– А и возьму, – просто ответил Порфирий, – я как тебя увидел, то сразу понял – вот человек, которому я могу помочь.

– Правда?

– Правда. Завтра поезд будет, может быть уедем. Да ты хлеб-то доедай, у меня ещё есть.

До поезда надо было чем-то заняться. Сначала они пошли домой к Ульяне и она собрала свои вещи. Мачеха, упёршись руками в бока, молчаливо наблюдала за происходящим. Собрав вещи, Ульяна поклонилась мачехе и сказала:

– Прощайте, больше вы меня не увидите.

– Напугала! – крикнула им вслед мачеха. – Скатертью дорога. Совет, да любовь! – это было уже сказано тихо и с издёвкой. Она демонстративно хлопнула дверью.

Дверь дома захлопнулась и Ульяна с Порфирием пошли по улице. Пока было светло они бродили по городу, заходили в дома и просились на ночлег. Хозяева смотрели на них, как на врагов и тупо отказывали, отказывали, отказывали. Уже начало вечереть, и они уже отчаялись найти ночлег. Повернули к вокзалу. По пути им попалась церковь. Они поглядели друг на друга и не сговариваясь вошли. Церковь была пуста, почти все иконы были сняты, везде валялся мусор и только каким-то чудом уцелевшая икона божьей Матери светилась, подсвеченная тремя свечами. Порфирий с Ульяной подошли к иконе. Богородица ласково на них смотрела и как бы приглашала в другой мир, где нет войны, нет разрухи.

– А давай обвенчаемся? – вдруг предложил Порфирий.

– Давай, – согласилась Ульяна.

Они взяли в руки по свече.

– Повторяй за мной, – велел Порфирий и начал говорить, а Ульяна повторяла его слова.

– Перед лицом Божьей Матери беру в жёны (в мужья) Ульяну (Порфирия) и клянусь – не разлучаться с ней (с ним) ни в горе, ни в радости. Чтобы ни случилось в нашей жизни, я буду верен (верна) моей жене (моему мужу). О, пресвятая Богородица, соедини наши руки и наши сердца навеки и дай нам силы выдержать все испытания, посланные нам Всевышним. Аминь!

– Аминь! – прошептала Ульяна, и они с Порфирием, поглядев друг другу в глаза, поцеловались. Ульяна взяла Порфирия под руку, и они совершили круг по пустой церкви, потом поцеловали икону, поставили свечи и вышли из церкви.

В самые тяжёлые дни своей жизни, когда Ульяна досаждала Порфирию своим «материализмом», Порфирий вспоминал это венчание и старался держать слово данное Божьей Матери. Ульяна же само венчание помнила, но что она говорила и что обещала вспомнить не могла. Для неё это событие было завешано туманом. Да и в словах ли дело? Главное, что она всю жизнь была верна Порфирию, а «материализм»… Что с ним поделаешь? Такова была её природа.

Через два дня они, наконец, добрались до дома. Порфирий вошёл в дом отца и представил Ульяну.

– Вот, отец, моя невеста, Ульяной зовут.

– Ну раз невеста, значит скоро свадьбу сыграем, – одобрил отец, – слышь, мать, Порфирий-то невесту на фронте добыл.

Вышла Матрёна, обняла сына, посмотрела на Ульяну, и сказала:

– Вроде справная девка, молодец Паршек. Ну проходите, закусите чем бог послал, небось с дороги-то оголодали.

Вот так Ульяна стала женой Порфирия.

Порфирий посмотрел на Философа и мягко улыбнулся. Философ почувствовал, что сейчас Порфирию не до разговоров, встал и отправился к себе в палату. А Порфирий вспоминал свою нелёгкую жизнь.

Ещё лет тридцать назад, когда со всех сторон стекались люди, и Порфирий всех принимал и многие благодарили его за помощь и науку, случилось с Ульяной вот что: проснулась она как-то ночью и чувствует, что правая рука её не слушается – лежит, как мёртвая, и шевельнуть ей Ульяна не может. Испугалась Ульяна, но Порфирию ничего не сказала. Уснула с мыслью – утром пройдёт.

Утром поднялась – рука, как плеть висит. Попробовала другой рукой поднять её и такая боль пронзила её, что она закричала благим матом и страх охватил её.

Порфирий в это время был на дворе – зарядку свою делал. Услыхал он крик, пошёл в дом. Видит сидит Ульяна на постели белая, как снег, руку висячую гладит, а из глаз слёзы текут.

Подошёл Порфирий к жене и, ни слова не говоря, повалил её на постель, на живот перевернул, а сам начал своими руками по позвоночнику бегать. Побегал, побегал, нашёл точку, да как надавит на эту точку. Из глаз Ульяны искры посыпались. Боль страшная всё её существо пронзила.

– Да что ж ты делаешь-то, ирод проклятый, – завопила Ульяна. Порфирий отошёл от неё и говорит:

– В последний раз помогаю тебе по своей воле. Боле не притронусь, пока не попросишь.

Сказал и пошёл на двор продолжать зарядку делать. А Ульяна села на постели и с удивлением и страхом стала «больной» рукой двигать. А та двигается и даже памяти о той боли, что только что была, не оказывает. Будто и не болела вовсе. И не висела только что плетью.

И вот сейчас, по прошествии тридцати лет, лёжа в постели, и уже полгода не вставая, Ульяна вспомнила тот случай. И вспомнила она не чудесное излечение руки, а ту страшную боль, что предшествовала выздоровлению. И страх этой боли затуманивал её разум. Соседка, что ухаживала за ней, сколько раз просила её усмирить гордыню.

– Попроси Паршека – он тебе поможет, – говорила она.

Но не гордыня тут руководила Ульяной, а страх, животный страх перед болью. Да и всю жизнь, пока она жила с Порфирием, никак она не могла взять в толк – чего это люди к нему идут, да ещё и благодарят за здоровье и науку. Сама она, так же как боли, как огня боялась холода и всегда уходила, чтобы не смотреть как муж её своих пациентов водой обливает. Да ещё на снегу и на морозе.

Как страшно выйти во двор, набрать ведро воды и вылить его на себя, стоя босиком на холодном снегу, точно также страшно забыть себя и целиком отдать себя людям или своему самому близкому человеку. Эгоизм основан на страхе потерять себя, страх заболеть после обливания сродни эгоизму. Всю жизнь Ульяна была благодарна Паршеку за спасение, за заботу о ней и детях, но благодарность это не Любовь. А Любить, то есть потерять себя и слиться в единое целое с другим человеком, – очень страшно.

Так всю жизнь и не смогла она переступить ту черту, за которой её ожидала Любовь. Страх потерять себя был сильнее. И так за всю жизнь она не поняла, что жить в Любви намного лучше, чем в Страхе. Такова её природа, такова её судьба. Жалко её было Паршеку, но он ничем не мог ей помочь. А передать свой опыт, рассказать о том прекрасном чувстве, о той прекрасной стране, в которой он жил, он не мог. Переступить эту черту может только сам человек! И Порфирий никак не мог понять этого её упрямства. Ему невдомёк было, что Ульяна, выросшая в городе, оказывается до мозга костей была пропитана городской отравой, где каждый сам за себя. Не случайно фамилию она носила – Городовиченко и не захотела сменить её на Иванову, когда они свой брак с Порфирием регистрировали. А городские люди, испорченные и развращённые благами «цивилизации», ни в какую не желали быть здоровыми по системе Иванова. И Ульяна умом-то понимала, что Порфирий прав и видела результаты его работы, но семейная, глубоко уходящая психология, не давала ей преодолеть этот барьер.

– Не хочу я, как куропатка, в сугробе ночевать, – говаривала Ульяна.

– Так это у Природы ещё заслужить надо, – отвечал ей Порфирий.

– А мне это надо? – парировала Ульяна, когда ещё была здорова, – я и так, без твоего холода, проживу.

И действительно, Ульяна и сыновья болели очень редко. Она думала, что это её заслуга, а на самом деле Порфирий каждый день просил у Матушки Природы здоровья не только себе, но всем своим родным и близким. И Природа выполняла его просьбу.

Порфирий вначале пробовал приобщить её к своему делу, но потом понял, что Ульяну не переделаешь, а сама она вряд ли сможет преодолеть тот животный страх, что поселился в её предках, которые ушли от Природы в город. А когда открылось ему другое зрение, он своими новыми глазами видел ту чёрную змею, ту Чёрную Ламию, про которую дедушка ему рассказывал, что сосала из Ульяны её жизненные силы. Сколько раз спрашивал он у Матушки-Природы – можно ли как-то порубить этих змей? И сколько раз Матушка-Природа отвечала:

– Тебе это пока не по силам. В одиночку ты не справишься. Расти помощников.

И тогда Порфирий послушался. И змея высосала все силы Ульяны. Это только недалёким людям ясно было, что Ульяна ушла из этого мира, потому что упала со скирды и расшиблась. На самом деле падение произошло значительно раньше. Страх смерти заставил её попросить Паршека вылечить её, но он сказал: «Иди в Природу, проси меня». Не пошла и не попросила, а у Природы блата нет. И ушла Ульяна в мир иной. Горько горевал Порфирий от безсилия.

Сын Порфирия, Яков, утверждает, что мать умерла легко и всю жизнь, после того как Порфирий занялся своей закалкой тренировкой, почти совсем не болела. Однако, другие люди говорят, что умерла она после падения со скирды. Сильно расшиблась. А теперь вспомните сон Порфирия про скирду, которую ему удалось победить. Вот так и получается, если взять этот образ: один человек победил скирду, а другого человека скирда победила.