– Вы считаете, – впервые подал голос третий из гостей Алексея Ивановича, моложавый действительный тайный советник Венцель, – что предложения государя императора о мирном способе разрешения споров не найдут наконец-то должного отклика в сердцах европейских властителей? По крайней мере у монархов, связанных с ним узами близкого родства?

Комментарий-справка

В 1898 году российский император Николай II Александрович обратился к государям и правительствам европейских стран с предложением заключить соглашение о сохранении всеобщего мира и установлении пределов постоянного роста вооружений.

В 1899-м и 1907 годах по его инициативе состоялись Гаагские конференции мира, отдельные (увы, далеко не все) решения которых остаются действительными даже по сей день.

В частности, по решению конференции 1899 года, созванной для обсуждения вопросов сохранения мира и сокращения вооружений, был учрежден Постоянный арбитражный суд в Гааге.

Морская хроника

Первый лорд британского Адмиралтейства Уинстон Черчилль в 1913 году принял меры по укреплению Средиземноморского флота, который намного превосходил предполагаемого противника по огневой мощи, но существенно уступал не только «Гебену» и «Бреслау», но и новейшим австрийским линкорам в скорости.

В Средиземное море были направлены три линейных крейсера: «Индефатигебл» («Неутомимый»), «Индомитебл» («Неукротимый») и «Инфлексибл» («Неуступчивый»). Оперативно они вошли в состав Мальтийской эскадры прежде всего из соображений стратегического удобства расположения – практически в самой середине театра (возможного) военных действий.

Каждый из британских линейных крейсеров уступал «Гебену» по вооружению и броневой защите, но вдвоем и тем более втроем, при согласованных действиях, они могли вполне рассчитывать на успех.

Вот только заставить принять неравный бой немецкий линейный крейсер, который существенно превосходил их в скорости, было задачей непростой.

МИД России. Кабинет А. И. Иванова

– Любопытная точка зрения, не правда ли, господа? – спросил статский советник, показывая издали перебеленный текст меморандума от 9 июля 1913 года посланника России в Афинах Димидова.

– Об этом очередном балканском сумасшествии? – спросил Венцель.

– Увы. Вот дословно: «В случае победы Болгария сделается орудием в руках Австрии… В случае поражения она обратит свои взоры к России, которой будет легче, чем прежде, ее удовлетворить, потому что она в силу необходимости будет сговорчивее… Ее верность к нам прямо пропорциональна ее неудачам и обратно пропорциональна ее успехам. С этой точки зрения Греция и Сербия облегчат нам в настоящее время нашу задачу… приведут к нам, быть может, раскаивающуюся и униженную Болгарию».

– И как это вам, господин ротмистр? – поинтересовался, закончив чтение, Алексей Иванович.

– С болгарами мне приходилось иметь дело, – отозвался Буровцев. – По долгу службы. Не со двором Фердинанда, но с людьми влиятельными…

Ротмистр замялся. Венцель, правильно уловив причину замешательства, поправил:

– Мы ни в коем случае не претендуем на раскрытие ведомственных секретов.

– Благодарю, – с облегчением выдохнул ротмистр. – Так вот, представьте, я вполне согласен с точкой зрения нашего посланника. Верность Болгарии нам действительно прямо пропорциональна ее неудачам и обратно пропорциональна ее успехам. Полагаю, что так будет еще долго. Во времена Шипки и Плевны – да, «братушки-братушки», а сейчас молятся на Тройственный союз, пляшут с Германией и Австро-Венгрией.

– А мы, понятно, в Антанте, – кивнул давно сошедший на берег седовласый капитан первого ранга. – Но, согласитесь, весьма существенно славянское братство…

– По его поводу, полагаю, не следует обольщаться, – медленно покачал головою советник. – Не удивлюсь, если нам еще придется повоевать.

– Тем более что «славянство» болгар, в отличие от их православия, весьма сомнительно, – подхватил Константин Венцель, патентованный радетель чистоты и исторического величия славян, что для потомка лифляндских баронов было несколько неожиданно.

– Кто мы такие, чтобы сомневаться в государственной мудрости Его Императорского Величества? – поднял брови Алексей Иванович. И продолжил с несколько иной интонацией, как бы даже не перечеркивающей значения дальнейших его слов. – Его предложения о всеобщем мире, уверен, будут вспоминать и через сто лет. И услышали его не только кузены, но и в Габсбургском доме, и французские республиканцы.

На добрую минуту в кабинете воцарилось молчание, только дважды щелкнула крышка портсигара в руках у Буровцева. И он же заговорил первым:

– Мы тут получили любопытные известия с верфей «Блом унд Фосс»…

– Да подождите вы со своими шпионскими штучками, – вскинул седую голову Садовский. – Вот скажите мне, почему нам не разрешить этот балканский узел окончательно? Занять наконец европейский берег Босфора, поддержать греков и сербов, Фердинанда этого болгарского-кобургского приструнить – что, сил у нас мало?

– Подобное обсуждалось, – негромко сказал статский советник. – Злые языки твердят, что наступление балканских союзников было остановлено по нашему решительному требованию, потому что мы сами нацелились на Проливы.

– Ну и?

– Кто мы такие, чтобы сомневаться в государственной мудрости Его Императорского Величества? – повторил Алексей Иванович.

Морская хроника

С апреля по август 1913 года «Гебен» в сопровождении легкого крейсера «Страсбург» предпринял походы, или, как выражаются в Альбионе, «демонстрацию флага» в Северном и Восточном Средиземноморье. Флаг был продемонстрирован у берегов Греции и Албании, весьма поспособствовав восстановлению статуса Скутари. Затем эскадра пересекла Адриатику и, пройдя вдоль восточного побережья Италии от Бриндизи до Венеции, вошла в воды, подконтрольные Австро-Венгрии.

В австрийском тогда порту Пола (или Пула в современном наименовании) «Гебен» встал на текущий ремонт, который продолжался почти два месяца.

Цитата

…24 января 1913 г. военные действия возобновились. В ближайшие месяцы союзники вошли в Адрианополь, греческие части заняли Янину, а Скутари по предварительному соглашению его защитника Эссада-паши с черногорским королем перешло к Черногории. Под энергичным давлением Австрии и Германии, которые недвусмысленно пригрозили войной и уже ввели свой флот в Адриатическое море, черногорские войска вынуждены были оставить Скутари.

Лондонские переговоры возобновились, и 30 мая 1913 г. был подписан мирный договор между Турцией, с одной стороны, и Сербией, Грецией и Болгарией – с другой. Согласно этому договору, Болгария получила Адрианополь, Сербии – взамен выхода к Адриатическому морю – был предложен коммерческий порт на юге без установления ее суверенитета на побережье, т. е., иными словами, Сербии было предложено искать компенсации на юге, в Македонии, за счет Болгарии. На Адриатическом побережье образовывалось самостоятельное Албанское княжество, которое провозглашалось «суверенным», независимым от Турции и постоянно нейтральным княжеством с князем, назначаемым великими державами. Усилиями австрийской дипломатии удалось столкнуть лбами двух вчерашних союзников – Сербию и Болгарию. Вторая Балканская война родилась на Лондонской конференции.

На этой же конференции Румыния была вознаграждена за свой нейтралитет предоставлением ей болгарского города Силистрии.

Договор, подписанный под давлением послов крупных держав, никого из союзников не удовлетворил. Сербия потребовала от Болгарии вознаграждения за утерянное ею Адриатическое побережье. Болгария ссылалась на потерю Силистрии. Греция настаивала на уступке ей некоторых пунктов Юго-Восточной Македонии, населенных греками^[1].

Комментарий

Мирные переговоры по «разделу турецкого наследия» освобожденной от Османской империи большей части Балканского полуострова завершились неожиданно для современников, но закономерно с сегодняшней точки зрения. Два самых больших славянских «брата» России перессорились между собой за турецкое наследие. Сербы требовали себе выход к Адриатическому морю. Болгары претендовали на Македонию за речкой Вардар, занятую сербской армией.

Наследник сербского престола Александр (из династии Карагеоргиевичей, прямой участник убийства Обреновичей, династических предшественников на сербском троне) в мае 1913 года прямо заявил в интервью белградской газете «Политика», что Сербия не отдаст Болгарии ни дюйма Завардарской Македонии. И что другого способа решения сербо-болгарского конфликта, кроме войны, не существует. Русскому генеральному консулу Тухолке в частном разговоре Александр высказался еще откровеннее: «Сербы никак не уступят долину Вардара и предпочтут скорее воевать с Европой, чем подписать свой смертный приговор. В противном случае пускай хоть Австрия берет Сербию, раз все равно погибать».

Греческий наследный принц Николай писал через голову российского министра иностранных дел С.Д. Сазонова лично Николаю II, своему двоюродному дяде: «Я опасаюсь, что Сазонов готов уступить Монастир болгарам (под предлогом, что там живут болгары). Но если это так будет, то у нас никогда в будущем не установится мир, ввиду того, что Болгария, став почти вдвое больше Греции, воспользуется первым же предлогом, чтобы начать войну, а затем, раздавив Грецию, нападет на Сербию или наоборот…

Я полностью уповаю на тебя, зная, что ты сделаешь все возможное, чтобы защитить интересы нашей страны отчасти ради самой Греции, а также в память дорогого папы».

29 июня 1913 года началась Вторая Балканская война…

Морская хроника

Приказом морского министра Германии адмирала фон Тирпица в октябре 1913 года командующим Средиземноморской дивизией Кригсмарине назначен контр-адмирал Вильгельм фон Сушон.

Биографическая справка

Контр-адмирал Вильгельм фон Сушон родился 2 июня 1864 года в Лейпциге, в семье морского офицера. В 17 лет окончил морской корпус, получил офицерский чин, командование канонеркой «Адлер» и первую награду за захват в составе флота островов Самоа. Потом он командовал крейсером, служил в генштабе, командовал броненосцем «Веттин», был начальником штаба германского флота на Балтике, где считался ставленником гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица, создателя «Германского флота Открытого моря».

В 1911 году получил чин контр-адмирала.

Это был человек весьма хладнокровный, немного замкнутый и в то же время с авантюристической косточкой.

Он был грамотным моряком-профессионалом и умел подчинять себе людей без нажима, располагал к себе, но без лишней лести, хотя и с долей некоторого коварства.

28 июня 1914 года. Чуть ли не прямым следствием Второй Балканской войны стало убийство австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда сербским террористом Гаврилой Принципом – членом террористической организации «Млада Босна», боровшейся за объединение всех южнославянских народов в одно государство.

Морская хроника

Сменив контр-адмирала Трюмлера на посту командующего Средиземноморской дивизией, Вильгельм фон Сушон быстро установил контакты во всех портах, устроил агентуру осведомителей, снабдив их новейшими радиостанциями.

Также заблаговременно наметил и организовал он на Средиземном море тайные базы для заправки углем и боеприпасами.

Вместе со своим генштабом и германским шефом внешней разведки полковником Николаи уточнил перечень фирм – будущих поставщиков-угольщиков на случай объявления войны.

На базе австрийского флота в г. Пола Вильгельм фон Сушон несколько дней провел в переговорах с его командующим – адмиралом фон Гауссом. Было решено, что германские крейсеры в случае войны будут действовать совместно с флотом Гаусса с целью воспрепятствовать переброске французского экспедиционного корпуса из Марокко и Алжира на континент.

28 июля 1914 года началась Первая Мировая война…

Англия. На верфях Плимута проплывает над бетонным ущельем дока в облаках пара и в тучах дыма громада парового котла, подвешенная в стропах крана, словно медный пивной кег для ручного насоса, который тащат в сети на второй этаж паба.

Запрокинув голову в одноименном котелке, импозантный австралийский турист позирует, прислонив к громадной стопе броневых листов изящную тросточку. Его на сравнительно компактную ручную лейц-камеру фотографирует хохотливая подружка. В кадр трость попадает совершенно не случайно – ее длину с точностью до миллиметра знают в Адмиралтействе союзной России…

Германия. В прокатном цеху с грохотом катятся по роликам листы крупповской стали, чтобы под апокалипсическими сокрушениями парового пресса превратиться в не лишенные изящества «тазики» широкополых касок.

Прежде чем просверлить в них отверстия для креплений усиленной лобной пластины (креплений, которые издали будут казаться дьявольскими рожками и которые сами «черти» в окопах сразу же начнут отвинчивать, напугавшись сломанной шеи, – «говорят, Ганс из Бремена, получив пулю в лоб, так и кончился – бац, и хрустнуло тут!» – шлепок по шее), каску примеряет весьма пожилой мастер Гельмут, не подозревая, что не за горами и его время…

Россия. Рачительный купец 1-й гильдии мануфактурщик Афанасий Астафьев, прослышав о грядущем заказе на пошив военного обмундирования, сперва облегченно перекрестится: «Ну, теперь будет куда сбыть залежалое сукно, сдуру купленное в надежде на болгар!» Потом засуетится, забеспокоится: «А ну как и впрямь война на полном сурьезе? Тогда просто медком не подмажешь. Тогда целую правительственную комиссию покупать надобно. Ах, ты! Опередит Троекурова, у нее там племянник…»

Впрочем, не меньше купца рады путиловские рабочие и даже пригрозили дать в морду известному смутьяну из большевиков – Касьяну: «Какие на хрен забастовки! Только работа пошла по хорошему наряду, навались!»

Франция. Комиссия Генерального штаба признала, что разработанная полковником Ланглуа и воплощенная в металл подполковником Депором на казенном заводе 75-мм скорострельная полевая пушка образца 1898 г. остается до сих пор непревзойденной. А посему следует увеличить их выпуск на заводах Шнейдера как минимум вдвое…

Вот как вспоминает последние мирные месяцы офицер минзага «Краб» (первый в мире подводный минный заградитель еще не раз «всплывет» на страницах этой книги):

«…В июне в Либаву специально для расширения нашей практики пришел отдельный дивизион подводных лодок Балтийского флота. Мы побывали на многих лодках, выходили на них в море, участвовали в учебных атаках на крупные корабли – словом, значительно расширили свои познания.

В напряженном ритме боевой учебы мы как-то мало интересовались событиями, происходящими в мире. Во всяком случае, мы не придали никакого особого значения Сараевскому убийству и уж никак не думали, что оно будет иметь такие последствия! Помнится, нас гораздо больше взволновало известие об аресте в Германии русского морского офицера, наблюдавшего там за постройкой по русскому заказу двух легких крейсеров. После резкого протеста нашего правительства арестованного офицера освободили. Германское правительство принесло свои извинения, но мы все были глубоко возмущены самим фактом случившегося.

Немного позднее в Кронштадт пришла с визитом английская эскадра под флагом адмирала Битти. Из газет мы узнали, как тепло встречали в Петербурге и Москве английских моряков. После визита англичан последовал визит французской эскадры с президентом Пуанкаре, которому также был оказан блестящий прием. К стыду своему, я ничего не мог понять. К чему все эти визиты боевых эскадр, когда вокруг все так тихо и спокойно? И почему в столице австрийский подданный подбивал к стачке рабочих военных заводов и был арестован полицией?

Впрочем, вскоре все стало ясно. Не успела французская эскадра покинуть балтийские воды, как пришло известие о предъявлении Австрией ультиматума Сербии и о вмешательстве в этот конфликт России со своими мирными предложениями. Но и тогда никто из нас и помыслить не мог о войне. Какая война, когда едва прошло 9 лет после японского разгрома, от которого Россия еще далеко не оправилась? Какая война, если не закончены возрождение флота и реформа армии? Какая война, если тлеют еще искры революции и кровавых мятежей, готовые снова вспыхнуть жарким пламенем?

Но слово «война», повторяясь все чаще и чаще, уже висело в воздухе. Сначала из Либавы была отозвана минная бригада. Затем базу стали покидать пехотные части. Никто не знал, зачем и куда. Командир нашего дивизиона постоянно получал какие-то депеши, но до нас не доводил ничего. Из газет тоже ничего толком понять было невозможно. Одни считали войну неизбежной, другие, напротив, полагали, что все уладится. Мы, в воинственной легкомысленности молодости, не понимали трагичности событий и были готовы помериться силами с кем угодно»…^[2]

Великая война, начавшаяся 2 августа 1914 года для одной семьи из миллионов русских Ивановых…

На них мы и остановимся подробнее.

Только на них, ибо объять необъятное – все одно, что пересчитать этих самых Ивановых по всей Руси.

Только на них, потому что на них Русь и держится, даже если зовут этих Ивановых в хроникальной частности: Ибрагим, Иван, Абрам, Иванко, Вано, Ованес – да мало ли как. В нашем случае это все равно, пусть будет…

Восстановлено по приходским книгам

Иванов Иван Иванович, 59 лет, антрополог, экстраординарный профессор Санкт-Петербургского университета. По ученому званию – надворный советник. Никакого отношения к военному делу не имеющий.

Жена его Елизавета, в девичестве Коваль, 1860–1897 гг., умерла при родах младшего сына.

Сыновья его:

Вадим Иванович, 35 лет от роду, лейтенант флота, старший артиллеристский офицер эскадренного миноносца «Лейтенант Пущин». Ныне в Севастополе.

Кирилл Иванович, 30 лет, по окончании офицерской Воздухоплавательной школы также в Севастополе и также лейтенант, но Императорского военно-воздушного флота.

Василий – озорник 17 лет, последний год «Отдельных гардемаринских классов».

Дочь Варвара – 23 года, домашняя воспитательница, выпускница Петербургских фребелевских курсов.

И приемная дочь Кира Ивановна, двадцати одного года, привезенная с Алтая как довольно неожиданная находка антропологической экспедиции. И примечательно, что год спустя после смерти законной жены профессора, но уже пяти лет от роду.

Последние трое сейчас в Петербурге с отцом.

Брат профессора Алексей Иванович, статский советник, выходец из Инженерного замка^[3], имеет свой кабинет на Дворцовой площади в министерстве Сазонова, но чем там занимается – Бог весть. 50 лет.

Сын его Николай, племянник профессора, 26-летний гвардии пехотный капитан и, по мнению отца, очевидный недоросль. Сейчас в Красном Селе, в лагере.

Такими их застала мировая война.

Война на полмира, пока что странно ликующего на площадях Парижа и Вены, Вашингтона, Лондона и Берлина…

…Практичен энтузиазм на рю Coq Heron, где меркантильные парижане спешат вынести свои вклады из банка Caisse d’Epargne, попутно вынося его дубовые двери. Их тут даже больше, чем на площади Бастилии.

…В толпе безрассудных буршей на мюнхенской площади Одеон ничем не примечателен молодой человек, машущий летней соломенной шляпой. Разве что стрижеными усиками щеточкой, которым предстоит длительная кинематографическая судьба.

…В Праге на Вацлавской площади молодой журналист с особым интересом приглядывается к инвалиду-колясочнику в толпе демонстрантов, который размахивает костылями и вопит: «На Белград!»

…И ночью озарена газовыми огнями Трафальгарская площадь, точно лондонцам не войну объявили, а разрешение на работу пабов после полуночи.

Впрочем, большего энтузиазма, чем на Дворцовой площади 2 августа (20 июля старым стилем), Европа, начавшая войну на сгорание, сгорание полное и дотла, не знала…