На сегодняшний день в исторических и социологических исследованиях сложилась далеко не самая приятная ситуация. Многие ученые из-за отсутствия базовых теоретических положений чувствуют неудовлетворенность какими бы то ни было обобщениями или объяснениями изучаемых событий. Все они лежат на поверхности, и приходится отграничиваться от множества вполне резонных «почему», так как не на что опереться в своих выводах. Казавшиеся когда-то надежными основополагающие теории Гегеля, Маркса и некоторых иных теоретиков были отвергнуты, но ничего взамен не предложено, и этот вакуум в фундаменте делает зыбким любое утверждение. Применение статистического аппарата несколько скрадывает упрощенный взгляд на общественные явления и даже придает выводам наукообразный характер. Но он хорош, пока рассматривается соотношение однотипных событий и пока оценивается обобщение фактов, относимых к данному времени и/или к данному пространству (региону). То есть когда рассматривается стационарная система с относительно тождественными элементами. Но стоит отойти от плоскостного разбора и попытаться постичь динамику изменений, в особенности в историческом плане, как статистика становится бессильной подтверждать выдвигаемые предположения.
ВАРИАНТЫ ТЕОРИИ МИРОВОЙ СИСТЕМЫ
В этом плане интересно проанализировать получившую достаточно широкое распространение идею Валлерстайна И. (1) и ряда социологов (Франк А. Г., Амин С., Арриджи Дж.) (2,3,4) о мировой системе. Вместо замкнутости на общество и внутриобщественные явления, что было присуще почти всем предыдущим учениям, в том числе Платона, Гегеля, Маркса, акцент исследования ставился на взаимосвязях и взаимовлияниях в более широкой системе, включающей группы стран, а то и все народы мира. За период, прошедший со времени жизни тех титанов мысли, человечество настолько продвинулось в своем эволюционном движении, что нам, свидетелям сегодняшних взаимоотношений в мире, намного легче стало понимать значимость явлений глобального масштаба.
Теория мировой системы (World System или World-Systems, когда рассматриваются несколько систем-миров), отражая современный мир с опутавшей его сетью связей, нацелила на представление о глобальном человечестве как системе. Исходя из тезиса, что преобразования внутри обществ более всего обусловлены воздействием со стороны иных обществ, концепция в первую очередь оценивает соотношения между странами и тот эффект, который оказывают на них системные процессы. Этот, в целом многообещающий подход, конечно, заслуживает подробного освещения, но моя цель пока что иная. Я хочу показать, что даже такая прогрессивная теория, взявшись за изучение общественных явлений, так сказать «сверху», от обобщения наличной картины мира, становится легко уязвимой. Самым слабым местом для нее опять-таки является отсутствие базовых принципов.
Есть несколько очень каверзных вопросов, которые стали камнем преткновения для авторов этой теории. Самый общий из них: как определить мировую систему или «мир-системы», впрочем, это относится и к любой эволюционирующей системе, чтобы охватить ее в динамике, в развитии?
Валлерстайн, в какой-то мере приверженный учению Маркса, на первый план выдвинул экономический критерий – разделение труда и возникшие вследствие этого взаимосвязи и взаимовлияния между странами. Если учесть, что сама теория Маркса достаточно хороша только для начальной стадии капитализма, но дает сбой при оценке его развитой формы, а также не лучшим образом соответствует предшествующим эпохам, то подобная проблема возникла и перед Валлерстайном. Для него мировая система проявляется как таковая, начиная с XVI века, когда появились первые признаки капитализма и соответствующие взаимоотношения между странами Европы.
Интересно, что, вполне сознавая схематичность любой теории, классики марксизма при обсуждении общественных явлений не ограничивали себя исходным экономическим принципом. Отсюда следовали высказывания самого Маркса: «Я не марксист», или Энгельса: «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует» (Собрание писем, с. 424). Так что при анализе конкретных событий они применяли и иные критерии.
Валлерстайн, хотя и разнообразил разделение труда различными его формами, что позволило представить различные системы-миры, но в целом оказался скованным экономическим критерием. Критика более всего высказывала замечание именно в том, что Валлерстайн сконцентрировался на экономических причинах и пренебрег иными, политическими, военными и культурными факторами (5, с. 533).
Ограниченность теории была обусловлена и особой ролью капиталистического способа производства, который лег в основу систем. Исходя из этого, поддерживался европоцентризм, а мировые системы рассматривались лишь в течение последних 500 лет.
Франк, стремясь найти основание перехода систем от феодальной к капиталистической и далее, обратился к ранним периодам истории и выдвинул более общее понятие «мировой системы» (без дефиса как у Валлерстайна – «мир-система»), которая имела место уже 5000 лет тому назад (6, 7). Для этого нужно было придать большую, чем для капиталистических порядков, общность факторам взаимосвязи – торговля, но и обмен; рынок в общей форме, включая торговлю и обмен предметами, отнюдь не жизненно необходимыми, например, предметами роскоши; производство, не товарное, а просто излишков различной потребительской стоимости и т. п. Для объяснения линии преобразований мировой системы Франку было важно выдвинуть понятие цикличной динамики системы, в особенности долговременной, при которой происходит взлет и падения в самой мировой системе из-за экономических кризисов, возникающих по мере накопления капитала.
Чейз-Дан Х. и Холл Т. для сравнительного изучения самых различных типов систем, в том числе и докапиталистических, также были обязаны исходить из более общего, а значит менее определенного признака – наличие каких бы то ни было взаимных связей у элементов (обществ) и фактор системного влияния на элемент. Они определяли «мир-системы» как группы взаимодействующих обществ, когда система воздействует на локальное общество, на условие социального воспроизводства и социальной перемены. Под такое понятие подпадали все исторически возникающие общности, начиная с очень маленьких сетей оседлых групп, собирателей продуктов (как мини-системы у Валлерстайна), переходя затем к большим региональным системам, включающие в себя племена, ранние государства, аграрные империи, и завершая современной глобальной политической экономикой (8). Естественно, когда хотят сравнивать столь разные системы, становится размытым само понятие: мир-система. Неявными становятся и территориальные границы таких систем, и периоды их стационарного, но и динамичного состояния. Все эти и иные параметры оказываются всецело зависимыми от позиции автора.
НАЧАЛО МИРОВОЙ СИСТЕМЫ ИЛИ «МИР-СИСТЕМ»
С какого периода истории можно говорить об этих системах – они существуют 500 лет, 2—3 тысячи или 5 тысяч лет? Каждый окажется прав, утверждая свои признаки экономических связей, которые он ставит в основу системы. Тем более, если они многообразны и не строго определены. Когда Франк распространил мировую систему в глубь веков, он имел в виду разнообразные параметры, относимые Валлерстайном к капитализму: «… то, что Иммануил писал о Европе, три, шесть, или двенадцать характеристик капитализма в Европе применимы к миру везде и также ранее. Следовательно, не верно, что мир-система родилась и расплодилась в Европе…» (9, с.221). Но почему взять за основу анализа эти 3—6—12 характеристик, а не 20 этих и совершенно иных признаков? Как доказать, которые из них существенные, а которые нет? Для доказательства понадобятся более общие посылки, вплоть до единого принципа развития. С подобной проблемой легко справились бы и Гегель, и Маркс, но отнюдь не те, кто стремится понять мир, обобщая наличные факты.
Субъективизм в выборе критериев оценки систем значителен; каждый может предложить свой вариант распределения мировых явлений в истории, отдавая предпочтение тем или иным общим, а то и частным, сторонам жизни. Наиболее признанные три сферы общественных взаимоотношений, которые выделяет и Валлерстайн, это – политическая, экономическая, культурная. Системы функционируют «в трех обособленных аренах: политической, экономической, и социо-культурной. Или формулируя иначе, государства, рынки и гражданские общества упоминаются как автономные, чтобы использовать различную логику» (10, с.4). Но если у Маркса они выстраивались в пирамиду с основанием экономики, то при плоскостном взгляде, когда рассматривается поверхность текущей действительности, они предстают разложенными в ряд, хотя и с некоторым перехлестом.
Отсюда следовало бы сделать вывод, что раз уж они фигурируют как самостоятельные сферы, то каждая из них имеет равное право на определение системы. Например, если в основу взять противоборство общин или племен и очень значительный фактор войн, влияющий на их состояние, то придется сдвинуть планку зарождения мировой системы еще дальше в глубь тысячелетий и противопоставить современной «мир-экономике» существующую издревле «мир-политику». Можно выдвинуть на первый план и культуру, положим, религию, тем более что единое верование охватывало многие народы и, несомненно, влияло на их обустройство. В этом варианте мировую систему придется приурочить к возникновению индуизма или язычества, христианства, ислама и пр. – кому, что больше по душе. А почему бы не сделать упор на привлечение научных знаний, достижений в строительстве, архитектуре, или распространение продовольственных культур и методов их выращивания от одних регионов к другим? Ведь можно отметить и очень многие, хотя и не рыночные, материальные и духовные явления, с давних времен определявшие взаимосвязи народов и порой значительно влиявшие на их существование. Можно требовать равных прав для всех этих «может», пока нет тех базовых положений, которые помогли бы выстроить иерархическое древо различных факторов жизни человечества с различной степенью их значимости.
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ НАКОПЛЕНИЕ КАПИТАЛА ДВИЖУЩЕЙ СИЛОЙ МИРОВОЙ СИСТЕМЫ?
Обратимся вновь к исходным положениям теории. Валлерстайн движущей силой в капиталистической системе считал бесконечное накопление капитала. Но возникает вопрос – что порождает или вынуждает это стремление? Если в том повинна мировая система, то в чем именно сказывается соответствующее давление ее структуры? Одной из причин он полагал противоречие между политикой и экономикой? Если следовать марксизму, то политика обусловлена экономикой, а оттого, напротив, необходимо накопление поставить в основание такого противоречия. Можно обратиться к противоречию между спросом и предложением? Известны длительные периоды экономики, когда спрос опережает предложение, однако стремление к накоплению не иссякает. Наконец, Валлерстайн указывает на еще одно противоречие – между трудом и капиталом. Его возникновение правдоподобнее отнести именно к неуемной жажде обогащения, но не наоборот. Все отмеченные Валлерстайном противоречия, которые можно обвинить в инициации стремления к накоплению, сами могут быть объяснены как ее следствия, а не причины.
Франк и Гиллс находят, что накопление капитала проявлялось и в древности. «На наш взгляд, Амин и Валлерстайн, следуя Полани и Финли, недооценивают важность накопления капитала через торговлю и рынок в античной мировой системе» (7, с.298).
Но вполне естественный вопрос: что за необходимость вызвала такую страсть, – остается невыясненным. Проявлялась ли она в какой-то форме ранее и во что она воплотится позже? Считать ее прирожденным человеческим пороком едва ли правомерно: этнографы у древних людей подобных наклонностей не выявили. Напротив, народы на уровне присваивающего хозяйства, то есть охотники и собиратели, даже при очень благоприятных обстоятельствах, когда 2—3 часа работы в день обеспечивали дневную норму питания, не делали запасов и не стремились к обладанию излишков. Лишь позже при производящем хозяйстве начинают делать накопления, создавать запасы жизненно необходимых продуктов и предметов. И только, когда начали формироваться племена, где выделился слой старейшин и вождей, и возникло имущественное неравенство, накопление стало собственным интересом зажиточной части племени. В большей степени оно затрагивало предметы роскоши, стремление к которым действительно могло быть и неограниченным.
РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА МЕЖДУ СТРАНАМИ С РАЗЛИЧНЫМ УРОВНЕМ РАЗВИТИЯ?
Системные отношения определяются разделением труда между развитыми и слаборазвитыми странами – таково еще одно утверждение, лежащее в обосновании этих теорий. Развитые страны – это ядро, центр, а менее развитые, а то и слаборазвитые – полупериферия, периферия. При этом, по-видимому, отдавая дань самоутверждаемому тщеславию европейцев, ядра представляют собой, конечно же, Европа и США, а прочим странам отводят место подальше, в стороне периферии. Франк и Гиллс вполне резонно отрицают столь значительную роль Европы в развитии человечества, более того, имея в виду древнюю эпоху, утверждают об обратном соотношении – Азии, как центра, а Европы, как периферии тех времен. История свидетельствует о взлете и падении многих цивилизаций и культур разных стран и регионов и, если даже принять сиюминутное (в историческом измерении) преимущество Европы в развитии, то можно экстраполируя предполагать завтрашний закат Европы и, напротив, восхождение стран Азии (что очевидно уже сегодня), позже Латинской Америки, Африки. Но меня в данном вопросе интересует другое: на основании чего можно классифицировать соотношение стран, если не существует закономерности истории и отсутствует понятие прогресса? Высказывается немало признаков, по которым можно было бы судить о центрах и перифериях. Интуитивно они кажутся вполне убедительными. Но, анализируя каждый из них, находишь и немало отрицающих их значимость аргументов.
Так «капитализация» (отношение постоянного капитала к переменному), которая выделяется у Маркса как параметр, имеющий тенденцию к росту, сама по себе не определяет вектор развития стран или регионов. Например. Для начального периода капитализма творчество не занимало столь большого места в жизни общества, чтобы ввести ее в теорию капитала. Если квалифицированный труд и привлек внимание Маркса, то творчество не удосужилось этого. Иначе «Капитал» пришлось бы переделать. Цену творчества понятием стоимости не определить, и невозможно указать на какую-либо постоянную тенденцию отношения капитал/творческий труд (оно очень низко, например, при создании компьютерных программ).
Если взять в основу разделения стран или регионов ценность товаров, движущихся в обоюдном направлении, а именно: потоки сырого материала из периферии в центр, но производственные средства или готовую продукцию в обратном направлении, – то придется одни, даже развитые, страны представить как полупериферию, а другие центрами, в зависимости от типа товара. Почти нормой стали сборки готовой продукции в одних странах, а производство их компонентов (или полуфабрикатов) во множестве иных. Почти из всех стран идут в различных направлениях сырьевые материалы, как и продукты сельского хозяйства (кто, чем богат). Также имеется сеть движений технологий производства. Порою в регионах, которые принято считать периферией, бывают разработаны очень специфичные методы получения типичной для этих мест продукции, в частности, изделий местного творчества.
Всем нам совершенно очевидна разница в уровне развития европейских стран и, положим, африканских или многих азиатских, тем более лет 50 – 100 тому назад. Но именно в том заключается проблема, как обоснованно представить этот перепад? Прежде всего бросается в глаза различие в техническом оснащении производств, в организации труда, его эффективности, разработке и изготовлении сложных устройств и т. п. Соответственно есть превосходство и в масштабе использования современных изделий для быта, транспорта, коммуникаций и пр. Поэтому в числе обычно используемой оценки центра и периферии более всего присутствуют качества технического прогресса, тем более что его вполне можно определить по объективным параметрам. Положим, по производительности труда, по компонентной и/или информационной сложности изделия, его эффективности и т. п. Но кто станет утверждать, что технический прогресс и прогресс человечества – это однозначно взаимосвязанные понятия?
О проекте
О подписке