Цитаты из книги «Пятое царство»

чтобы преступить границы царства сложившихся форм, творя историю по своему выбору и разумению. Однако свобода ужаснула и их, заставив вернуться в стойло, в то межеумочное пространство, где они до скончания века будут мучиться между мертвой традицией и убийственной утопией.

многие русские люди обрели свободу,

Важным признаком нового человека, рождающегося в Европе, является его власть над собственной природой, и эта власть есть результат того, что человек не имеет собственной природы. Отсутствие же собственной природы, бытие в качестве средоточия полной свободы приводит к тому, что весь мир форм становится настолько подвластным человеку, что он может его превзойти, либо восходя к сверхразумной, божественной сущности, либо нисходя до демонов.

магия позволяет человеку использовать эти возможности влияния на весь комплекс взаимоотношений личности, мира, истории и Бога.

Европейский – захватывающе бесконечен, разомкнут и потому преисполнен возможностей.

Русский мир – мир замкнутый, лишенный возможностей, мир вне истории, вне времени, мир завершенный.

Увы, в непостижимой мудрости Своей Господь дозволил Борису Годунову быть по-царски жестоким, но напрочь отказал в царственной праведности…

Жестокость русских самодержцев отвечает замыслу Божию о России, огромность и безудержность которой взывают к силе, к силе часто безжалостной, но всегда праведной, потому что только она способна преодолеть народный хаос и соединить в единое пламя редкие огоньки жизни, тлеющие на гигантских пространствах от Балтийского моря до Тихого океана, от врат ада до границ вечности.

Самозванец, по приказу которого на ее глазах убили мать и брата, вызывал у нее ужас и страх, но именно он открыл источник темных вод, именно он превратил ее в бесстрашную и алчную самку, и она была с ним счастлива счастьем, которое превыше всякого ума. Но и он не ожидал такого поворота событий. Он стал жертвой своей жертвы. Будь я философом, обязательно сочинила бы книгу о загадках человеческой души, в глубинах которой, как в реторте алхимика, горе и страх непостижимым образом превращаются в любовь…

смертная казнь – это спектакль, в котором нам, по счастью, отведена роль зрителей. Нас много, мы волнуемся, наблюдая за палачом, который готовится выйти на сцену, мы с ужасом, презрением и жалостью взираем на злодея, которого ведут к эшафоту, и иногда отпускаем глупые шуточки, чтобы скрыть свои чувства, мы сопереживаем ему, хотим мы того или нет, наконец мы замираем в ожидании того мига, когда топор палача оборвет жизнь осужденного – жизнь, наполненную грехами… а поскольку всякий человек – это список смертных грехов, мы на мгновение оказываемся – пусть в воображении, пусть невольно – на месте осужденного… и когда голова злодея падает на помост эшафота, у нас вырывается вздох облегчения, словно мы освобождаемся от переполняющего нас зла… в это мгновение мы переживаем безвредную радость, как называл это Аристотель, катарсис, то есть возвышение, очищение, оздоровление – пусть кратковременное, но остающееся в нашей памяти навсегда и, может быть, меняющее нас к лучшему… поэтому такие спектакли, на мой взгляд, – настоящая школа сострадания и смирения, напоминающая нам о том, что восхождение на эшафот – это восхождение на Голгофу, и всякий погибающий на Голгофе есть образ Христа, величайшего из мечтателей… кстати, Франс де Вааль как-то заметил, что пытка тоже требует эмпатии – ведь нельзя намеренно причинять боль, если не понимаешь, что больно, а что нет…