Отзывы на книги автора «Юрий Домбровский»

Сначала небольшое отступление. Как все-так много хороших книг проходит мимо нас. Просто потому, что они были написаны давно. В то время, когда чудесные админы лайвлиба не писали о каждой новинке несколько раз. А школа... хоть и давала много в моем случае. Но все равно успелось не все. Поэтому я безмерно благодарна проекту "100 лет – 100 книг" Быкова на Дожде. Благодаря этим лекциям я узнала много нового. И нашла много нового в домашней библиотеке. Раньше всю эту серию от "Новой" я вообще пропускала, будто её и нет на полке. А там, оказывается, такие шедевры таятся.

И я сейчас не преувеличиваю, когда называю этот роман шедевром. Потому, что это все то, за что человек любит большую русскую литературу. Философия, любовь, драма. Поэтичность в образах и энергичная проза почти детективного сюжета. И то самое ощущение бездонной тоски и боли. Многие здравомыслящие люди могут спрашивать по отношению к таким произведениям: "Зачем ты их читаешь? Что, мало в жизни печали?". И я правда не знаю ответа на этот вопрос. Но тем же здравомыслящим людям я не устану рекомендовать эту книгу и другие, ей подобные.

Потому, что нужно не просто знать, что происходит. Нужно понимать это. Понимать не только умозрительно, но и всеми другими чувствами. Пустить к себе под кожу все ощущения, мысли и эмоции всех героев этой (нашей) истории. Чтобы кого-то принять и простить. Кого-то поддержать. И в большей степени – чтобы помнить и не допустить повторения.

Главное не бояться боли и погрузиться в книгу полностью. Это именно такое произведение, которое невозможно воспринимать отстраненным объектом искусства. Оценивать язык, реальность героев, философское значение. Это книга, в которую надо "вселиться", чтобы прочувствовать. А понимание придет позже, когда эмоции подостынут. И тогда вы сможете оценить и потрясающий язык – особенно тонкие детали в прямой речи героев, и глубину религиозно-философских рассуждений, и потрясающе выстроенный ритм произведения.

Но это все возможно только на расстоянии. Когда ты живешь в мире, где не бывает неправедных судов, где людей не сажают в тюрьмы по надуманным обвинениям, где нет лжи и пропаганды. Я бы хотела, чтобы пришло такое время. И чтобы люди снова нашли этот роман. И прочитали и оценили его огромную литературную ценность и прелесть. Но чтобы им не было больно, и тоскливо, и страшно, как было мне.

С. R.
Книга много издавалась на иностранных языках. Есть даже относительно недавние издания. Мне понравилось с Иудой. И вариант со средневековой башней. Что-то такое, с налетом Босха. Очень подходит к происходящему в романе.

Я поверил, что сердце
Глубокий колодец свободы,
А в глубоких колодцах
Вода тяжела и черна.
Я готов дожидаться.
Мучительно плещутся воды.
Я бадью опускаю
До самого черного дна.

Юрий Домбровский

Он жил в городе, где я родилась и выросла, и улица, на которой расположено представительство российского книгоиздания в культурной столице Казахстана носит его имя, и я прочла "Хранителя древностей" девчонкой, из того локального патриотизма, какой в основе гордости земляками, известными всей большой стране. Не полюбив той книги. Так и сложилось, из всей прозы Юрия Домбровского люблю по-настоящему только "Рождение мыши". Стихи - да, и всю жизнь помню те из лагерного цикла, что были опубликованы в "Юности" в конце восьмидесятых. Такая яростная, емкая, злая, нежная поэзия, такое с одного прочтения вхождение в память. "Факультет ненужных вещей" читала уже взрослой, живя в другой стране, и чтение в значительной степени было окрашено ностальгией, потому что это очень Алматинский роман, с узнаваемыми топонимами, которые мало переменились с середины шестидесятых до моего времени. Но в последние два года трагично актуальный, юридические правовые нормы все больше замещаются государственным произволом, становясь факультетом ненужных (потому что неработающе-бесполезных) вещей, а заглавие романа стало мемом для посвященных.

"Обезьяна приходит за своим черепом" переиздана в Редакции Елены Шубиной, чем не повод прочесть роман Юрия Осиповича, за который боялась браться? Ну, потому что о нем говорили как об антивоенном и антифашистском, а таким меня перекормили в советском детстве. Потому что, будем честны, Домбровский ни разу не беллетрист, и заботится не о том, чтобы сделать читателю интересно, но о том, чтобы донести до него мысль, последовательно подавая ее под множеством соусов. Я проглядела читательские рецензии, все они восторженные, но сомневаюсь, чтобы кто-то из рецензентов сумел внятно пересказать фабулу, хотя роман не бессюжетен. Однако я скажу сейчас крамольную вещь - люди не дочитывают, одолевают какую-то часть этой тягучей книги, дальше просматривают по диагонали - и идут писать об ужасах фашизма и порочности расовой теории.

Итак, о фабуле. Немного времени спустя после войны и разгрома фашизма, в некоей неопределенной европейской стране, журналист Ганс Мезолье встречает человека, бывшего шефом гестапо, который довел до самоубийства его отца. Оккупационный режим, как мы помним, имел идеологической платформой расовую теорию, требуя от антрополога с мировым именем, профессора Мезолье, подтверждения превосходства арийской расы над прочими, на основе явно фальсифицированных данных. Отец отказывается, его теснят по всем позициям, шельмуют как морально и научно нечистоплотного, он переживает крах института, который создал, и предательство единомышленников, у него дома практически поселяется тот гестаповец Гарднер, его помощника арестовывают. И в какой-то момент ученный выбирает смерть.

Встретив Гарднера случайно, Ганс пытается выдать его полиции, и тут выясняется, что тот, расстреливавший и пытавший людей, отсидел какой-то смехотворный срок и был амнистирован по болезни. Больше того, снова выдвигается высокими покровителями на властный пост. Наш герой журналист и он пишет резкую резонансную статью на тему "убийца невинных безнаказан", после которой сам становится объектом уголовного преследования как подстрекатель (у нас бы это назвали призывом к экстремизму), потому что Гарднер через пару дней найден убитым и при нем записка "мстителя". Все это, до боли узнаваемое в российском дне сегодняшнем, занимает примерно четверть от общего объема Дальше действие уходит впрошлое, 43-й год.

Оставшиеся примерно три четверти объема рассказывается об ужасах оккупации на общем плане, и о том, как это происходило с отдельными персонажами - на локальном. Авторская оптика в изображении палачей и жертв практически не меняется, и это делает роман социо-антропологическим с точки зрения не той прикладной антропологии, какая вынесена в заглавие, но по классификации типажей. Вот палач-исполнитель циник Гарднер, а вот творчески подходящий к палачеству (как ни жутко звучит) деверь профессора Курцель, в прошлом аферист, пытавшийся выдать сфабрикованный череп за научную сенсацию - промежуточное звено эволюции, разоблаченный и с позором изгнанный Мезолье. Теперь он на службе у нацистов, преуспевает и ждет назначения на пост наместника оккупированной территории, явно наслаждаясь собственной, возведенной в абсолют, беспринципностью.

А вот персонажи, которых с определенной долей условности можно отнести к жертвам. Несгибаемый поклонник Сенеки профессор Мезолье. Его коллега коллаборационист Иоганн Ланэ, ныне главный редактор газеты, где работает Ганс. Его ученик, неистовый чех Ганка, человек честный и порядочный, который бурно реагирует на подлость оккупантов, попадает в застенки и там его ломают. Вот садовник Курц, читатель может догадаться, что он связан с сопротивлением и скорее всего агент советской России. А вот несгибаемый антифашист Войцик, который дорого продает свою жизнь, прихватив на тот свет главного палача.

Смотрите, сколько условных "нас" и сколько "их". Их меньше, но почему во все времена зло энергичнее и могущественнее добра? Почему мир так дико и странно устроен, что мерзавцы всегда при должностях и кормушке, а хорошие люди, если не в застенках, то на обочине жизни? Может быть потому, что незлобивость хороших, их склонность прощать делает зло безнаказанным. А если мы станем как они, не сделаемся ли мы ими? Эта проблематика, которая сложнее и шире любого "анти-": антивоенного, антифашистского, даже антисталинского - выводит роман на уровень философских обобщений, хотя не делает более читабельным.

Не самое легкое чтение, но если вы решитесь на него - можете поставить себе зачет по антропологии и философии.

Можно подумать, что я специально подобрала и читаю подряд книги про нацистов. Это не так. Хотя бы из чистого беспокойства за свою душевную организацию не стала бы заниматься таким делом. Мне тут жить ещё. В Германии, в стране, которая довела простую и понятную идейку ксенофобии до космических величин, до злокачественности, до леденящего ужаса, когда глаза отводишь. Я отвожу глаза. Это нетрудно. Абсолютное большинство эсесовцев сегодня покойники. А те, кто могут оказаться у меня в руках в виде пациентов, безжалостно истерзаны старостью. У них всё отваливается, как у зомби.
И всё-таки я неохотно читаю про нацистов. Начинаешь присматриваться, высчитывать... Я человек очень добросовестный, понимаете, что я имею в виду? Надеюсь, нет.
Домбровский, от которого я не ожидала разговора на эту тему, повернул меня на 180 градусов и показал мне другого нациста, настоящего, серьёзного, от которого отводить глаз не следует. Помню, у Стругацких: "Этого ты не бойся, ты вон того бойся!" Бояться их не надо, конечно, но и распускать их нельзя. Это я про всяких там "наследничков", юных и вполне бодрых, которые сегодня требуют проститься с тёмным прошлым, забыть уже, перестать бухаться на колени перед могилами, "и вообще, при Гитлере не всё плохо было". Строительство, например. Скоростные шоссе строили, понаехавших... тоже строили. К стенке.
Хамла хватает. Но и маленьких побед, моих личных побед, которые приятно вспомнить будет потом, на пенсии, в Австралии. А может, и в родной Уфе. Кто знает.
В книге так: Ганс, журналист, сын палеонтолога, покончившего с собой, чтобы не лгать в угоду режиму, встречает тоже вот такого живого, активненького... папиного палача. Ганс публикует разоблачительную статью, подтверждает каждое слово документами. На парня набрасываются те самые "наследнички": угрожают, воздействуют известными приёмами демагогии, наконец, устраивают бунтарю "несчастный случай". После чего у героя остаётся время полежать в больнице, вспомнить старину, подумать, стоит ли донкихотствовать.
Написано очень остро, читала с болезненным вниманием до самого конца. Реалистичные пытки в гестапо, трупы на верёвках и прочие элементы устрашения, но никакого китча, смакования сцен насилия, никаких унизительных глупостей, когда читаешь и думаешь: это манипуляция, автор нарочно режет мне глаза. Поэтому советую этот текст только очень эмпатичным, добрым людям, которые будут потом злиться, тосковать и не спать по ночам. Почему не наоборот? Очень просто: эта книга не заслуживает циничной усмешки.
Разумеется, мы и так знаем всё, что Домбровский написал.
Но некоторые книги стоит читать, не чтобы узнать новое (хотя мне сообщили кое-что о Сенеке!), а чтобы пробудить какие-то давно не звучавшие струны.
Должна заметить, кое-какие моменты показались мне неоднозначными. Прежде всего, по-детски расстроилась, когда неандертальца назвали предком кроманьонца! Дробышевский и Харари успели убедить меня, что у нас немного генов неандертальца, что флегматичного коротышку-здоровяка из долины Неандер нельзя считать нашим прямым предком. Ну ладно, есть и более серьёзные проблемы.
В статье героя и в самом деле было прямое подстрекательство к убийству! Объективно это дилетантская работа и головотяпство. Ганс сам подставляется. Обидно! Наконец, история со статьёй "Погубившие малых сих" мне просто противна. Тот же Ганс до встречи с убийцей отца писал о девочке, застрелившей своего папу. Герой считает, что виноваты родители: не так воспитали. И больше почти никак этот свой чудовищный постулат объяснить не пытается. Додумывай сам! Может быть, кому-то хватило полунамёков о том, что семья-то была не вполне здоровая, кто-то там с кем-то... Поди догадайся: или перед нами персонажи фильма "Люба" Р.Быкова, или просто понятие ответственности вывернуло наизнанку. Для меня эта статья, "Погубившие малых сих", поставила с самого начала под вопрос компетентность журналиста. И его способность делать выводы о событиях, актуальных и прошлых.
Итак, штука непростая. Всё-таки правильно было прочитать её. Именно мне, именно здесь, именно сейчас.

"Я б хотел, чтобы враг тебя бил до конца,
Чтобы он не жалел ни гранат, ни свинца,
Ни зарядов, ни пуль, ни железа, ни мин,
Чтоб ревел в его танках веселый бензин,
Чтоб блуждал ты, как зверь, по дорогам глухим
И вдыхал, словно суслик, отравленный дым,
Чтобы твой же солдат, беспощаден и дик,
Насадил бы тебя на затупленный штык,
Чтобы, узкий твой череп о камни дробя,
Твой же танк, как змею, переехал тебя,
Чтоб тебя, наш незваный, негаданный гость,
Вбили в землю, как в стену вбивается гвоздь.
О, тобою одним опозорен наш век!
Стыдно мне, больно мне, что и я человек,
Что есть камень, железо, дубина и нож -
И по-прежнему ты невредимым живешь." (Юрий Домбровский)

Страшная, сложная книга, которую я давно хотела прочитать, случайно наткнулась на неё в букинистическом магазине, а наткнувшись, почувствовала, как дрожат руки... Знаю, что у Домбровского есть потрясающий роман "Факультет ненужных вещей", но везде искала именно "Обезьяну...".
С самого начала чтения меня окутало ощущение какого-то совершенно не объяснимого страха, хотя никаких ужасов автор поначалу не описывает, да и вообще действия в прологе происходят через десять лет после окончания войны. Но холодом, жутью и предчувствием чего-то зловещего, чем-то, очень напоминающим мне Достоевского и, пожалуй, Кафку, со страниц этого романа веять не переставало.
Сначала я долго не могла понять, в какой стране происходят события книги. Автор не упоминает об этом, мне кажется, осознанно, давая понять читателю, что на месте его героев могут оказаться жители абсолютно любого государства. Потом я решила, что место действия - Нидерланды, хотя я могу и ошибаться.
Я полагала, что книга будет чем-то схожа с "Семьёй Опперман" Фейхтвангера или "Семьёй Карновских" Исроэла Зингера. Но у Домбровского всё оказалось намного сложнее.
Главный герой книги - 27-летний Ганс Мезонье. Он юрист и занимается редактурой соответствующего раздела некой большой газеты. И вот однажды на улице он встречает бывшего полковника СС, во время войны погубившего его отца, а ныне выправившего себе медицинскую справку о том, что по состоянию здоровья он не может быть подвергнут наказанию, которого заслуживает, и живущего вполне припеваючи. Ганс публикует в газете статью о нём, не подозревая, чем это всё может закончиться. Но это только пролог...
Основная часть романа относится ко времени оккупации родины Ганса немецкими войсками. Отец Ганса был профессором, директором Международного института палеоантропологии и предыстории, умнейшим, порядочным человеком, автором книги "История раннего палеолита в свете антропологии (к вопросу о единстве происхождения современных человеческих рас)".

Книга имела мировой успех, и в 1933 году один экземпляр её был сожжён в Берлине.

Когда в Европе с невероятной скоростью начинает распространятся нацистская теория об избранности арийской расы, и профессор Мезонье всеми силами пытается этому воспрепятствовать, в одной из газет ему настоятельно советуют перестать заниматься ерундой и ознакомиться с одной хорошей, всё объясняющей книгой, "Моя борьба" Гитлера. В ответ на это отец Ганса пишет ещё одну книгу "Моя борьба с мифом ХХ века". И вскоре после её выхода ему присылают по почте петлю, к которой прилагается сопроводительная записка:

"На ней повесит вас первый немецкий офицер, перешедший с нашими войсками через границу."

Проходит время, на родине Ганса действительно появляются фашистские войска, а в квартире профессора Мезонье - неожиданный гость. Собственно, уже становится понятно, что ничем хорошим для семьи Ганса это закончиться не может.
Очень сложен для чтения пролог, в котором практически нет описаний того, что окружает героев романа в тот или иной момент, поэтому отдохнуть читателю на таких кратких отступлениях от постоянной мыслительной работы не удастся. Да и вообще каждая страница этой книги словно кричит: "Думай! Размышляй! Доводи до конца мысль начатую автором (сам доводи, никто тебе здесь не поможет!)" Сразу вспомнилось, как герой "Триумфальной арки" у Ремарка сетовал на то, что, мол, живём мы в век консервов: всё, включая пищу для ума, подаётся уже полностью готовым к употреблению, несколько раз перемолотым, разжёванным, только рот открывай. Над "Обезьяной..." читателю придётся потрудиться и немало. Множество нравственных вопросов, рассуждения на непростые темы - в текст погружаешься, как в какой-то омут, из которого (есть такие опасения) боишься, что и не вынырнешь. Но, тем не менее, читала я, не отрываясь.
Один напряжённый эпизод сменяется другим, воздух романа становится всё более наэлектризованным, и я говорю себе, что вот прочту ещё одну главу "Рассказ Курта" и пойду спать. Но эта глава, (в которой садовник Курт, страдающий нервическими припадками, бесхитростно рассказывает профессору Мезонье о том, как ему во время лечения в больнице угораздило попасть на глаза одному немецкому врачу, и чем всё это закончилось), так долбает меня по голове, что думать ни о чём другом я уже не могу.

- А что у вас с глазом, Курт? - спросил отец. - Это у вас чисто нервного порядка. Вы, наверное, чего-нибудь испугались, Курт, или вас неожиданно со сна разбудили? Я знаю, это иногда бывает.
- Да нет, - ответил Курт, и глаз его задёргался, - было дело несколько иного рода.
- Упали, наверное, или ушиблись? Да вы не бойтесь, говорите всё. Вот вы не хотите говорить об этом вашем физическом недостатке, смущаетесь и боитесь его - да, да, боитесь его, - а этого не надо, ни в коем случае не надо, наоборот, вы должны позволить обсуждать и говорить о нём. Тогда вам будет легче, и он пройдёт...
- Да нет, я расскажу...

Сложно однозначно рекомендовать эту книгу к прочтению. Но если вас не страшит погружение в то зловещее время, когда над Европой простиралась обезьянья лапа нацизма, если вы готовы оживить в сознании образы, созданные автором, порой жестокие и безобразные по своей сути, тогда дерзайте и приступайте к чтению. Предупреждаю, что оно не будет лёгким, но в одном уверена: это образец настоящей литературы, едва не потерянный нами навсегда.

О, если бы вы, прочитав мою книжку, подумали над тем, что происходит перед вашими глазами! О, если бы вы только хорошенько подумали над всем этим!

Роман «Державин» - дебют и незавершенное произведение Юрия Домбровского. И представляет интерес прежде всего для поклонников этого большого писателя – как важный этап его литературной эволюции и характерный знак эпохи. Нужно сказать, что восемь глав романа были опубликованы непосредственно за их написанием в 1937-38 годах в журнале «Литературный Казахстан». Об обстоятельствах публикации писал сам Юрий Осипович в позднем очерке 1973 года "Деревянный дом на улице Гоголя". В том числе признавался, что дописать «Державина» ему не хватило «ни сил, ни умения». По тексту это и видно – следы переделок, несколько сумбурная и отрывочная хронология последних глав, большое полотно, которое начинающему автору сложно развернуть полностью.

Однако есть два примечательный момента в этом романе. Во-первых, фигура самого героя – поэта и государственного деятеля конца 18-го века Гавриила Романовича Державина. В мифологии русского литературы, сочиненной на мотивы ветхозаветной истории (Пушкин роди Гоголя, Гоголь роди Салтыкова-Щедрина и Тургенева, Тургенев роди Чехова и т.д.), Державин безусловный предшественник «солнца русской поэзии». Для этого утверждения есть три причины. Первая, известная строчка самого Александра Сергеевича «старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил…» Вторая, то что среди документов, легших в основу «Истории пугачевского бунта», были в том числе и державинские мемуары о том времени. Ну, а третья причина – в характере и таланте этих двух людей. Нонконформистские, дерзкие, слишком много себе позволяющие и – выламывающиеся из своей эпохи.

По признанию Домбровского, фигура Державина его занимала в свете вечного вопроса, который задавал и Пушкин: совместимы ли гений и злодейство. Можно ли быть талантливым поэтом и следователем, преследующим бунтовщика, одновременно? Ответ автора смелый, по его собственным словам. Да, такое возможно. Поручик Державин упрямо идет к карьерной цели, лукавит, выслуживается, нанимает шпионов, замышляет извести Пугачева. Но вместе с тем остается тонко чувствующей натурой, а по ночам пишет стихи и отдается этой страсти с полной самоотдачей.

Здесь-то и скрывается второй необычный поворот для 30-х годов. Роман пишется с огромной симпатией к царскому слуге, военному, противостоящему народному бунту. Читатель непроизвольно становится на сторону, казалось бы, антинародному герою и душителю свободы (ведь как ни проявлением народного свободолюбия, предшественником великой революции рассматривался Емельян Пугачев в российской историографии и литературе). Так советский писатель в лихие 30-годы сталинских репрессий оказывается чуть ли не более "реакционным", чем Пушкин, который в своем 19-м веке больше симпатизировал Пугачеву, чем его палачам. Конечно дело не в реакционности, а в тонком чувстве истории и культуры Домбровского, сумевшего, не взирая на идеологию времени, увидеть корни настоящего поэта и большого человека, каким был Гаврила Романович.

В раннем прозаическом опыте Домбровского чувствуются уже все приметы его стиля – погружение в быт и внимание к мелочам и деталям. При этом могут детально описывать обстановка или одежда героя, но опускать целые дни и недели в сюжете, повествование как бы перескакивает от одного момента к другому, создавая тем самым объемную и эпическую картину времени. В романе много реальных или придуманных в духе и стилистике реальных документов – указов, писем, реляций. Это будет характерно и для зрелого Домбровского в его главных романах («Хранителе древностей» и «Факультете ненужных вещей»).

Талант писателя захватывает, перед нами разворачивается богатая и противоречивая картина далекого восемнадцатого века. Автор приоткрывает современности великого писателя Державина в период его карьерного становления (исторический Державин дослужится аж до царского министра юстиции). Остается только удивляться свободным нравом литературных работников Казахстана в те годы, допустивших публикацию столь спорного текста. Да еще накануне первого ареста учителя и писателя Домбровского, чья судьба могла бы стать основой для хорошего романа. Да уж вряд ли кто-то сейчас за это возьмется.

сентябрь 2024

Удивительная книга, удивительный Домбровский! Несмотря на все пережитые им невзгоды, писатель, показывая, казалось бы, беспросветный мрак неофашизма, не теряет надежды на светлое прекрасное будущее. Профессор Мезонье становится жертвой, мучеником режима, не отступив от своих идеалов, подобная участь скорее всего ждёт его сына, но в каждой строчке романа буквально огнём горит надежда на то, что все жертвы не напрасны. "Обезьяньи" метафоры наряду с обезьяньими поступками придают книге ещё большую жуть, хотя куда уж больше. И насколько злободневным получился роман, написанный полвека назад...