Отзывы на книги автора «Юрий Буйда»

Книга не для школоты, нужно обладать начальными, я бы даже сказала, факультативными, знаниями и жизненным опытом, высотой прожитых лет, чтобы понять, как все это прекрасно, потому что беспросветно, потому что правда.
А уж как красиво пишет Буйда, какой изысканный у него слог, каждое слово как жемчужина, нанизываемая на ровную нитку. Сказка вот именно что  _сказывается_, а не вот это вот все современное, когда каждый говноблогер мнит себя писателем.

Очень рваное произведение. Куски жизни и куски творчества. Автор перескакивает с одного на другое без объяснений. И не понятно какое время. Назад или вперёд перескочили. И что происходит и зачем. Герой какой-то невнятный получился. Он вроде что-то делает, но так вскользь это представляет автор, что складывается ощущение инфантильного, плывущего по течению., смиряющегося со всем, вялого человека. И единственный поступок это мистическое действо в конце. Сложилось впечатление, что книга писалась кусками, при этом стиль просто зависит от времени написания и настроение в то время автора. Последняя часть оказалась грязной. И свела жизнь к похоти.

А какие ещё ассоциации может вызвать герой по фамилии Игруев? Только рифмы из частушки. Про Сталена Игруева, Кукуево, <ценз.>
Аннотация книги завлекает, зазывает: «Плутовской роман про Игруева! Не проходи мимо, читатель-покупатель, будет полный пикареск!» И действительно, вот находим «онкологический эгоизм» (одну букву следует заменить, чтобы фраза обрела смысл); на той же странице дуплетом: «Wooman Home Edition» и «Wooman Professional Edition» (далее в романе Буйда будет щеголять иностранными фразами); через несколько страниц – «кроссовки фирмы Abibas». Так что вечно вызываемая «Скорая», «патье» и «пошлось», диалоги без тире в начале абзаца – всё воспринимается не как недоработка корректора Е. Холявченко, а как глубокий авторский замысел. Замысел, видный уже с первой страницы романа, ведь главный герой Стален ведёт свою родословную от... Вавилена Татарского. Как у Пелевина «Вавилен» образуется из «Василия Аксёнова» и «Владимира Ильича Ленина», так у Буйды «СтаЛен» получается из имён отца и матери героя: Станислава и Лены. Или уже упоминавшееся скрещивание женщины с характеристикой программного продукта: подобная литературная мичуринщина – одна из «фишек» Пелевина (из последних достижений в этой области – iPhuck).
И возникает вопрос: что же такое новое хочет сказать Буйда своей стилизацией под Пелевина, если сам Пелевин уже давно не может сказать ничего нового? Тем более что повествование довольно быстро скатывается к банальной модели постсоветского общества: богатые и бедные, а между ними ничего. И на фоне этой унылости – беспорядочная половая жизнь Сталена, следить за которой скоро надоедает.
«Монетку жалели, но ведь весь дом знал, что она и впрямь шлюха: её отец расплачивался по карточным долгам телом дочери, когда ей не было и тринадцати». Лариска «была бесхитростной давалкой с гибким телом, смугловатой, с яркими глазами, и в общежитии, кажется, не было парня, который не переспал бы с нею хоть раз». Жильцы не могли унять «Нинку Резинку, передравшуюся и перетрахавшуюся во дворе, кажется, со всеми, включая случайных прохожих и дворников-таджиков».
А ещё есть Лотта, Жуся, Лу, Пупа, Жанна, Роза Ильдаровна, Ириска, Люсьена... Нет, это не эротический роман, это мельтешение сценок о «лихих девяностых», о спившихся или ещё спивающихся мужиках, о нуворишах. Повествование не спасают ни сквозные образы (женские туфли, обрубленный мизинец), ни аллюзии, ни философские рассуждения о времени и о России, которые автору так и не удалось вживить в текст. Вот Буйда пишет про порнографический «рассказ «Баня» (тот самый, который приписывается Льву Толстому)». Ладно, мне и без интернет-подсказок известно, что автором считается другой Толстой, но вдумываться в это уже не интересно. Как не интересно следить за номенклатурной гетерой Фриной и её окружением, за жизнью редакций в девяностые. Не вызывают насмешки даже реверансы автора перед толстыми журналами.
Причина в том, что текст – мёртворождённый. Вот один из ключевых эпизодов романа: в сталинские годы мать Фрины была содержанкой генерала, которого головные боли доводили до помутнения рассудка. Однажды, во время отсутствия генерала, его военная прислуга перепилась, и один офицер решил изнасиловать юную Фрину и Еву, молодую дочь ещё одной содержанки. Он погнался за ними, Фрина первая забежала в комнату и заперла дверь, так что Евой, которая осталась снаружи, офицер и «поживился». В это время у слабоумного сына генерала шла кровь горлом, девушкам никто не помог. Приехавший вскоре генерал, обнаружив мёртвого сына и узнав о насилии, сошёл с ума, убил всю челядь и мать Фрины. Фрине и Еве пришлось под пулями удирать от него. Итак, девушку чуть не изнасиловали, убили её мать, чуть не убили её саму. Любое из таких потрясений может привести к нервному срыву, а тут сразу три в течение пары часов. А в книге Фрина, мучаясь от совершённой подлости, нисколечко не переживает из-за смерти матери (автору не приходит в голову такой психологический ход: смерть матери Фрина могла воспринять как кару за свою подлость и трусость). Более того, ночью Фрина пробирается на дачу (где её чуть не изнасиловали, убили её мать, чуть не убили её саму), чтобы... забрать свой дневник и шкатулку матери. И там, по воле автора, её насилует-таки неизвестный. Ради чего? Ради того, чтобы напичкать повествование определённой авторской идеей. Ясно, что Буйда не интересуется жизнью своих героев, не чувствует её.
Согласно авторской точке зрения, у каждого есть своя психологическая травма, чаще всего семейная или сексуальная, а люди – скопище травмированных индивидов. Отец Лариски убил троих сыновей, трахавших в бане сестру, а мать от этого сошла с ума и бросилась в колодец. Лариска со смехом рассказывает о смерти матери, передразнивая её крик. А на возмущение Игруева отвечает так: «Либо жить, либо помнить. Если помнить всё зло, придётся всех поубивать». Берёт ли это за душу, заставляет задуматься? Увы, нет, потому что искусственно, ненатурально.
То же и с главным героем. «Тебе нельзя доверяться хаосу – утонешь. Жизнь – поток, но автор должен быть твердью», – вот слова, вроде бы характеризующие Сталена Игруева (да и рисунок на обложке – об этом). Но как раз твердью, цельной личностью герой не является. Он – безжизненное alter ego начитанного писателя. Закончим тем, с чего и начали:
По реке плывёт герой
Из села Кукуева.
Ну и пусть себе плывёт:
Прочитано – и забыто.