Смагин почувствовал, что необыкновенно устал. Глаза закрылись сами собой, и он замер в кресле, погружаясь в предсонную путаницу мыслей. Еще чуть-чуть и Смагин не услышал бы стука в дверь.
– Войдите, – выплыл он из дремы.
На пороге стоял Нигелла и улыбался. Однако, разглядев Смагина, потух.
– Кто это тебя?
– Да так… Мир не без добрых людей…
– Это точно… Тут у меня гости собрались. На новоселье. Присоединяйся по-соседски.
– Куда ж я такой пойду? – потрогал Смагин разбитую губу.
– А ты не смущайся. Сейчас главное для тебя – развеяться. Пошли. "А почему бы и нет? – решился Смагин. – Черт с ней, с губой!"
В комнате у Нигеллы было людно.
С порога Смагин словно натолкнулся, налетел на чей-то взгляд. Молодая женщина смотрела на него от края длинного стола. Кого-то она напомнила ему – этими темными глазами, изящными взмахом бровей, оттенком каштановых волос, мягким контуром стрижки. Отводя взгляд, она очаровательно, светло улыбнулась – и стало очевидно: это артистка, которую Смагин видел на цирковой афише! Что-то невероятное происходила сегодня вечером…
– Братцы! Прошу любить и жаловать: мой сосед Алексей! – представил Смагина Артурыч.
– Штрафную ему! – раздались голоса.
– Водку будете?
– Вы, извините, боксер?
– Таня! Положи ему салата!
Все обещало интерес к новой персоне.
Однако, выпив со Смагиным, компания сразу ж о нем забыла, отчего тот облегченно перевел дух.
– Я знаю, что делать, – вернулся к прерванному разговору мужчина с длинным лицом. – Надо поступить так, как предложил один журналист, я в газете недавно читал: на должность Генерального прокурора следует назначить иностранца.
– Зачем?
– Неужели не ясно?! Они же за бугром все повернуты на соблюдении законов. Тамошний прокурор, в случае чего, и президента засадит – глазом не моргнет! А если в государстве все станут исполнять законы, то тогда, Петрович…
– То тогда, – перебил Петрович, – в России будет неинтересно жить!
Дальнейшее обсуждение темы утонуло в смехе и многоголосице.
Чувствовалось, что застолье подходит к той стадии, на которой еще ведется общий разговор, но компания вот-вот распадется, и тут и там возникнут островки задушевной уединенности, о пребывании на которых многие из гостей будут наутро сожалеть.
Смагин мысленно торопил минуты, чтобы быстрее все смешалось и можно было бы подойти к той женщине в конце стола. Удивительно, но ему показалось, что она этого ждет. Во всяком случае, время от времени он ощущал на себе ее взгляд, и сердце сладко замирало.
Между тем, соседка справа явно положила на Смагина свой шальной, с косинкой глаз.
– Меня, вообще-то, зовут Татьяна, – начала она с теплотой в голосе. – Я гимнастка… Мы тут все из цирка. А кто вы, помимо того, что сосед Альберта Артурыча?
– Художник.
– Какие же картины вы пишете?
– Я специалист по портретам Президента.
– Отчего же только Президента? Странно…
Татьяна приобиделась и, заметив, что Смагин смотрит в конец стола, изменила тон:
– А что у вас с лицом, господин художник?
– Я, Татьяна, иногда дерусь.
– Судя по всему, вы боец не слишком удачливый…
Смагин пожал плечами.
– Зря на Лерку пялитесь. Или мало вам неприятностей?
– Да нет, хватает… А в чем дело?
– В муже…
Смагин огляделся.
– Можете не озираться – он сегодня в программе занят. Гиревик, между прочим.
Услышанное было неприятно, однако не более того. Смагина все равно манило к этой женщине.
Он встал, решительно шагнул в ее сторону. И тут Нигелла, осветив всех улыбкой, объявил танцы. Кто-то выключил люстру и зажег торшер.
Они плыли в волнах музыки, и Смагин удивлялся той тишине, которая наступила у него внутри.
– Это ваше лицо я видел на афише? Она кивнула.
Смагин заглянул ей в глаза. Они были темно-карие и, казалось, совсем не блестели, как будто свет тонул в них. Настоящие омуты!
"Все, я пропал…" – спокойно подумалось ему.
– А кем вы работаете в цирке?
– Никем. Мой муж там работает. А меня просто попросили сняться для афиши.
– Я знаю: вас Лерой зовут, то есть Валерией. Мне Татьяна сказала.
– Вы обо мне говорили? – удивилась она.
– Я часто на вас смотрел. Татьяна заметила это и сказала, что ваш муж, которого здесь нет, может мне осложнить жизнь…
– Какая глупость! Я на вас тоже часто смотрела… Что ж теперь ваша жена…
– Я не женат.
– Ну, все равно… Разве людям нельзя друг на друга смотреть? Она улыбнулась.
– Знаете, Алексей, когда вы вошли, ваш синяк был почти не заметен. Потом он начал расти и менять окраску. Я никогда не видела, как образуются синяки… Болит?..
Под левым глазом Смагин ощутил тихое прикосновение ее пальцев. Он и не знал ничего о синяке.
В крушении маленькой надежды лишь то утешенье, что она не успела вырасти и окрепнуть, иначе пришлось бы сильней переживать. При желании в этом можно даже усмотреть некую благосклонность судьбы…
Однако все равно горько…
– А я-то думал, что вам понравился, – обескуражено признался Смагин.
И добавил в сердцах:
– Самонадеянный индюк!
Лера оказалась тоже застигнутой врасплох – смагинским простодушием, собственным смятением чувств.
– Просите, Алеша! Это было жестоко с моей стороны… И потом… Вы мне нравитесь.
"Наверно, пожалела", – не поверил Смагин.
– Не верите? Мне сразу показалось, что вы – какой-то очень мой человек… Ну, знаете, есть люди, которые с первого взгляда приходятся тебе по душе. Вот я и смотрела все на вас. А синяк…
Она потупилась.
– Про синяк тоже правда…
Смагин приобнял ее, и она доверчиво к нему приблизилась.
– Я хочу написать ваш портрет.
– Портрет? Вы разве художник?
– Вообще-то да. Я Стогановку закончил.
– Ну… я не знаю… А когда? Где?
– Начнем прямо сейчас. У меня в комнате – чистый холст.
– Хитрец вы, Алеша, – рассмеялась Лера. – Я что, по-вашему, совсем наивная?
– Честное слово! Только портрет!
– А ты меня обманул, – сказала она, рассматривая остатки лепнины на потолке.
Смагин и сам не мог понять, как все случилось. Что-то сродни горячки охватило их, как только переступили они порог его комнаты. Не хватало дыхания, сердца ходили ходуном, готовы были полопаться вены…
– Я в полном от себя недоумении, – снова заговорила она. – Раньше случалось: я изменяла мужу. Но чтобы так!.. Сколько мы с тобой знакомы?
– Всю жизнь. Тебе так не кажется?
– Кажется. Но так не бывает… А вообще-то, знаешь, мне совершенно не стыдно…
Из коридора послышался шум.
– Гости начинают расходиться, – заметила Лера. – Ты меня все-таки немножко порисуй, а то как-то совсем уж вызывающе получается.
Смагин заканчивал карандашный портрет Леры – такой, какие во множестве рисуют на Арбате, – когда в дверь постучали. Он нисколько не удивился, увидев Татьяну.
– Лерка, а мы тебя потеряли. Расходимся уже. Ты с нами? – стелился бархатом ее голос, а глаза были настороженные, недобрые.
– Покажите-ка, покажите-ка, – потянулась она к рисунку. – А говорили, что только Президента изображаете… Здорово! Просто красавица! Ну, а на меня у вас время найдется?
– Поздно уже, Танечка. Как-нибудь в другой раз.
– Все ясно… Ну, ладно. Бай, бай, господин художник!
Когда Лера уходила, Смагин незаметно для всех шепнул ей на ухо:
– Я буду ждать тебя каждый день.
Ночью Смагину приснилось, будто бы он – Президент. В огромном кабинете со штандартом позади кресла он подписывает указ о назначении Генеральным прокурором страны какого-то Марка дель Рондо.
Смагин проснулся поздно и долго лежал в задумчивости, отсеивая сон от событий вчерашнего дня. Все перепуталось. Уж не приснилась ли ему пляска майора Насильникова? Зато в пальцах еще оставалось ощущение паркеровской ручки, которой он подписывал президентский указ. А Лера?
Вдруг в памяти осветилось: "Кажется, она забыла рисунок!"
Смагин вскочил. Рисунок с милой женской головкой лежал на столе. Значит встреча с Лерой – явь!…
Хорошо, что Нигелла устроил новоселье!
Вообще-то совсем необязательное, ведь не сегодня – завтра Артурычу предстояло, как и остальным нерасселенным жильцам дома, отправиться куда-нибудь в Бутово или Куркино.
Смагину захотелось действий. Пока принимал душ, готовил завтрак, родилось решение: отныне он будет зарабатывать на жизнь только профессией! Как художник, черт возьми!
"Надо б для начала побывать на каком-нибудь вернисаже, осмотреться, воздухом подышать…Прямо сейчас и поеду".
Доедая омлет с помидорами, Смагин взглянул на часы и включил телевизор. На экране возникло знакомое лицо ведущего «Новостей» Крапивина – худое, с провалившимся щеками и в крупных очках. Крапивин выделялся тем, что за многие годы работы диктором так и не научился читать без запинаний телесуфлер и обладал замедленным, как у совы, рефлексом моргания. Он, между прочим, был нисколько не хуже своих коллег, также примечательных всяк по-своему: кто дикцией, кто наружностью.
Похоже, отошли в прошлое те времена, когда к телеведущим предъявлялись строгие требования. Теперь при подборе кадров, видимо, действовал принцип: ну и что, что шепелявит? Ну и что, что челюсть квадратная? Никакой дискриминации!
Может, так и надо – вполне по-западному, демократично, только Смагин всякий раз искренне переживал за Крапивина, когда тот попадал впросак.
Крапивин, как всегда, пожевал губами, неторопливо сморгнул и начал:
– Президентом подписан указ о назначении на должность Генерального прокурора гражданина Италии Маркса… извините, Марка дель Рондо…
Смагин не донес до рта последний кусок омлета и не испытал обычного смущения за крапивинский промах. Ошарашенный, он пришел в себя только, когда сочная помидорная мякоть, сорвавшись с вилки, плюхнулась в тарелку.
"Да нет же, никакой чертовщины здесь нет, – попробовал успокоиться Смагин. – Все логично: сказанное вчера одним из гостей запомнилось мне на подсознательном уровне, а ночью проявилось во сне…"
"Так-то оно так, – выполз Червь Сомнения. – Но тогда получается, что Президент читает газеты. Да к тому ж почерпывавает из них здравые мысли! Воля ваша, но в это поверить невозможно!"
"Как-то чересчур безапелляционно… – попытался возражать Смагин. – Такое вполне возможно. И не только теоретически…"
"Но отчего-то раньше, – изогнулся Червь, – Президент в подобных поступках замечен не был"
Смагин выскочил из комнаты. В конце коридора плеснулась, исчезая за поворотом, тельняшка Нигеллы.
– Артурыч! Погоди!
Нигелла был, как всегда, бодр и улыбчив.
– Ты чего такой? Расслабься! А то пойдем ко мне – поправимся. У меня со вчерашнего осталось.
Но Смагин его не слушал:
– Артурыч, этот гость твой, ну, с длинным таким лицом, он кто?
– Горемыкин. Работает у нас номер с пуделями.
– А туда, – Смагин показал на потолок, – в президентские круги он не вхож?
Нигелла хохотнул.
– Горемыкин-то? Думаю, еще нет. Вот когда со слонами работать начнет… Что с тобой, Алексей?
– Помнишь, он вчера сказал, что нужно Генеральным прокурором назначить иностранца? Так вот. Сейчас в «Новостях» сказали, что Президент подписал соответствующий указ! Этот Горемыкин как будто заранее все знал…
– Простое совпадение – не более того… И потом, это же не его идея, а какого-то журналиста. Который, может, и пронюхал о ней в тех самых, – Нигелла вскинул палец, – кругах, а потом выдал ее за свою. Логично?
Смагин прислушался: Червь Сомнения свернулся и затих. Он повеселел. Заметив перемену в лице соседа, Нигелла улыбнулся:
– Что ты так всполошился?
– Да и сам не пойму…
– Может, зайдешь?
– Извини, Артурыч. Тороплюсь.
Стоило Смагину открыть свою дверь, как в глаза ему бросился… майор Насильников: телевизор, оставшийся работать, выдавал очередной сюрприз. Насильников понуро сидел в некотором отдалении от стола, за которым мужчина в синем мундире – прокурорский работник – что-то записывал.
Строгий закадровый голос вещал: "Сотрудниками Управления собственной безопасности раскрыта группа "оборотней в погонах". Ее возглавлял начальник одного из столичных подразделений милиции. В группу входила также и супруга главного «оборотня» – начальник паспортного стола…"
Вернувшись памятью во вчерашний вечер, Смагин отчетливо понял, что загадку Насильникова ему не разрешить: разум капитулировал перед ней. Пляшущий майор – оборотень, Генеральный прокурор иностранец… Нет, от всего этого явно попахивало чертовщиной…
Ему не пришлось долго ходить по вернисажу, чтобы понять: выставленные здесь работы, за редким исключением, рассчитаны на очень посредственный вкус.
Художники в ожидании покупателей мерзли, сбивались в кучки и "принимали на грудь".
Интересующихся было немного, покупателей – единицы.
В основном предлагались натюрморты и пейзажи. Однажды только Смагин набрел на табличку с надписью "Рисую портреты по фотографиям". Для наглядности рядом с черно-белой фотографией молодого офицера с множеством боевых наград, снявшегося, наверно, сразу после Победы, – радостного, счастливого и имевшего от этого несколько глуповатый вид, висел его же портрет маслом – со спокойным, мужественным лицом, что, видимо, должно было демонстрировать творческий подход художника к исполнению заказа. Сам же художник, как заметил Смагин, готовился согреться, наливая что-то из фляжки в складной стаканчик. Выпив, он приосанился, блеснул взором. Было самое время приступить к нему с расспросами о здешних порядках, ценах и прочем. Но Смагин не успел: он увидел… Олю Зубареву.
Она стояла напротив, возле работ художника – пейзажиста, явно собираясь одну из них приобрести. Ее сопровождала пара охранников. Но это были другие, не вчерашние "лбы".
Пейзажист в предвкушении гонорара галантно кружил вокруг Ольги. Был он черноус, с бородкой и бархатной бабочкой, торчавшей из-за ворота плаща.
– Автор этих работ перед вами, – мягко басил он. – Солнечное, радостное состояние души перенес я на эти полотна…
Полотна представляли собой изображение белых березок на фоне голубенького неба.
Подобной дряни здесь хватало. Очевидно, Ольга совсем не разбиралась в живописи, а именно к этим картинам привлек ее внешний вид пейзажиста.
– Сколько вы хотите вот за это полотно?
Ответ поразил Смагина.
– Ольга! Постой! – вырвалось у него.
Она резко повернулась, набычились охранники, помертвел пейзажист, зная, конечно, как пуглива удача. Ольга смотрела на Смагина напряженным взглядом и вдруг посветлела.
– Алеша?.. Смагин?…
– А вчера ты меня не узнала…
– Вчера? Разве мы виделись?
– Я тебе после расскажу. А сейчас послушай моего совета: если ты заплатишь половину – будет в самый раз.
Вообще-то Смагин уже успел пожалеть о том, что вмешался: ведь от Ольги не убудет, а пейзажисту на какое-то время – сытая жизнь… Но, с другой стороны, надо же тому и совесть иметь! Половины названной суммы "за глаза" хватит.
– Надеюсь, вы согласны? – посмотрел он в упор на "мастера пейзажа".
Тот мгновенно сообразил, что удача, хоть и помельче, все же идет ему в руки.
О проекте
О подписке