А вот хозяйке Валентине досталось по полной. Лишилась трех окон, телевизора, холодильника, хрустального набора и вдобавок схлопотала горсть осколков под правую лопатку.

Правда, к десяти утра женщина уже вернулась домой. Самый крупный осколок хирург удалил, рану залепил пластырем, а мелкие трогать не стал. Сказал, что со временем выйдут сами.

Земляк Валентины, назову его Петром Ивановичем, за медицинской помощью не обращался. Обошелся сугубо домашними средствами. Для успокоения нервов принял полный стакан самогона и стал штопать бреши в заборе.

– Родитель, царствие ему небесное, – пожаловался мне Петр Иванович, – не придумал ничего лучшего, как построить хату на отшибе. А я теперь отдуваюсь. И за компанию моя женушка Галина Ивановна…

– Да хватит тебе слезами грядки поливать! – прикрикнул он на супругу. – Оживить рассаду все равно не сможешь, а по огороду от твоих слез солончаки пойдут.

Интересный все-таки мужик, этот Петр Иванович. Другой бы, глядя на порушенный забор и растоптанную рассаду, матерился во весь голос, а он еще шутит. И не без иронии рассказывает о событиях, которые развернулись накануне под окнами родительской усадьбы:

– Гляжу – с поля метется танк, а следом за ним другой, размером поболее. Прибежали и давай вокруг дома круги нарезать. Галина Ивановна сразу в подвал, кошка под кровать забилась, притихли обе. Ну а я от окна к окну мечусь. Хоть и жутковато, но интересно: что это за игры такие в догонялки? Однако вскоре понял, что игрой здесь и не пахнет. Видно, у большего танка снаряды кончились, и он теперь пытается затоптать малыша.

Только тот не сдается. Шустрый такой попался. То в саду спрячется, то за сарай нырнет. Минут десять они гремели под окнами. Потом меньший танк изловчился, да как пукнет из своей пушчонки по большему. Подбить не подбил, однако в большом танке от такой наглости малость опешили. И пока там в себя приходили, местный через сад обратно в поле подался. А вскорости и большой туда же уполз.

На том мы с Петром Ивановичем и расстались. Последнее дело – отвлекать занятого человека, а тем более – пытаться утешить продолжавшую горевать над поверженной рассадой Галину Ивановну.

Впрочем, мои земляки к всевозможным пакостям давно привыкли. Ведь недаром же Донбасс считается зоной рискованного земледелия, которая сделалась еще рискованнее после того, как хлебная нива перешла в ранг поля битвы.

ОДНА ГРАНАТА – МЕШОК КАРАСЕЙ

Вот уж никогда бы не подумал, что целый день придется проторчать в отдельно взятом поселке. Но как пройти мимо школы, которая смотрит пустыми окнами на иву со сбитой реактивным снарядом маковкой?

Дерево ветхое, в полтора обхвата, из дупла чуть пониже свежего среза доносится затихающее попискивание птенцов. Однако взрослых скворцов не видать. Скорее всего, погибли, и теперь малыши обречены на голодную смерть.

Но, может быть, и обойдется. Главное, чтобы писк услышали зорянки. Есть такие птахи. Размером мельче воробья, но с большим сердцем. Никогда не оставят без опеки птенца. Даже если он и не самый близкий родственник.

Следующая остановка у дома пенсионерки, имя которой записал так неразборчиво, что теперь сам диву даюсь.

Одно утешает – отвратительный почерк гарантирует сохранность содержимое походного блокнота от чужого глаза. Однажды при обыске на блокпосте служивый попытался обнаружить крамолу в заметках проезжего корреспондента, однако тут же вернул его со словами:

– А что, письмена племени майя опять в ходу?

Но вернусь к пенсионерке, чье имя осталось неизвестным. На ее усадьбу небеса тоже ниспослали гостинец в виде реактивного снаряда. Причем сделали это с каким-то изуверским наслаждением.

– Понимаете, – всхлипнула женщина, – накануне всех этих событий купили шифер для крыши. Но с ремонтом решили повременить. «Пусть вначале всё устаканится», – сказал муж. Но откуда же нам было знать, что снаряд разорвется именно рядом со сложенными в штабеля листами шифера? Теперь хоть стоя плач, хоть лежа рыдай…

Фермерскому хозяйству за околицей поселка тоже досталось. Меж молодых деревьев яблоневого сада то там, то сям торчат сигары реактивных снарядов, на каждом шагу ампутированные осколками ветки с не успевшими распуститься цветочными почками, попавший под раздачу колесный трактор едва приполз на пробитых колесах…

Зато полевой стан, а особенно пруд у слияния двух полезащитных полос, словно бальзам на взъерошенную увиденным душу. Уютненько так, тихо до звона в ушах.

Сюда бы на утренней зорьке. Сыпанул горсть приманки и жди, когда сердце встрепенется при виде косо уходящего под воду поплавка, а литой бок рыбины блеснет из глубины горячим серебром.

– Благодатное местечко для рыбалки и отдохновения, – говорю фермеру Косте, совсем ещё молодому человеку.

– Оно-то так, – соглашается Костя. – Местечко действительно славное. Только в пруду сейчас осколков больше, чем рыбы.

– Осколков?..

– Ну да. Вояки на прошлой неделе кинули в пруд пять гранат. Карасей, которые пожирнее, похватали сачками. Мешков пять или больше. А мелочь собрали мы, кошек теперь кормим. Так что от прежней благодати теперь сплошная видимость.

«НЕ ЖЕЛАЮ БЫТЬ ПОХОРОНЕННЫМ В ПРИДОРОЖНОЙ КАНАВЕ»

Отчасти удалось вылечить водителя арендуемой для меня редакцией машинёшки от боязни быть похороненным в придорожной канаве:

– Скажем, ты отправился в магазин за хлебом, а здесь обстрел… Конечно, не бросят бродячим псам на съедение, проводят в последний путь по высшему разряду. Но теперь посчитай, во что все эти удовольствия обойдутся семье. А так прикопали, как ты говоришь, в придорожной канаве, и никаких расходов.

Вольдемар юмор висельника оценил сполна, однако все-таки решил прибегнуть к последнему аргументу:

– Все равно машинёшку жаль. Сколько лет копил деньги, да и привязался, как к живому существу.

– Угомонись. В командировку отправимся на зелёном «козлике», а за руль обещался сесть сам хозяин. Тот самый, с которым вы на берегу Самары заснули у погасшего костерка. А перед этим местные русалки целый вечер внимали доносившимся из-под сосен голосам:

– Ну что, по восьмой?

– По восьмой…

– Мы предыдущие чарки учитывали, а на восьмой почему-то заколодило, – попытался оправдаться Вольдемар.

– Ладно, кто старое помянет… А сегодня от тебя требуется одно – переквалифицироваться в кормчего. Не могу же я одновременно управлять моторкой и фотографировать русалок.

Главного редактора уговаривать не пришлось. Благодаря моей тяге к бродяжничеству, контора регулярно перевыполняет план по командировкам. И вдобавок шеф не придерживается принципа: «Я начальник – ты дурак».

– Считаешь нужным ехать, езжай, – благословил главный. – Только не заедайся с вояками…

То есть напутствие шефа следует воспринять примерно следующим образом: «Если тебя облаяли на блокпосте или дали пендаля пониже спины, сделай вид, что это тебе приятно».

Совет, разумеется, дельный. Однако надо ещё поглядеть, что горше – плевок в душу или пендаль. Мой приятель Яша предпочел первое. Но в результате получил и второе. В душу ему плюнул вояка, который, поигрывая затвором автомата, потребовал предъявить содержимое багажника.

– Ну, ни хрена себе! – изумился представитель войска ланцепупского хана. – Я еще не завтракал, а здесь полно жратвы и пойла.

С этими словами служивый конфисковал охапку водочных бутылок, присовокупил к ним пару палок колбасы и строго-настрого приказал ничего не давать напарнику Митьке, который осуществляет досмотр автотранспорта на противоположном конце села.

– Он, гад, мне вчера похмелиться не дал, – объяснил вояка.

Попытка выполнить приказ закончилась провалом. Упомянув недобрым словом ближайших родственников напарника, Митька устранил Яшу от багажника при помощи башмака сорок пятого калибра и подчистую выгреб остальное.

Помня горький опыт нашего общего знакомого, кандидат сельскохозяйственных наук спрятал сулею с вином в свернутой коконом надувной лодке и объявил, что там её не сыщет ни одна собака.

Словом, подготовились мы к поездке основательно. За исключением одной детали – экипировки приятеля, которая, как всегда, состояла из спортивных брюк и разношенных шлепанцев.

– Хватит того, что один из нас при параде, – отмахнулся Анатолий. – С водителя же достаточно относительно чистой футболки и гладко выбритой рожи.

А ведь знает же, поганец, что ничто так не смущает гаишников, как костюм и галстук. Да и значок Союза журналистов тоже подспорье. Золотое перо, флажок с золотыми буковками на синем поле. Однажды именно он спас Вольдемара от неминуемого штрафа.

– Ну вот, – укоризненно молвил остановивший нас гаишник, – депутата возишь, а правила дорожного движения вроде бы не для тебя писаны. Ладно, на первый раз ограничусь внушением…

БЛОКПОСТ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ

Вроде бы только вчера абрикосовые деревья Байдарских ворот горстями сыпали розовый свет под колеса зеленого «козлика», а сегодня уже и сады сельской глубинки Донбасса догорают вечерней зарёй.

Воспоминания о прошлой поездке воскресил и блокпост на сочленении двух полевых дорог за Новомихайловкой. Точно такая же скороговорка флагов, но на сей раз не триколоров, а желто-голубых, с успевшей обтрепаться до портяночного состояния каймой.

И, странное дело, воспринимавшаяся прежде спокойно государственная символика вдруг показалась чужеродной. Нечто подобное я испытал в далеком детстве, когда стал свидетелем, как четверо кладбищенских землекопов, оставляя на глиняном полу отпечатки кирзовых сапог, выносили из комнаты гроб с телом бабушки. И при этом вслух гадали: пригласят ли наследники усопшей на поминальный обед, или опять придется довольствоваться сухомяткой?

Одного из тех землекопов мне живо напомнил возникший перед радиатором зелёного «козлика» солдат. Рябые штаны в поясе приспущены вроде траурного флага, ноги – копия усеченной литеры «Л», утвердились на заплеванном пятачке асфальта.

– Докумэнты? – тянет грязноватую длань в открытое окошко автомобиля.

– Для начала отрекомендуйтесь, – говорю не терпящим пререканий тоном, – а после уже предъявляйте требования. Кто здесь у вас старший? Прапорщик за командира взвода? Соблаговолите пригласить его сюда. И – в темпе.

Явившийся спустя полторы минуты прапорщик явно обескуражен. Его наверняка предупредили, что Донбасс населен исключительно сепарами. Но, с другой стороны, прапорщика смущает значок на лацкане моего пиджака.

– Слушаю вас, – говорит служивый, все еще пытаясь сложить воедино золотые буковки на синем фоне. – Какие проблемы?

– Проблемы у вас, милейший… Но для начала ответьте: откуда будете родом?

– Да недалеко отсюда. Из села на речке Орель, возле самой Петриковки. Слыхали о такой?..

Мы с Анатолием не просто слыхали, а и гостили в Петриковке, знакомы с местным начальством и обаятельнейшей редактрисой районной газеты Людмилкой, которая устроила нам покатушки на «Запорожце», переделанном под живописную хатынку на колесах.

– Глава районной администрации тот же? А Людмила все так же редактирует вашу газету?

– Наверное.

– Но теперь к сути. Родители живы? Отец, говорите, комбайнер-орденоносец? Замечательно. Поделитесь-ка со мной номером его мобильника. Как зачем? Хочу поведать уважаемому хлеборобу, что бойцы сгубили гектар готовой выбросить колос озимой.

– Так нам приказали рыть окопы и разместить технику на этом перекрестке.

– Вот и расположились бы слева от дороги на соседнем поле. Благо, оно под парами.

– Это мы мигом исправим. А пшеница, которую потолкли, еще поднимется. Наверное… Только моим не надо звонить. Они и без того переживают, что меня послали на Донбасс.

– Послушай, – проникновенно молвил приятель, когда блокпост остался за кормой зелёного «козлика», – если ты хочешь нарваться на неприятность, то делай это без нас. Нашел, с кем проводить душеспасительные беседы. Пристрелят, как шелудивых псов…

– И закопают в придорожной канаве, – подал голос с заднего сиденья Вольдемар.

– Мы что, не люди? – проворчал Анатолий. – Но и собственной башке да следует поразмыслить. Она не для того к туловищу приставлена, чтобы совать ее во всякие гиблые места. Короче, мое последнее слово таково: или ты выполняешь данную шефом рекомендацию, или мы тебе не попутчики. А для успокоения нервов думай о русалках, у которых волоса такие же зеленые, как и нитевидные водоросли реки Волчья.

Совет дельный, главное – своевременный. Действительно, разве не счастье – оказаться там, где небо роняет на плечи не обгорелые лохмотья прихлопнутого гаубичным снарядом убогого дома, а пыльцу серебристого лоха?

И ПУСТЬ ДОРОГУ ОСВЕЩАЮТ ЗОЛОТЫЕ КАНДЕЛЯБРЫ

Буквально накануне позвонил редактор волынской газеты. Среди прочих прозвучал и такой вопрос:

– Действительно ли жители Донбасса ненавидят Украину?

Разумеется, у меня нет полномочий отвечать от имени всего региона, однако собственную точку зрения я изложил:

– Украинскую власть, которая благословила отправку на Донбасс карательных батальонов, я не способен уважать даже при большом желании. Да и не обязан. Но ничто, даже бомбардировки жилых кварталов, не заставят меня разлюбить Веселую Боковеньку, Орель, Кальмиус, Сюурлей и другие малые реки, которые оставили на ладонях мозоли от весел, а в душе – щемящую привязанность к моей родине. И пусть эта привязанность тяжелей цепей галерного раба, я добровольно буду греметь ими до конца дней своих.

Прозвучало, наверное, высокопарно и чересчур сжато. Однако поправить дело и дать более обстоятельный ответ коллеге вполне возможно. Для этого надо лишь заполнить отсеки моторки настоянным на золотой пыльце цветущего лоха кислородом и под заполошные крики султанок вырулить на светлое плёсо…

Что бы там ни говорили, а речные дороги веселее морских. Конечно, здесь нет упрятанных в соленую вуаль архипелагов, летучих рыбок, а также морских существ, при появлении которых из глубин памяти выплывают строчки: «Эос верхом на лукавом дельфине влажной ладонью зеленые звезды гасила». Зато я гарантирую такие впечатления, что ваша душа, подобно вечному скитальцу фрегату, будет парить над приречными утесами, родником, чья вода успокаивает почище валерианы, и брошенной через косогор тропинкой, которую освещают златокованые канделябры коровяка. А ещё надо взять с собой сказанное в позапрошлом веке: «Топонимика – это язык земли, а земля есть книга, где история человечества записана в географической номенклатуре». И тогда наверняка сможете взглянуть сердцем на полную таинств долину, которая пролегла рядом с мало кому известным селом Кочерыжки. А ещё могу добавить, что из трехсоткилометровой реки Волчья судоходным является около половины, но именно эта половина достойна того, чтобы потратить на нее частичку своей жизни.

Относительно происхождения названия реки существует несколько версий. По свидетельствам летописцев, на её берегах разбивали свои шатры ханы половецкой орды Бучевичи, чьим тотемом являлись степные волки. Наконец в пойме произрастает волчья ягода, которую далекие предки использовали в качестве слабительного. Сюда же следует отнести волчьи ямы, устраиваемые кочевниками у речных бродов для незваных гостей.

ЖИВАЯ ВОДА РЕЧНОГО УТЕСА

Увы, война докатилась и в этот благодатный уголок. Со стороны обставленного шахтными терриконами Донецка донеслись приглушенные расстоянием залпы гаубичных батарей. Казалось, за горизонтом размеренно колотят в громадный барабан, и порожденное им набатное эхо мечется теперь у подножия Берёзового утеса.

– Впору пить валерьянку, – огорченно молвил кормчий, заливая под пробку бензобак лодочного мотора. – Матерь Божья, спаси и сохрани нас грешных.

Валерьянка не понадобилась. Успокоительное средство заменила вода родника, который по капризу геологических пластов угнездился на маковке утеса. Она показалась такой же искренней, как прижившиеся в расщелинах белокорые берёзы и свернувшиеся под дождем цветы малых кувшинок. И вообще, здесь всё дышало первозданной свежестью, где не до́лжно быть злобе танковых гусениц и зряшной суете.

Прибрежные села угадываются исключительно по ниспадающим к берегу тропинкам и ветхим насестам рыбаков, которые сейчас безраздельно отданы на откуп лягушкам и дождю. Прикрыв карту полой полиэтиленового плаща, прикидываю, где мы сейчас находимся. Слева, если судить по характерному изгибу реки, должна быть Филия Днепропетровской области.

Из подступившего к самому урезу воды сосняка и расхристанных до неприличия кустов волчьей ягоды сочится грибной дух. Он вплетается в речную гриву дразнящим запахом и поочередно рождает в воображении то наполненную маслятами корзинку, то походный котелок, в котором квохчет огнедышащая похлёбка.

– Справа по курсу гриб! – докладывает кормчий. – Но – малосъедобный…

Раскрашенный под мухомор пляжный грибок действительно вещь мало аппетитная. Но он вещает о том, что за хилой вуалью дождя начинаются обитаемые места. Повинуясь указательному пальцу, во время плавания под мотором мы чаще общаемся при помощи жестов, Вольдемар закладывает вираж, и нос лодки вместе с гонимой впереди волной выплескивается на пологий берег.

Место действительно обитаемо, о чем свидетельствует ругань за мокрыми прическами ив. Морось сходит на нет, а пробежка по песчаной тропе – лучший подарок пятой точке тела, которая, по выражению кормчего, от долгого сидения начинает обретать форму ящика. Ориентируюсь на брань, обнаруживаю корову и жилистого, как степной вяз на ветродуе, мужика. В руке жестяное ведро, голова повязана косынкой. При виде невесть откуда взявшегося чужака с фотоаппаратом гражданин начинает смущенно оправдываться:

– Жинка захворала, а эта рогатая тварь отказывается меня принять за своего. Вот и напялил косынку, прибегнул, так сказать, к военной хитрости.

Узнав, что я из Донбасса, мужик спрашивает: докатится ли война и сюда, на берега Волчьей?

– Нам только ее и недоставало! – горестно восклицает он. – Работы в округе никакой, живём с огорода да скотины. Но всё, что выручим за картоху и молочко, без остатка уходит на лекарства.

ХИБАРКА, В КОТОРОЙ ЖИВУТ ПРИВИДЕНИЯ

Слева по борту сквозь заросли волчьего лыка просвечивает крыша заброшенной лачуги. Прежде в пойме проводил каждое лето приезжий пчеловод, но после его смерти строение перешло в собственность нечистой силы. По крайней мере, так считает рыбак из Подгавриловки Степаныч, который управляется со снастями семью пальцами обеих рук. Остальные дедко оставил в зубьях сенокосилки.

– Позавчера, – вспоминает Степаныч, – я задержался на вечерней зорьке. И вдруг слышу – как захохочет кто-то возле той хибарки, как зарыдает… Поднимаю голову и, матерь Божья, вижу над крышей привидения хороводятся. То кишкой вытянутся, то в шары собьются… Нет, вот те крест, ни капли перед зорькой не употреблял. Если желаешь знать, от самогонки у меня бессонница приключается. Лишнюю чарку употреблю, потом всю ноченьку между диваном и туалетом курсирую.