагрела заготовки, следя за их температурой и не доводя их цвет докрасна. Удовлетворившись проделанной работой, девушка подвесила заготовки медленно остывать в воздухе, после чего, устало смахнув пот, сказала:

– К вечеру будут готовы. Осталось только заточить.

– И у нас будет две глефы? – переспросил я.

– И у нас будет четыре хороших лезвия, из которых мы завтра сделаем две неплохих глефы. Нужно ещё изготовить для них древки.

– Это долго?

– Будет зависеть от того, насколько быстро я найду для них подходящий материал.

– Дерева в лесу полно!

– То дерево, которое нам нужно, встречается достаточно редко. Придётся хорошо поискать.

И мы, в четыре руки раскочегарив костёр, приступили к приготовлению позднего обеда, избавив от обёртки в виде листвы заячью тушку.

Пообедав, мы разбрелись в разные стороны – я пошёл набирать во фляги воду из найденного Ирумой неподалёку родника, а сама Ирума отправилась на поиски подходящего для изготовления древков дерева. Вернулась девушка уже в потёмках, когда я, вновь разведя костёр, приготовил на нём последнюю из добытых птах. Необходимого дерева Ирума не нашла, зато на обратном пути ей удалось подстелить молодого зайчонка, так что завтра с утра нам будет чем позавтракать. Пока до полной темноты оставалось немного времени, я освежевал добытого девушкой зайца и, завернув тушку в листья, спрятал в рюкзак. Уставшие, мы, обнявшись под одеялом, легли спать. Ещё один день прошёл…

***

Утром Ирума, пока я готовил завтрак, успела заточить все четыре лезвия и нарезать из заячьей шкурки оставшимся у нас единственным ножом множество тонких, но необычайно прочных кожаных ремешков. Как объяснила девушка, сыромятная кожа является самым лучшим средством для крепежа клинка к древку. Спорить с ней я не стал, лишь, поцеловав в лоснящиеся от заячьего жира губы, пожелал обязательно найти дерево для древков. Поблагодарив за напутствие, Ирума, взяв лук и прихватив наш единственный нож, растворилась в глубине леса, а я остался сидеть около костра, задумчиво перебирая изготовленные лезвия и строя планы на будущее.

Моя спутница пришла, когда время обеда давно уже прошло, костёр прогорел, угли остыли, и мне пришлось опять собирать дрова, используя в качестве топора для их заготовки бритвенно–острые лезвия будущих глеф. Бросив на землю передо мной четыре птичьи тушки и тушку молодого зайца, Ирума бережно положила на землю два аккуратно срезанных ствола то ли молодых деревьев, то ли высокого кустарника.

– Орешник, – пояснила мне девушка, доставая из рюкзака одеяло и усаживаясь на него лицом к начинающему разгораться костру. – Не самый лучший материал для древка, но другого мне найти не удалось. Буду работать с тем, что есть.

Я понятливо кивнул, взял нож и принялся потрошить зайца, оставив птах на потом. Выпотрошив зайца и нанизав его на шампур, я сбил пламя с углей, попрыскав на них водой, и приступил к готовке, одновременно ощипывая птиц и периодически поворачивая шампур с насаженным на него зайцем – чтобы не подгорал. Ирума же, отобрав у меня нож, с головой ушла в изготовление рукояток для глеф, освободив деревца от коры и любовно снимая с них тонкие стружки древесины. Магией для сего священнодействия она почему–то принципиально не пользовалась, пробормотав что–то вроде «мне ещё их зачаровывать, а дерево впитывает магию только один раз». Понятно, древки в будущем станут своеобразными артефактами, и сейчас девушка боится испортить заготовки случайными всплесками своей энергии.

Когда жаркое дошло до кондиции, Ирума ненадолго прервалась – исключительно для того, чтобы поесть, после чего, посмотрев на меня, вольготно разлёгшегося на одеялах в тени ближайшего дерева, опять принялась за работу и трудилась до самого вечера. Лишь в сгущающихся сумерках она с сожалением отложила недоделанные древки в сторону и помогла мне с приготовлением ужина, пообещав, что уже завтра наше оружие будет готово.

С утра, лишь только рассвело, девушка вернулась к изготовлению глеф, оставив на меня все текущие заботы по хозяйству. Я умылся, принёс свежей воды и приготовил на завтрак жаркое из птицы, прикинув, что оставшихся трёх тушек хватит и на сегодня, и даже на завтрашний завтрак. После завтрака, умяв на пару со спутницей запечённую до хрустящей корочки птаху, я, от нечего делать и чтобы не мешать Ири в её трудах, занялся приготовлением остальных убитых девушкой птиц. Да, обед, ужин и завтрашний завтрак нам придётся есть холодным, но, во–первых, нам не привыкать в дороге питаться холодным мясом, а во–вторых, на жаре за два дня тушки могут испортиться.

В обед девушка закончила остругивать древки и, немного зачистив их одной из заячьих шкурок с насыпанным на шёрстку мелким песком, дала мне подержать деревяшки в руках. Что можно сказать по моим ощущениям… Древки, несмотря на одинаковую длину, примерно мне по шею, и примерно одинаковый вес, воспринимались совершенно по–разному. Одно удобно ложилось в руки и ощущалось как что–то родное, другое вносило в ощущение лежащего в ладонях дерева некоторый дискомфорт. Проанализировав собственные чувства, я пришёл к выводу, что настолько по–разному черенки воспринимаются исключительно из–за того, что форма их сечения оказалась разной: один шест Ирума изготовила круглым, а другой – овальным. Я, разумеется, тут же поинтересовался, зачем это было сделано. Ответ спутницы меня несколько удивил. Девушка, посмотрев, как я недоумённо верчу в руках древки, ответила: