Дом

Сколько он видел и слышал, знает сколько! Только вот молчит, не говорит. Низ – каменный, верх – деревянный. Дом Бычковых. Возраст у дома почтенный – сто тридцать лет. В нём складывалась написанная мною ранее сага о роде Бычковых – для старой Лопасни характерная семейная история.

Дом построил в 1885 году мой прадед Сергей Алексеевич Бычков, как теперь бы определили его социальный статус – представитель малого бизнеса. Он держал извоз – по-нынешнему транспортную контору. Существенных доходов лошадиное дело, не приносило, а честолюбие у Сергея Алексеевича было ой! Ещё какое!

Извоз всё-таки дело перспективное, полагал прадед и тянулся изо всех сил вверх. Конечно, у него не столь внушительная внешность; не то, что у того рыжего богатыря Толоконникова из Угрюмова Лопасненской волости, что угодил в Петербург, и стал кучером императора Александра III, которому служил верой и правдой. Однако не всем императоров в золотой карете возить!

Выполняя заказы лопасненских купцов-предпринимателей, Сергей Алексеевич Бычков, будучи человеком жениховского возраста, не желал поверять на себе до старости справедливость пословицы – и в раю жить тошно одному, приглядел невесту с приданым, которое, как он полагал, само в руки ему идёт. Отец невесты – лесоторговец. Стало быть, следует ожидать, что приданое будет в виде леса на постройку дома для молодых, а это обеспечит всё его будущее. Ан нет! Купчина ограничился вещевым приданым, понимая, что сама невеста – редкостный бриллиант. Матрёна Дмитриевна – красавица, умница, а отдает он её в жёны неказистому, тороватому, расчетливому и нахрапистому мелкому предпринимателю. Видать, сваты сумели пыль в глаза пустить бегичевскому толстосуму, до Лопасни-то от Бегичева два десятка вёрст – ври сваха вволю! Что собой представлял жених, если говорить о сущности и наружности Сергея Алексеевича? Невысокий, прыткий, расторопный и сообразительный. Пара, право, забавная: у Матрёны Дмитриевны, когда они стояли рядом начинающая лысеть макушка Сергея торчала на уровне её подмышки. Она снисходила, гладила темечко мужа. Он, будто опасаясь ласки молодой жены, ёрничая, шутил:

– Голову любят, а волосы дерут.

Отец, Александр Иванович Бычков, рассказывал, что слышал об их нескладных отношениях от бабушки Матрёны.

Говорила Матрёна Дмитриевна так:

– Дед твой меня не любил, да и я тоже терпела его с трудом. Злыдень, что иное скажешь. Бывало подходит к построенному им дому Сергей Алексеевич, дед твой, и все собаки и куры бросаются в разные стороны от его крика и шума.

Добрая, красивая, со склонностью к дородности, сильная, терпеливая необычайно, Матрёна порой взглядывала на мужа, как смотрят большие люди на малорослых – снисходительно. Это его заводило либо на любовь, либо на битьё. Высокая, статная, в чёрном шёлковом платье, на пышные плечи накинута гипюровая шаль: на диво хороша Матрёна Дмитриевна! А его от этого злость берёт. Поведёт она плечом – ему мнится, будто она кого к себе манит, и он тотчас съездит ей кулаком по шее, причёску испортит. И пошёл, и пошёл на неё наскакивать с кулаками. Недоумение и сарказм вызывает поговорка: «Бьёт – значит любит». А супружеский долг – дело святое! В этом неладном супружестве нажили они семерых детей!

– Ну, что ты, Серёжа, разошёлся: бьёшь и бьёшь?! Все руки себе отбил, дурачок.

Начало этому битью было положено, когда они ещё были молодожёнами. Бил он молодую, понуждая идти к её родному батюшке и просить денег на строительство дома. Дескать, прибавления в семействе ждём, первенца – сына. Откуда он знал, что родится сын?!

Матрёна, которая была на сносях, никак не могла позволить себе прийти в отчий дом попрошайкой. Тогда Сергей надумал сломить её волю ямщицким манером. В зимнюю пору Сергей с Матрёной проезжали мимо дома её родителей. Муж, выпихнув из саней беременную жену в снег, перепоясал её со злобой кнутом и приказал:

– Иди к отцу, проси помочь с домом; пусть денег даст и лесу. Без денег не возвращайся!

Да убоится жена мужа, так было в ту пору. Матрёна вернулась к злыдню-мужу на следующий день, молча передала завёрнутые в платок восемь сторублёвых ассигнаций. Произнесла только два слова: «Лес даст». Дом в один сезон построен был. Горя в новом доме было куда больше, чем семейного счастья.

По словам Матрёны Дмитриевны, дед был небольшого роста, энергичный, подвижный, страсть шумливый. Занимаясь извозом, имел пару кляч, доставлял различные материалы со станции Лопасня или из Серпухова главным образом на текстильную фабрику Медведевых в селе Венюково. Есть основания предположить, что извозом мой прадед начал заниматься в Серпухове, откуда и появился в данном образе в Лопасне, доставляя грузы из пакгаузов железнодорожной станции Серпухов Медведевым и другим заказчикам.

Прадед мой не так уж и дурён при всём его своенравии: надрывая невеликие силы свои (умер в сорок два года!), норовил выйти в люди. Как он эту задачу понимал? «Не я, – рассуждал Сергей Алексеевич, – так дети мои, внуки и правнуки достигнут высот в общественном положении». Здраво, мудро рассуждал! Строил двухэтажный дом, полагая: с этой «кочки» подалее, чем из избы о трёх оконцах, видать!

За годы супружества Сергей и Матрёна нажили семерых детей: двух девочек – Сашу и Дуню, мальчиков – Колю, Ваню, Сашу, ещё одну дочь Маню и последыша Митю, 1902 года рождения! Что же из них вышло на поверку?

Первые по годам рождения две особы женского рода в мать пошли – жили благопристойно, семейно, тихо, воды не замутив. У тёти Дуни было единственное дитё – дочь Серафима, многие годы работавшая на радость всем лопасненцам в единственном на двухтысячеголовое население райцентра книжном магазине. Как раз через неё Бычковы узнали, что такое подписные издания, модные новинки, литературная классика. Её заботами всё это оказывалось в нашем доме, помогало растить начитанных детей.

Тётя Саша – отрезанный ломоть: на особинку жила в Москве, в Лопасню не приезжала.

Что скажу между строк, пост фактум? Что являло собой генетическое производство (извините, происхождение) эта комбинация из семи персон. Гадать не приходится насчет первой дочери – явно в мать, добротна и покладиста (ах, если бы нашлись её потомки среди самых, что ни на есть коренных жителей сегодняшней Москвы – было бы чем подивиться, полюбоваться, погордиться. В этом не сомневаюсь. Несомненно, видна будет хорошая порода. Тож бабушка Дýша (Евдокию Сергеевну я помню хорошо, но лишь в почтенных годах, старушкой – милая, ласковая, несказанно добрая, заботливая, энергичная, тихая, воды не замутит, росточка небольшого – в отца, а статью в Матрёну Дмитриевну).

«Внучёк, пойдём в гости к бабушке Дýше», – именно так Анна Игнатьевна готовила меня к «обвалу» гостеприимства и на без того заласканного бабкой и тёткой-крёстной Соней мальца: «Терпи, казак!» Терпел. И вот спустя 80 лет с искренней сердечностью переживаю вновь несказанную теплоту. Словно Бог тебе в ухо шепчет, голосом Бабы Дýши: «Касатик! Касатик!» – ласково шептала, целуя меня в стриженную макушку, бабушка.

Как тут ещё и ещё раз не обольститься пластичностью, точностью, выразительной силой русского языка. Не обратишься к этой забывшей свои года женщине, говорящей будто ангел Божий – певуче, напоминающей мне внешностью и говором Александру Пахмутову: строго – Евдокия, фамильярно – Дуня, языком коммунальной квартиры Дунька, Дуська, чрезмерно-сентиментально Душечка, а по жизни только так – Дýша!

Сыновья Сергея Алексеевича и Матрёны Дмитриевны, Коля и Саша, были, как тогда их именовали, «коты», то есть люди без определённых занятий, бродяги. Бродяжничали они от Москвы до самой Кяхты – по всей необъятной России: путешествовали, подсобляя, когда попросят, побираясь и подворовывая. Слово «путешественник» и тут попадает в самую точку. Бродяг бородатых, «бешпашпортных» арестовывали в Бийске или Чердыни и доставляли этапом (под конвоем) на постоянное место жительства, то есть в Лопасню, в дом Бычковых. Не в свою эпоху родились Коля и Саша: явись они на свет в XVI–XVII веках, оказались бы, возможно, первооткрывателями сибирских рек, хребтов, ископаемых. Землепроходцы были первыми людьми в России – их фамилии на карте Сибири и Америки!

Солдат с ружьем, сдав в семью Колю или Сашу, отбывал на место службы. Доставленные по этапу дядья, один или другой, кратковременно проживали в доме Бычковых, а затем неисправимые бродяги вновь устремлялись в бескрайние дали. Сергей Алексеевич занят извозом и потому «дома не наследует». Всё время в пути, весь в делах и обязательствах. Постоянно при лошадях. Матрёна Дмитриевна – хозяйка, при доме, при детях, при скотине. Привязана крепче, чем собака цепью к будке. Дети! Семеро их! Вообразить трудно, как она управлялась.

А как началось мальчишечье самоуправство? Сашка маленького роста, юркий, как мышь. Только что вертелся у матери под ногами и нет его, исчез. Иван, погодок Сашки: спокойный, обстоятельный, вдумчивый мальчик. Всё чего-нибудь мастерит. Всегда готов подсобить. А Сашка – егоза, домой щей похлебать забежит один раз в день, и всё. Вечно крутится меж крестьянских возов на огромном базаре, что протянулся от каланчи пожарной на северной окраине Лопасни до церкви Анны праведной Зачатия на юге торгового села. Ушёл однажды и не вернулся, кто-то приметил и передал Матрёне: «С цыганами он», – видать, сильно поманила кочевая таборная жизнь. Два года спустя привели его под конвоем как пойманного в сибирском городе Бийске бродягу. Пожил с неделю Сашка и опять утёк, а вдобавок к нему прилепился Коля. Этот, как телок, даром, что «Бычком» прозывали.

Сердобольная, Матрёна Дмитриевна ничего не могла поделать с беспутными сыновьями. Ветер странствий гнал их вдаль, как сор вдоль пыльных дорог. Древний родовой инстинкт брал своё, по-видимому, казацкие гены Сергея Алексеевича, прибывшего из степных краев в Серпухов, а затем перекочевавшего в Лопасню. Беспаспортные бродяги-арестанты, конечно же, не делали чести роду Бычковых.

Эти Коля и Саша, Саша и Коля, унаследовавшие неудержимую отцовскую жажду движения, беспокойное существование вопреки всем обстоятельствам. Тут поневоле вспоминаешь казацкую вольницу и первопроходцев Сибири, как эту тягу возможно было осилить? Но дядья моего отца, разумеется, не могли себе представить, как смог идущий вслед им племянник, сын Ивана Сергеевича, уродившийся счётным работником, смог просидеть три четверти века на стуле или табуретке, марáкуя, прокручивая в голове бесконечные ряды и колонки цифр, за которыми стояла конкретная, деятельная жизнь тысяч и тысяч тружеников, проекты и свершения и даже расчёты артиллерийских стрельб.

Взяв по мобилизации рядового необученного, по всем физическим данным – гвардейца-кавалергарда, ростом метр девяносто сантиметров, не удумали сделать его наставником по строевой подготовке в Кремлёвском полку, а изрядно попотев над строчкой в анкете «главбух», решили применить его способности расчётчика в артиллерийском деле. Александр Иванович в школе противотанковой артиллерии в тихом чувашском городке Канаш подготовил для фронта тысячи прекрасных наводчиков и командиров батарей прямой наводки. Голодал, скучал, серчал (его излюбленное словечко), но лямку тянул безукоризненно, продуктивно, сиятельно.

Всеми статьями мой дед Иван Сергеевич пошёл пригожестью в мать, острым разумом, сноровкой – в отца, и одарил этими добродетелями, в свою очередь, моего отца, Александра Ивановича. Впридачу одарил его остойчивостью, то есть способностью судна (тож человек), выведенного из состояния равновесия, возвратиться в прежнее состояние по прекращении отрицательного воздействия стихий или обстоятельств иного рода. И холерический характер своей супруги, моей матери, Татьяны Ивановны, и неизбежные штормá в финансовых морях и океанах, были тем самым воздействием. Фигурально выражаясь, Александр Иванович, внешне невозмутимо спокойный, де-факто пребывал в прифронтовой полосе – на военном положении, можно сказать, всегда. Финансы, казённые притом.

Так что же, детей у Матрёны Дмитриевны и Сергея Алексеевича куча мала, а достойных на фоне российской общественной жизни не видать? Разве что Иван выделяется: мастеровой он знатный, что и говорить! Слесарь-лекальщик – незаменим в любом машинном производстве. Женился Иван на Анне Завидоновой, девушке со Старого Бадеева. Дети у Ивана и Анны на славу удались! Высокие, статные: Александр, Софья, Сергей. Подрастали дети, как говорится, живи да радуйся! Сохранились три карточки, заказанные у прекрасных московских фотографов, держателей специализированных ателье. Фото начала 1907 года: молодая семья с первенцем, сыном Александром. Что сказать об Анне и Иване? Серьезные молодые люди: несомненно чадолюбивые, собранные, умные, работящие, о чем можно с уверенностью утверждать, взглянув на руку Ивана, оказавшуюся на первом плане. Под стать и рука Анны – не барская, а трудовая и ласковая в то же время.

На снимке 1912 года – супруги Бычковы с уже подросшим Александром. Двадцатипятилетний Иван Сергеевич с проницательным, пытливым взглядом карих глаз, с закрученными по моде усами, в элегантной косоворотке с изящной вышивкой по вороту, выглаженном, хорошего кроя сюртуке – рабочий-интеллигент. Новоявленное творение индустриального века, человек, обуянный какой-то поразив шей его мыслью.

Третья портретная сессия явила человека вполне зрелого, задетого чем-то важным, сокровенным, далеким от окончательного разрешения. На его крупном, можно сказать, породистом лице печать серьёзной задумчивости. Фотография 1914 года. Иван Сергеевич и два сослуживца перед отправкой на фронт. Сделаю дерзкое предположение: тридцатилетний рабочий военного завода, уникальный специалист (слесарь-лекальщик, создатель моделей образцов оружия), отец трёх детей мог быть мобилизован в первые дни войны и тут же отправлен в действующую армию, видимо, только по одной причине – замечен в сотрудничестве с социал-демократами…

О младшем сыне Сергея Алексеевича и Матрёны Дмитриевны, дяде Мите, мой отец сообщил следующее: «Дядя Митя лет до девятнадцати жил в лопасненском отчем доме, работал связистом-монтёром, а затем уехал в Москву. Служил в ГПУ. Последнее время (пятидесятые годы – Ю. Б.) работал во Львове в областном управлении госбезопасности. Последний раз я его видел, когда он заезжал к нам в Лопасню после того, как побывал в Москве по вызову – ему вручали орден и присвоили очередное воинское звание. Здоровье дяди Мити после покушения на него бандеровцев было плохое. Он переехал с семьей в подмосковный город Пушкино, где вскоре умер».

Есть такая профессия – Родину защищать. Дмитрий Сергеевич Бычков из когорты рыцарей, стоящих на защите безопасности нашей страны. Низкий поклон светлой памяти твоей, дорогой Дмитрий Сергеевич.

…У Анны Игнатьевны было трое детей: Александр, Софья и Сергей. Для того, чтобы не умереть с голоду, семья держала корову, которую с большими трудностями удавалось прокормить. Сено заготавливали всей семьей мешками, то есть брали мешки, серпы и шли в лес, где по кустам жали нескошенную траву и на себе несли домой. Там уже сушили и убирали на зиму.

«Выйдя замуж в 1905 году моя мама, Анна Завидонова, пришла со Старого Бадеева в дом Бычковых в Лопасню, в семью, которая состояла из бабушки Матрёны Дмитриевны Бычковой, тёти Мани, дяди Мити, отца Ивана Сергеевича, матери и появившихся один за другим их троих детей: меня, Сони и Сергея. Главой дома, старшей после умершего в 1906 году Сергея Алексеевича стала Матрёна Дмитриевна», – писал в воспоминаниях мой отец.

Мучительным было в голодные годы революции и гражданской войны отсутствие хлеба. Юношей 14–15 лет Александр (мой будущий отец) несколько раз обращался в мешочника и отправлялся с попутчиками-лопасненцами в хлебные края. Повсюду, особенно в местах скопления людей, например, на железнодорожных станциях, свирепствовал тиф. В апреле 1922 года, возвращаясь из поездки в Тульскую губернию, он заболел брюшным тифом. Выжил, но бабушка, которая за ним ухаживала, заразилась от него и через 12 дней умерла. Семья стала на глазах рассыпаться. Вышла замуж и ушла на Старое Бадеево к Константиновым тётя Маня. Дядя Митя уехал в Москву. В доме на втором этаже осталась Анна Игнатьевна и трое её детей.

В чулане, примыкающем к сеням второго этажа, жили до этого времени бродяжничающий дядя Саша с женой, которую он приглядел себе в нижнем этаже дома Бычковых. Нижний этаж ещё Сергей Алексеевич сдавал в аренду. Была там вначале пекарня. Затем помещение снимала семья портных. Их в свою очередь сменило многолюдное семейство бондарей, и в их числе молодая бондариха Маша. Прибыв в отчий дом из очередного вояжа, бродяга дядя Саша женился на Маше-бондарихе, и она стала Марией Яковлевной Бычковой. Всё бы ничего, коли б жили они по-человечески. Но бродяга Саша, напившись, постоянно издевался над Анной Игнатьевной. Однажды зимой, пьяный дядя Саша пнул ногой полную горящих углей маленькую железную печку «буржуйку», угли посыпались на пол. Терпение Александра пришло к концу. Пятнадцатилетний юноша, рослый, достаточно крепкий, схватил за шиворот тщедушного дядю Сашу и спустил его по лестнице в двенадцать ступеней вниз

Относительное благополучие на втором этаже дома Бычковых возникло благодаря ранней самостоятельности и тяге к учёбе Александра. Учиться, учиться и учиться – было нормой его жизни.

«Я получил среднее образование, – писал он, – закончив 4 класса приходской школы и 4 класса высшего начального училища. Так как было голодное время (1922 г.), в шестнадцать лет начал трудиться на ткацкой фабрике Медведевых учеником рабочего. В десятиметровом металлическом цилиндре я палкой укладывал в стопу непрерывно текущую сверху ленту суровья. Труд был опасный и непосильный, но для спасения семьи пришлось работать и хоть как-то помогать семье. Прошло два года, фабрика остановилась из-за отсутствия сырья. Я оказался безработным.

В течение целого года раз в неделю я ходил пешком в Серпухов на биржу труда, чтобы отметиться и узнать, нет ли вакансии. Через год меня послали на фабрику „Красный текстильщик“. Проработал там недолго: мне нежданно-негаданно предложили стать учеником страхового агента у нас в Лопасне. (Что тут скажешь – судьба! – Ю. Б.)

В 1928 году я был направлен уже на самостоятельную должность страхового агента в селе Стремилово. 25 июня 1929 года женился на Велемициной Татьяне Ивановне, а накануне этого события получил перевод из Стремилова в Михнево районным страховым агентом. Через год по требованию жены вернулся в Лопасню и вплоть до пенсии в 1967 году в качестве главбуха трудился на предприятиях и в организациях Лопасненского района».

Мой отец – страховой агент по селу Стремилово