3

Тетя Зина гремела, вихлялась, позванивала, дребезжала и скрипела своим трамваем номер двадцать три, остановки она не объявляла, но зато открывала все двери и, если видела, что кто-то бежит, размахивая руками, терпеливо ждала запыхавшегося гражданина с ручейками липкого пота за шиворотом и с собачьей благодарностью в глазах.

На остановке «Школа-интернат» тетя Зина грустно впустила в трамвай одинокого пассажира.

Грогин оглядел почти пустой вагон: три девочки, двое мужчин и один парень.

Оксанка кричала Иринке и Светке различные слова, те в ответ тоже ей кричали свои замечания, они вместе громко смеялись и время от времени надували из жевательных резинок огромные белые шары – настроение у них было хорошее, только Иринка немного досадовала, что у нее шар получался не такой большой, как у Светки, а Светка очень хотела влюбиться по-настоящему в кого-нибудь из старших классов.

Грогин сел подальше от громких сестер Монгольфье, позади двух мужчин в одинаковых бежевых плащах и с одинаковыми пузатыми светло-коричневыми портфелями.

– Ты представляешь, Сема мне тогда и говорит…

– Это на юбилее?

– Ну да, так вот, он мне говорит: все у меня есть: хорошая машина, приличная дача у «Золотой рыбки», деньги, жена-дура, дети почти отличники, любовница, влиятельные друзья – все, а жить не хочу.

– Ну и?

– Повесился.

– О! Наша остановка – выходим!

Дмитрий Осипович и Мизин не спеша спустились по трамвайным ступенькам.

Оксанка, уперев в окно указательный палец, хохотала над ползущим рядом с трамваем автомобилем изобретателя Вавилкина Эдуарда Львовича, когда заметила уплывающий вдаль магазин «Буратино».

– Проехали, дуры! Скорее пошли!

Тетя Зина медленно открыла двери и стала с равнодушным осуждением смотреть, как выпрыгивают из трамвая Оксанка, Иринка и Светка.

В вагоне остались Грогин и Епейкин Стас.

Епейкин Стас взвесил на левой ладони правый кулак: если завинтить этому чайнику в ухо, то можно будет потом отобрать у него кошелек и широко угостить разливным пивом шумную толпу товарищей по интересам.

Грогин заглянул в зрачки Епейкина Стаса:

– Этот трамвай до «Строительной» идет или дальше?

– Кажется, дальше.

Трамвай номер двадцать три действительно проехал «Строительную» и на «Бульваре Славы» Грогин оставил Епейкина Стаса вырисовывать длинным ногтем большого пальца на податливом дерматине сиденья напротив зигзаги молний, различные кресты и приятные образованному человеку буквы латинского алфавита.

Сафиулла распахнул настежь дверь, уперся руками в косяки, перегородив весь дверной проем и щурясь в тусклый свет лестничной площадки:

– Это ты, что ли, Грогин?

– Здравствуй, Сафиулла.

– Здравствуй, проходи.

Сафиуллу мотнуло от одной стенки к другой.

– Ты все еще в запое?

– Чего?

– Ничего, просто хотел сказать, что твои трезвые картины мне нравятся больше, чем многоцветные салюты и спирали мутного сознания.

Сафиулла взгромоздился на тяжелый дубовый табурет и по-турецки поджал ноги.

Грогин с внимательно поднятой головой прошелся вдоль стен с висящими на гвоздиках картинами, фотографиями, плакатами, приличными и неприличными предметами. Около большой фотографии полуобнаженной Даши Лозье Грогин остановился.

– Интересная девушка. Чья работа?

– Десять раз уж спрашивал – Ванька Печко, кто еще может уговорить женщину раздеться. Как услышат его кастрированный голосок, так сразу и раздеваются.

– Ты ревнуешь?

– Чего мне ревновать, она мне бутылку должна, еще я ревновать буду!

Огромное черное кожаное кресло всосало в себя Грогина, как-то само собой образовалась пауза, в течение которой Грогин никак не мог решить, что лучше: предложить выпить пива или же сразу сослаться на глубокую занятость. Но легкий, похожий на ноту ми в седьмой октаве, звонок оживил обстановку. Сафиулла, оставляя мелкотрясущийся табурет и задумчивого Грогина, бросился открывать дверь.

Сафиулла расплылся в улыбке и за три секунды застенчиво потрогал недельную щетину, что-то поискал в карманах, потер вспотевшие ладони и закончил все гимнастическими построениями из длинных пальцев фигообразных конструкций.

– Проходи, Даша.

Даша перешагнула порог и достала из пакета бутылку лимонного ликера:

– Это тебе мой должок, ничего, что такая бутылка?

– Да, конечно, ничего, сейчас мы ее и разопьем.

Даша уже почти кивнула головой, но у Сафиуллы из дырки в шерстяном носке вылез большой палец со спирально загнутым временем и пешими переходами огромным синим ногтем. И Даша замотала головой из стороны в сторону, объективно думая, а вдруг ее вырвет после первой же рюмки.

– Извини, Сафиулла, я только на минутку забежала отдать тебе долг и все. Я очень тороплюсь.

Сафиулла в расстройстве оттопырил нижнюю губу:

– Ну перестань, куда ты можешь торопиться?

– Нет, правда, мне срочно нужно по одному делу.

– Посиди хоть немного, по рюмочке выпьем и пойдешь.

– Сафа, если бы я могла, я с удовольствием бы посидела.

– Даша, что изменится, если ты выйдешь через пять минут? Даша, я же вижу, что ты уже согласна.

– Нет, я же сказала, нет – не могу. Извини, мне надо идти.

Сафиулла протяжно выдохнул воздух и окончательно скис.

– Ну вот.

– Пока.

– Пока…

Сафиулла бросил на упругий живот Грогина бутылку и опять взгромоздился на табурет.

– Даша забегала, вот бутылку отдала.

Грогин поднял бутылку и быстро прочитал все нехитрые сообщения на этикетке, слегка морщась одинаковому процентному соотношению сахара и спирта.

– Что ж ты ее не пригласил вместе посидеть за компанию?

– Я предлагал – она отказалась, а уговаривать не в моих привычках: не хочет – не надо.

– Бороться надо с плохими привычками.

– Открывай, что ты ее тискаешь.

4

Надя Лифанова в голубом строгом платье с накрахмаленными белыми манжетами и воротничком стояла у зеркального прилавка магазина «Солярис» и тихо улыбалась покупателям и последнему дню испытательного срока, после которого она начнет получать полноценную зарплату, а на ее лацкане будет приколота фотография в пластике не с дурацким словом «стажер», а с загадочным словом «менеджер».

– Девушка, будьте добры, покажите, пожалуйста, мне вон тот черный гарнитур с белыми бретельками.

Надя аккуратно положила невесомые шелковые тряпочки перед дымчатыми очками и слегка съехавшим на правый бок париком – почему всегда им надо поднести к самому носу, когда и так вполне все видно, но грубить нельзя, даже если эти клушки с бумажниками вдруг разбогатевших мужей мнут нежную ткань, возможно, немытыми руками.

– А какие размеры у вас есть?

– У нас есть все размеры, скажите, какой вам нужен.

– Да я так, просто спросила.

Надя не позволила себе презрительно фыркнуть – конечно, просто спросила: чтобы носить такое белье, надо еще года два прыгать в секции аэробики.

– Спасибо, девушка. А покажите мне вон ту розовую комбинацию.

– Пожалуйста. Тоже есть все размеры, если вас интересует.

Надя почувствовала легкий запах собственных французских духов, которые она подарила себе на деньги двухнедельного ухажера Паши Сыртланова, и опять улыбнулась: все-таки разве можно сравнить этот магазин с продмагом номер восемь по улице Сочинской с всегда пьяным директором Панчихиным, лапающим гудящие к концу смены ноги молодых и немолодых продавщиц. А борщ и домашние котлеты, которые поедали за полчаса до обеда, бросаясь в настоящий перерыв по лично-хозяйственным делам.

– Я возьму ее. Эта цена в долларах?

– Да, в условных единицах, пройдите к кассе, там вам пересчитают по курсу, а я пока уложу.

Надя Лифанова достала из-под прилавка фирменную красочную коробку и с удовольствием захрустела тонкой упаковочной бумагой – это не разливать сметану в банки живущих вокруг магазина старух с их дрожащими руками, выплескивающими на прилавок неудержимую кисломолочную рябь, а то и выпускающими из слабых пальцев всю банку на бескомпромиссный бетонный пол.

– А нельзя обвязать коробочку какой-нибудь красивой ленточкой?

– Конечно можно, эта подойдет?

– Хотелось бы чуть потемнее.

– Есть только еще вот такая ленточка.

– Тоже не очень, но раз нет другой, давайте уж этой.

Надя чуть быстрее, чем требовала полная лояльность к покупателю, обвязала коробку, хотя: лишь бы не говорила, что в ее сметану влили вчерашний кефир.

Даша толкнула неприятно тугую для дорогого магазина дверь и увидела подрагивающие кончики усов охранника Муллахметова.

– Новая дверь, механики слишком сильно пружину затянули – ничего, завтра они обещали исправить.

– Предлагаете зайти завтра?

– Нет, то есть да, в смысле мы всегда рады клиентам.

– Замечательно.

Даша уверенно и быстро, но совершенно без цели пошла в глубь магазина «Солярис», оставляя Муллахметова с приятными мыслями о своей коммуникабельности и, судя по вниманию блондинок и брюнеток, неотразимости, которой в сегодняшнем выгодном положении не мешало бы уже вовсю пользоваться.

Даша повертела в руках кое-какие товары, с достоинством поглядела на ценники, выпила в маленьком баре с пластмассовыми пальмами стакан апельсинового сока и хотела уже покинуть магазин «Солярис», когда, скользнув взглядом по прилавку и приветливо скучающей Наде Лифановой, увидела большое желтое махровое полотенце с серьезной, но осиливаемой ценой.

Надя Лифанова сразу поняла, что сейчас опять будут тискать полотенце, восхищаясь его мягкостью, упругостью, толщиной ворса и легкостью.

– Можно взглянуть на это полотенце?

– Можно.

– Прелесть, я его возьму.

– Хорошо, вот такое же в специальной сумочке – его никто не трогал.

– Еще я возьму вот это белье, вот эти носочки, вот это мыло, шампунь, зубную щетку, зубную пасту, массажную щетку – и пока хватит.

Надя Лифанова быстро складывала на калькуляторе и записывала на аккуратном листочке получаемые цифры, удовлетворенно замечая краем глаза строгое внимание старшего менеджера Кисилева Евгения Павловича.

– Может быть, еще пакет? У нас есть большие крепкие пакеты, очень хорошие.

– Не возражаю.

Санько Лаврентий Исаевич крутил ручку автомобильного приемника, вылавливая из потрескиваний и гудения какую-нибудь интересную песенку. Длинные и короткие электромагнитные волны несли Лаврентию Исаевичу сигналы точного времени, перестрелки новостей и нудную публицистику инженеров человеческих душ, а приятных песенок как-то не было, поэтому он щелкнул выключателем и, свесившись в окно своего такси, стал наблюдать за прохожими. Прохожие сосредоточенно и скучно шли мимо автомобиля Санько и никак не выказывали желания куда-нибудь прокатиться. Хорошенькая девушка с ярким пакетом остановилась около киоска и, купив три маленькие пузатенькие бутылочки с пивом, направилась к дверям Обских бань. Лаврентий Исаевич проглотил слюну в условном рефлексе: хорошо бабам – сейчас пиво попьет, попарится, а тут сиди за этой баранкой, да и вообще, к черту! Лаврентий Исаевич попытался представить, как будет раздеваться Даша Лозье, но зыбкие образы почему-то безобразно расплывались в жену начальника гаража Алевтину, и он закурил пятнадцатую беломорину за этот день.

– Вы одна будете в номере?

– Одна.

Подняв над очками брови, кассир Нина Ростиславовна дала Даше билет в виде кусочка серого картона в номер с бассейном.

Чистенькая, в белом халатике старушка тетя Валя проводила Дашу до двери в номер и сказала, что сегодня хороший жар, что она на пенсии и сейчас подрабатывает, потому что сами знаете, какие теперь цены, а раньше работала ведущим инженером на заводе «Геофизприбор».

Даша улыбнулась тете Вале:

– Я здесь уже была и дальше все знаю.

– Ну и хорошо, только воду закрывать не забывайте.