Душэмбе, или Клюквенный чупа-чупс

– Алло, редакция «Заливные луга»?

Зажал большим пальцем микрофон и тяжело прохрипел:

– Нет, издательство «Разливное пиво», – отпустил палец и снова тяжело прохрипел: – слушаю вас.

– Оперативки сегодня не будет.

– Замечательно, или нет – плохо, в смысле спасибо за информацию.

Разливное пиво… Холодненькое…

Медленно развернул яркий фантик чупа-чупса, который стянул у падчерицы Ксюши перед уходом на работу и вялой рукой сунул липкий шарик в пересохший рот.

Нефильтрованное, пшеничное… Легкая мутноватость… Аккуратная шапочка белой пены… Не очень высокая, чтобы губы без труда проникли сквозь нее к прохладной жидкости, и все это в запотевшем пол… нет, лучше литровом, высоком бокале из тонкого стекла. Ну что за дрянь на палочке сосут наши дети!

Неуклюже выпинул из-под рабочего стола пустую пластмассовую урну и выплюнул в нее приторную сладость. Шарик плотно приземлился на дно, урна срезонировала, раздался громкий звук, похожий…

Похожий… На звук удара в челюсть. Да, именно удара в челюсть в старом, добром двухсерийном индийском фильме из далекого социалистического прошлого с сериями по 25 копеек за штуку. «Зита и Гита», «Любовь и ненависть», «Месть и закон»… «Преступление и наказание», «Война и мир», «Отцы и дети»… Наверное, пора за работу.

Тяжело посмотрел на правый край стола, заваленный циркулярами, предписаниями и запросами. Так же тяжело посмотрел на левый край, заваленный рукописями и письмами. Остановил взгляд на перекидном календаре, лежащем между приглашением на юбилей детско-спортивной школы баскетбольного мастерства и грозным факсом с настоятельной просьбой опубликовать коллективную стихотворную подборку членов общества кактусоводов. Календарь показывал большую черную цифру 29, под которой по-русски было написано «февраль» и «понедельник», а по-башкирски – «февраль» и «душэмбе».

Душэмбе… Кишлак Дюшамбе, город Сталинабад, а когда разрешили пинать дохлого льва, снова «Понедельник», слегка не попавший в прошлую транскрипцию – Душанбе. Теперь вот живут в далекой столице Таджикистана тысячи смуглых людей, день и ночь, без перерыва на обед постоянно находясь в самом тяжелом дне недели. И ничего, работают, детей рожают, убивают друг друга время от времени, снова детей рожают, шаурму едят, лепешки жуют, чай зеленый пьют, пиво опять же холодненькое, нефильтрованное в запотевших высоких бокалах из тонкого… тьфу!

Потянулся к толстой папке на левом краю стола, с трудом приподнял пудовую рукопись, прочел заголовок: «Чернозем. Эпос» и тут же, не удержав в ослабевших после вчерашнего юбилея пальцах, выронил ее из рук. Одновременно со шлепком приземлившегося на пол «чернозема» в дверь уверенно стукнули кулаком и тут же зашли.

– Здравствуйте! Можно побеспокоить? – утвердительно спросил уверенный в себе, крепко сбитый, коротко стриженный человек лет сорока пяти, в коротком пальто нараспашку, с, возможно, настоящим «Ролексом» на левой руке и с папочкой, возможно из настоящей кожи, в правой.

А вот и автор с утреца пожаловал. Парфюмом-то как несет! Не стошнило бы от шанели номер шестьдесят шесть. Папочка тонюсенькая, накатал, наверное, стишок про рассвет на нефтепромысле или рассказик про несчастную любовь брокера Сигизмунда к дилеру Рудольфу.

– Здравствуйте, присаживайтесь, – чуть приподнялся, махнул рукой в сторону стула, заваленного журналами, и без усилий соврал: – Только у меня буквально минута свободная, надо ехать в министерство на очень важное совещание.

Не успел демонстративно открыть портфель у себя на коленях, чтобы бросить туда первые попавшиеся бумаги, как в дверь заглянула секретарь Тоня:

– Гыр Грыч! Звонили из министерства, оперативки сегодня не будет.

– Да знаю! – отмахнулся, но тут же опомнился и исправился: – Неужели отменили? Придется ехать в Союз писателей на заседание похоронной комиссии, – выложил из портфеля первые попавшиеся бумаги, положил вторые попавшиеся и, забарабанив пальцами по портфелю, тут же строго и нетерпеливо обратился к коротко стриженному автору: – Внимательно вас слушаю.

– Суть такова. Мне нужна ваша помощь.

Вежливо поднял левую бровь, изображая неподдельное внимание. Сейчас скажет: «Я вот тут написал замечательный рассказ, жене, подругам жены, женам друзей и теще Клавдии Леопольдовне он очень понравился – плакали все. Но мне необходимо услышать вердикт профессионального литератора…»

Стриженый, прервав мои мысли, продолжил:

– Предлагаю вам сотрудничество.

Стриженый положил кожаную папочку на стол, расстегнул ее, сунул туда руку и стал из нее что-то вытягивать.

Легкая паника проникла в сознание.

А вдруг сетевой маркетинг: «Корова за полушку плюс доставка до дома за отдельную плату» или финансовая пирамида: «Удача не за горами», не исключен и Гринпис: «Спасем вымирающий вид заполярного гнуса»?

Но стриженый вдруг вынул замусоленную книжицу «Горобьевый день».

– Это ваша повесть?

От неожиданности чуть не отрекся от своего опуса.

– Ну это не совсем повесть, тут, как бы э-э… Да, это моя вещица.

– Так вот, я в вашей повести ничего не понял.

Еще один идиот!

– Там есть комментарий, – робко заступился сам за себя.

– Это не имеет значения, то есть это я не имею никакого значения. Ваша повесть понравилась Арслану Арслановичу.

Кем бы ни был Арслан Арсланович, человек, похоже, приятный во всех отношениях.

– И?

– Арслан Арсланович хотел бы, чтобы именно вы написали книгу о его жизненном пути.

Вот и счастье привалило!