Поначалу Одье даже не поверил сказанному, да и как поверить в подобное, если о саквояже с драгоценностями знали всего лишь четыре человека – кроме Одье, это сам Карл Фаберже, его сын Евгений, да еще ювелир Мендель, которого Карл во время описи драгоценностей представил, как человека, «которому можно доверять, как самому себе». Однако хотел он в это верить или нет, но утечка информации произошла, и с этим надо было считаться.

В этот день Одье вернулся в дом на Большой Морской раньше обычного и заперся у себя в кабинете, в том самом, где два месяца назад Карл выложил на стол особо ценные бриллианты, драгоценные камни, золотые украшения и ювелирные изделия его собственной работы, реальную оценку которым должен был дать Моисей Мендель. Они проработали всю ночь и уже утром следующего дня, когда была закончена опись, а драгоценности аккуратно сложены в саквояж, распили бутылку коньяка, и теперь уже бывший хозяин дома в присутствии Евгения и все того же Менделя передал саквояж Одье, руководителю Швейцарской миссии в Петрограде. Господи, сколько тоски было в его глазах! Словно предчувствовал, что на этом мытарства его семьи не закончатся.

Вспоминая этот момент, Одье только сейчас по-настоящему осознал, какую обузу он взвалил на свои плечи, когда согласился на предложенные Карлом условия. Теперь его изводила мысль о предстоящем налете, после чего, как известно, зачастую остаются только трупы. Разбушевавшееся сознание подкидывало самые страшные картинки, и теперь он уже не мог не думать о том, как поступить с саквояжем, случись вдруг налет? Отдать при первом требовании налетчикам? Но как же тогда данное им Карлу обещание сохранить драгоценности и при удобном случае вывезти их в Европу? Или все-таки сообщить о готовящемся налете господину Зиновьеву? И уже с его людьми подготовиться к визиту налетчиков, чтобы дать им по-настоящему серьезный отпор?

Пожалуй, именно так и надо поступить, размышлял Одье, и в то же время…

Информацию о готовящемся налете ему представил человек, входящий в ближайшее окружение хозяина города, и это тоже ребус. Откуда, спрашивается, ему знать о готовящемся налете на Швейцарскую миссию? Бандитов в Петрограде больше, чем блох на подзаборной дворняге, и что же, в каждой банде у Петросовета по осведомителю?

Чушь и еще раз – чушь!

И все-таки, какой бы чушью все это ни казалось, но в Петросовете знают о тех драгоценностях, которые оставил на хранение Фаберже, и это уже неоспоримый факт, от которого, видимо, и придется отталкиваться в дальнейших действиях. Также нельзя было не учитывать и тот факт, что этот некто, столь активно интересующийся бриллиантами Фаберже, совершенно не опасался возможного вооруженного отпора со стороны сотрудников миссии, и это тоже говорило о многом. Судя по всему, он был в курсе того, как жила Швейцарская миссия, а жила она более чем скромно. Кроме самого посланника в доме на Большой Морской постоянно проживали еще шесть человек, которые не могли оказать серьезного отпора налетчикам. Преклонных лет повар, уже довольно немолодой помощник Одье, исполняющий по совокупности роль секретаря, еще один помощник посла по хозяйственной части, в подчинении которого находился столь же немолодой швейцарец, и два студента-практиканта, помогавшие систематизировать поступающую со всех концов России информацию.

От всех этих мыслей разболелась голова, и Одье вынужден был принять таблетку от головной боли. Запил ее водой и, когда боль немного отступила, достал из сейфа ничем не примечательный дорожный саквояж. Хотел было перепрятать его в какую-нибудь кладовку, но, понимая, что это не решит проблемы, положил его на старое место. Тот, кто смог решиться на вооруженный налет на иностранное посольство, защищенное декретом республики Советов, не остановится и перед пытками, случись вдруг, что налетчики не найдут того, что ожидали взять.

Надо было что-то срочно предпринимать, и после мучительных размышлений Одье принял единственно правильное, как ему казалось, решение.

Не очень-то доверяя телефонной связи и особенно «телефонным барышням», которые имели возможность прослушать любой разговор, он накинул на плечи пальто, предупредил помощника, чтобы тот никуда не отлучался, и вскоре звонил в массивную дверь старинного красивого дома, в котором расположилось посольство Норвегии.

С послом Норвегии он был знаком не один год, все это время они были в дружеских отношениях, и Одье даже не сомневался, что Мартин Андерсен, воспитанный в духе доброго старого света, не только поймет его, но и поможет в столь трудную минуту. И не ошибся в ожидании.

Вкратце рассказав коллеге по дипломатическому корпусу о своих проблемах, он спросил, может ли он перевезти на временное хранение в норвежское посольство как свои чемоданы с вещами, так и те, что оставил ему Карл.

– «Временное хранение» – это как долго? – уточнил Андерсен, и чтобы хоть как-то скрасить не совсем корректный вопрос, счел нужным пояснить: – Ты же сам знаешь, что за времена настали в России. Сегодня Ульянов подписывает декрет о защите прав представителей дипломатический миссий, а завтра, тем более после попытки покушения на его жизнь, он может подписать совершенно обратное.

Он явно заводился, и его уже невозможно было остановить:

– Причем, заметь, все эти декреты будут носить настолько р-р-революционный окрас, что им будут аплодировать все те, кто принял революцию. Мол, армии рабочих и крестьян нужны винтовки и пулеметы, много пулеметов, а чтобы их купить, нужны деньги, деньги и еще раз деньги, а это… – Он усмехнулся кривой, вымученной усмешкой и уже чуть тише закончил: – Короче, «грабь награбленное».

– Мне ли этого не знать. И если я еще вчера мог доверять правительству Ленина, то после Заявления Наркомата по Иностранным делам, которое мы получили в ответ на нашу Ноту…

Они оба понимали, о чем идет речь, и в кабинете посла зависло тягостное молчание, которое прервал Одье:

– А насчет того, «как долго» … Думаю, не далее, как к Рождеству вывезу в Европу все вещи.

– Ну, два месяца – это не разговор, – разрешил посол, – хоть сегодня привози.

В дом на Большой Морской Одье вернулся с чувством глубочайшего удовлетворения, теперь-то он был спокоен за сохранность того богатства, что доверил ему Фаберже. Он уж было собирался нырнуть в постель, как его потревожил телефонный звонок из Смольного. Звонил помощник председателя Петросовета Золотарев:

– Господин посол, имею честь передать вам личное приглашение Григория Евсеевича на поездку по участкам Северо-Западного региона, где Красная Армия сумела-таки остановить наступление Юденича на Петроград.

– Что-то я не все понял, – кашлянул в трубку Одье. – Поясните, что это за поездка такая, и при чем здесь посольство Швейцарии?

– Видимо я не все сказал, – поспешил расшаркаться Золотарев. – Это будет поездка, предпринятая Петроградским Советом и лично товарищем Зиновьевым в целях объективного представления о том, что творится сейчас на подступах к городу. И если вы, как старейшина дипломатического корпуса в России, согласны…

– Естественно, согласен, – пробурчал Одье, – но я хотел бы знать, кто еще из представителей дипломатического корпуса будет участвовать в этой поездке.

– В первую очередь те, кто лояльно относится к советской власти. И, естественно, те, кто хотел бы знать правду, а не выдумки о победах белогвардейских генералов, которую распространяют в Европе монархические элементы и приспешники двора Романовых.

Видимо посчитав, что он полностью удовлетворил любопытство Эдуарда Одье, Золотарев замолчал, однако тут же счел нужным добавить:

– Послам и руководителям дипломатических миссий я телефонирую лично.

– Что ж, спасибо за приглашение, – поблагодарил его Одье. – Можете передать господину Зиновьеву, что я всенепременно приму участие в этой поездке.

Он повесил телефонную трубку на рычажок и недоуменно пожал плечами – это был первый телефонный звонок из аппарата Зиновьева после знаменитой Ноты, опубликованной в «Известиях ВЦИК» и наделавшей немало шума в Европе.

Нота дипломатического корпуса в Петрограде, адресованная старейшиной корпуса швейцарским посланником Э. Одье Народному комиссариату по иностранным делам РСФСР

Представители дипломатического корпуса в Петрограде, констатируя массовые аресты лиц различного возраста и пола и расправы, производимые ежедневно солдатами Красной Армии, попросили свидания с председателем Петроградского Совета, принявшим их в понедельник 3 сентября. Они заявили, что они не намеревались вмешиваться в борьбу политических партий, раздирающую Россию, и что, становясь лишь на гуманитарную точку зрения, они желали бы выразить от имени правительств, представителями которых они являются, глубокое возмущение против режима террора, установленного в Петрограде, Москве и других городах.

С единственной целью утолить ненависть против целого класса граждан, без мандатов какой бы то ни было власти, многочисленные вооруженные люди проникают днем и ночью в частные дома, расхищают и грабят, арестовывают и уводят в тюрьму сотни несчастных, абсолютно чуждых политической борьбе, единственным преступлением которых является принадлежность к буржуазному классу, уничтожение которого руководители коммунизма проповедовали в своих газетах и речах. Безутешным семействам нет возможности получить какую бы то ни было справку относительно местонахождения родных. Отказывают в свидании с заключенными и в доставлении им необходимой пищи.

Подобные насильственные акты непонятны со стороны людей, провозглашающих стремление осчастливить человечество, вызывают негодование цивилизованного мира, осведомленного теперь о событиях в Петрограде.

Дипломатический корпус счел нужным выразить председателю Петроградского Совета чувство своего возмущения. Он протестовал и энергично протестует против произвольных актов, совершающихся ежедневно. Представители держав сохраняют за своими правительствами полное право требовать должного удовлетворения и привлечения к личной ответственности перед судом виновников произведенных или имеющих быть произведенными впредь насилий.

Дипломатический корпус просит, чтобы настоящая нота была доведена до сведения Советского правительства.

Полномочный министр Швейцарской конфедерации Э. Одье, в качестве старшины дипломатического корпуса в России. «Известия ВЦИК», 13 сентября 1918 г.

Эта Нота была вручена Советскому правительству, судя по всему, с ней ознакомился и сам Ульянов /Ленин/, однако ответ был опубликован за подписью Народного комиссара по иностранным делам Г. В. Чичерина.

ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ НЕЙТРАЛЬНЫХ ДЕРЖАВ

«Нота, врученная нам 5 сентября представителями нейтральных держав, представляет собой акт грубого вмешательства во внутренние дела России. Советское правительство могло бы оставить ее без всякого ответа. Но Советское правительство всегда с удовольствием пользовалось всяким случаем, дабы объяснить народным массам всех стран существо своей политики, ибо оно является представителем не только рабочего класса России, но и всего эксплуатируемого человечества.

Народный комиссариат по иностранным делам дает этот ответ по существу затронутых вопросов.

…………………………………………………………………………………………

Перед тем как мы объясним, почему Рабоче-Крестьянское Правительство применяет красный террор, против которого во имя «начал гуманности» протестуют господа представители нейтральных держав и по поводу, которого они угрожают нам негодованием всего цивилизованного мира, мы позволим себе задать им несколько вопросов…

И далее шла длиннющая отповедь «представителям нейтральных держав», заканчивающаяся словами:

…Мы отклоняем самым решительным образом вмешательство нейтральных капиталистических держав в пользу русской буржуазии и заявляем, что на всякую попытку представителей этих держав выйти за пределы законной защиты интересов их граждан, мы будем смотреть как на попытку поддержки русской контрреволюции.

Известия ВЦИК»