Забытый Кусиков

Собираешь, собираешь имена и кого-нибудь обязательно забудешь. В книге «Отечество. Дым. Эмиграция» пропустил Кусикова (и сразу рифма имажиниста с усиками). Поэт. Эмигрант.

Александр Борисович Кусиков (Усикян, 1896, Армавир – 1977, Париж). О себе сочинил черкесское происхождение, создал имидж дикого горца. Носил черкеску и военный френч, брюки-галифе и высокие сапоги, в руках четки. В Первую мировую служил кавалеристом. Был ранен. В Февральскую революцию был назначен военным комиссаром Анапы. Затем Москва, «Кафе поэтов», знакомство со всеми знаменитостями. Вместе с Бальмонтом организовал издательство «Чихи-Пихи» и выпустил свой первый стихотворный сборник «Жемчужный коврик». Сблизился с Есениным и Шершеневичем и вошел в группу имажинистов. Писал стихи, но лично меня они не впечатляют:

 
Жизнь моя – только пули полет.
Хрупкий мир уходящих мельканий,
Как весною надтреснутый лед,
Неожиданно канет.
 

Или еще:

 
Я опять безразличный, безвольный,
Грежу в сумерках на диване скомканном…
 

Безвольный в стихах, но изобретательный в жизни, он был избран заместителем Всероссийского союза поэтов (председатель Брюсов). В январе 1922 года добился заграничной командировки и отбыл в Берлин, покинув родину навсегда.

За границей Кусиков сразу занял резко антиэмигрантскую позицию, неустанно декларировал свою преданность революции, вызывал этим негодование в эмигрантской печати. С гордостью Кусиков сообщал Брюсову, что получил в эмигрантских кругах кличку «чекист». Много писал, редактировал, издавал. В 1923-м переехал в Париж и официально заявил, что с имажинизмом он закончил: «вырос… мне с ними не по дороге».

В письмах на родину он неоднократно сообщал о своем скором возвращении – «до тошноты надоела эмиграция». Но отъезд все время откладывал. «Тысячу раз я собирался и столько же раз разбирался…» Жена Кусикова Вера не хотела возвращаться. К началу 30-х годов Кусиков порвал с литературой. Скончался 20 июля 1977 года.

 
Гоголь милый,
Рассей мои сумерки…
 

– писал Кусиков в далеком 1919 году. Сумерки перешли в вечную ночь в прекрасном городе Париже.

* * *

Из мелких писателей кроме Кусикова можно вспомнить Марка Абрамовича Леви, писавшего под псевдонимом М. Агеев и прогремевшего своей во многом биографической книгой – «Роман с кокаином» (1935) – о том, как еще до революции школьник превратился в наркомана. Леви-Агеев эмигрировал из России в Берлин в 1920 году и закончил свою жизнь в Стамбуле. Во время перестройки в СССР «Роман с кокаином» был переиздан.

Если Леви был полумифической личностью, то Евдокия Нагродская (1866, Петербург – 1930, Париж) – личность примечательная. Дочь знаменитой Панаевой, возлюбленной Некрасова и держательницы литературного салона. Сама Нагродская стала писательницей: выпустила несколько романов, сборников рассказов, лучший – «Река времени», вышедший в Париже. В своих романах пропагандировала идеи эмансипации. В романе «Гнев Диониса» описывала все виды любви, включая гомосексуальную. В начале 1920 года Евдокия Нагродская покинула Россию.

Упомянем еще одного писателя – Ивана Новгород-Се-верского (Ян Пляшкевич). Поэт, прозаик. Детство провел на Амуре и в молодости много путешествовал по всей Сибири – верхом и с почтовыми каретами. Сражался в Белой армии с большевиками. Эмигрировал около 1920-го. В эмиграции написал много книг, в том числе огромный сборник «Моя Сибирь». Христианство у него сочетается с мистикой и сибирским фольклором. Умер Новгород-Северский 10 июля 1969 года под Парижем.

Сколько уехавших, покинувших Россию не по своей воле, а из-за сложившихся обстоятельств. Уехали Вернадские – отец и сын. Об отце, Владимире Вернадском, ученом с мировым именем, расскажем позднее в главе «Возвращенцы» – он вернулся в СССР. А вот его сын – Георгий Владимирович Вернадский (1887, Петербург – 12 июня 1973, Нью-Йорк) – так и остался на Западе.

Георгий Вернадский окончил Московский университет, учился у Ключевского, Готье, Кизеветтера и других выдающихся историков. После февраля 17-го работал лектором в Петроградском университете. В октябре встал на сторону белых и в Гражданскую войну занимал пост начальника отдела печати в армии Врангеля. После разгрома белых 1 ноября 1920 года отплыл в Константинополь. Сначала Афины, потом Прага, профессор Русского юридического университета. С 1927 года жил и работал в США и именовался Джордж Вернадский. Преподавал во многих престижных американских университетах. Одна из первых зарубежных работ – «История России», затем уже российская история во многих темах. Джордж Вернадский – один из пропагандистов евразийской идеи (концепция единства между Европой и Азией).

После возвращения отца на родину тревожился за родителей. Последний раз Георгий (Джордж) встречался с ними в Европе осенью 1936 года. В 1944 году получил разрешение приехать в Советский Союз, чтобы повидаться с отцом, но перед самым отъездом узнал о его смерти… Выйдя на пенсию, Вернадский-сын работал над воспоминаниями и над рукописью о патриархе Никоне.

Еще один ученый-эмигрант – Георгий Давыдович Гурвич (Жорж, 1894, Новороссийск – 1965, Париж). Социолог. Философ. В 1920-м защитил докторскую диссертацию в Петроградском университете на тему «Руссо и Декларация прав». Защитил, оглянулся вокруг, увидел, что в советской России прав-то у граждан нет, и в том же 20-м эмигрировал в Чехословакию. С 1929 года жил во Франции. В 1936–1948 годах профессор социологии в Страсбурге. В 1932-м вышла его книга «Идея социального права». В 1934-м уехал в США и работал в различных учреждениях социальных исследований. После войны вернулся во Францию и профессорствовал в Сорбонне. Признанный авторитет в социологии. Кавалер ордена Почетного легиона. Умер 10 декабря 1965 года в возрасте 71 года.

Были и другие ученые, покинувшие Россию, но я, собирая книгу, отдавал предпочтение представителям иных областей. К примеру, Анатолий Максимович Гольдберг (1910, Петербург – 1982, Лондон). Эмигрировал с родителями ребенком после большевистского переворота в начале 20-х годов в Берлин. После захвата власти фашистами пришлось Гольдбергу перебираться в Англию. В 1983-м – сотрудник радиостанции Би-Би-Си, один из основателей Русской службы новостей. Снискал популярность своими регулярными комментариями на русском для слушателей в Советском Союзе. Я сам в те давние годы с интересом слушал хрипловатый голос Анатолия Максимовича и сквозь помехи и хрипы радиоприемника вникал в другую «правду», отличную от отечественной. А еще Гольдберг написал биографию Эренбурга, которую я, увы, не читал…

А в заключение вспомним строки Александра Галича, написанные в декабре 1970-го:

 
Я запер дверь (ищи-свищи!),
Сижу, молю неистово:
– Поговори! Поклевещи —
Родной ты мой, транзисторный!
По глобусу, как школьник,
Ищу в эфире путь:
– Товарищ-мистер Гольдберг,
Скажи хоть что-нибудь!..
Поклевещи! Поговори!
Молю, ладони потные,
Но от зари и до зари
Одни глушилки подлые!
Молчит товарищ Гольдберг,
Не слышно Би-Би-Си,
А только песня Сольвейг
Гремит по всей Руси!
Я отпер дверь, открыл окно,
Я проклял небо с сушею —
И до рассвета все равно
Сижу – глушилки слушаю.
 

А теперь вспомним «рыбу» покрупнее: в 1925 году нелегально вернулся в СССР писатель и террорист Борис Савинков. В 1928-м сбежал на Запад приближенный к Сталину Бажанов. А через год, в 1929-м, из страны был выдворен, депортирован Лев Троцкий, который на пару с Лениным и заварил октябрьскую кашу – большевистский контрпереворот.

* * *

Возможно, читатель, читая или скользя по страницам, думает: ну, очень все так дробно, коротко, куце написано, а нельзя ли побольше? Пообъемнее, с разными деталями и даже пикантно-остренькими подробностями? Что ж, можно. Иду навстречу и предлагаю эссе о Борисе Савинкове в жанре мини-ЖЗЛ.

Борис Савинков – всадник революции

 
Холодный рот. Щеки бесстрастной складки
И взгляд из-под усталых век…
Таким тебя сковал железный век
В страстных огнях и бреде лихорадки.
В прихожих Лувра, в западнях Блуа,
Карандашом, без тени и без краски
Клуэ чертил такие ж точно маски
Времен последних Валуа.
Но сквозь лица пергамент сероватый
Я вижу дали северных снегов,
И в звездной мгле стоит большой, сохатый
Унылый лось – с крестом между рогов.
Таким ты был. Бесстрастный и мятежный —
В руках кинжал, а в сердце крест;
Судья и меч… с душою снежно-нежной,
На всех путях хранимый волей звезд.
 

Максимилиан Волошин. «Ропшин», 20 декабря 1915, Париж

Ропшин – это литературный псевдоним Бориса Савинкова. Прозаик, поэт, мемуарист, но главная ипостась – революционный деятель, один из лидеров партии эсеров, организатор многих террористических актов. Личность яркая и сложная. Савинков неизменно попадает в книги о рыцарях террора и о героях и антигероях отечества. Сплошное pro и contra.

Изменения (считай: характеристики) Александра Куприна:

«Сама природа, точно по особому заказу, отпустила на него лучший материал, из которого лепятся ею авантюристы и конквистадоры: звериную находчивость и ловкость; глазомер и равновесие; великое шестое чувство – чувство темпа, столь понимаемое и чтимое людьми цирка; холодное самообладание наряду почти с безумной смелостью; редкую способность обольщать отдельных людей и гипнотизировать массы; инстинктивное умение разбираться в местности, в людях и в неожиданных событиях.

Трудно определить, во что верил и что признавал Савинков. Гораздо проще сказать, что он не верил ни в один авторитет и не признавал над собой никакой власти. Несомненно, в нем горели большие вулканы честолюбия и властолюбия. Тщеславным и надменным он не был.

…Я видел Савинкова впервые в 1912 году в Ницце. Тогда я залюбовался этим великолепным экземпляром совершенного человеческого животного! Я чувствовал, что каждая его мысль ловится послушно его нервами и каждый мускул мгновенно подчиняется малейшему намеку нервов. Такой чудесной машины в образе холодно-красивого, гибкого, спокойного и легкого человека я больше не встречал в жизни, и он неизгладимо ярко оттиснулся в моей памяти» (А. Куприн. «Выползень»).

Родители. Детство. Юность

Борис Викторович Савинков родился 19 (31) января 1879 года в Харькове. Детство и юность провел в Варшаве, где служил его отец Виктор Михайлович Савинков, потомственный дворянин, чиновник Министерства юстиции, товарищ прокурора окружного военного суда. Поляки называли его «честным судьей», а это было высокой похвалой – в Польше действовал целый легион русских, не блиставших ни честью, ни честностью, а имевших лишь одну цель: подавить, принизить, русифицировать царство Польское, за что им поляки платили ненавистью. А вот Савинкова-старшего уважали. Однако его подкосили собственные сыновья: сначала старший Александр, затем младший Борис. Александр вступил на путь революции и был сослан в Сибирь, где в 1904 году покончил жизнь самоубийством. По этой неровной дорожке пошел и младший сын… Любившего право и закон отца это выбило из колеи. Он заболел, был отчислен со службы. Тронулся умом и попал под манию преследования, то и дело шептал в ужасе: «Жандармы идут… жандармы идут…». В возрасте 66 лет в 1905 году Савинков-старший умер в психиатрической больнице.

Мать Софья Александровна, сестра художника Николая Ярошенко (брат был ярым обличителем царских порядков; знаменитые картины «Кочегар», «Заключенный», «Всюду жизнь» и др.), оказалась более крепким орешком, чем ее муж. Не прогнулась и не сломалась. Дочь казачьего генерала, она окончила Петербургский институт благородных девиц и пристрастилась к литературному труду, писала под псевдонимом С. А. Шевиль. Однако ее пьесы «Анна Ивановна», «Загадки жизни» и другие успеха не имели. Серьезные перемены в ее жизни произошли, когда сыновья стали революционерами и она полностью поддержала их. С тех пор Софья Александровна стала, по определению одной журналистки, «матерью обреченных детей». Она специально пошла работать в Шлиссельбургский комитет, организованный в помощь политическим заключенным. В 1907 году была арестована и выслана из Петербурга за «вредную деятельность». В 1917-м ее чуть не расстреляли в Киеве, но ей удалось бежать в Варшаву, а затем и во Францию.

Умерла Софья Александровна 27 марта 1923 года в Ницце, в возрасте 68 лет. Она всегда поддерживала своего сына и гордилась его подвигами.

Из тюремного дневника Бориса Савинкова. Лубянка, 25 апреля 1925 года:

«В тюрьме время идет не так, как на воле. В тюрьме каждый день длинен, а оглянешься назад – как быстро прожили месяц, три месяца, полгода! Не оглянешься, будет июнь, а до вечера дожить – десять лет.

Когда была жива мама, я о ней думал, конечно. Даже заботился, как мог. Но теперь, когда она умерла, когда ее уже нет, мне кажется, что я вовсе не думал, вовсе не заботился, не пожалел ее старости, не сделал все, что было в силах. Как это огромно – мать… Мне 46 лет. А я горюю о матери. Она не была со мною нежна (кроме последних лет) и любила меня, наверное, меньше, чем Соню, чем Сашу, даже чем Русю. И покойного отца я любил больше, чем ее, при жизни. Но вот она умерла. Смерть отца, сына, брата, сестры, М.А., И.П. для меня меньше, чем ее смерть. О ней я думаю всегда…»

Но вернемся к началу жизни Бориса Савинкова. В день, когда ему исполнилось 8 лет, в 1897 году, умер Семен Надсон. Вряд ли тогда юный Савинков знал стихи поэта о его поколении, подавленном «тьмой, и рабством, и позором», и что «их участь – умирать в отчаянии немом». Со временем Савинков пойдет иной дорогой, не с плачем и страданием, как Надсон, а дорогой борьбы и террора и станет для молодежи своего поколения неким анти-Надсоном, человеком не рыдающих звуков, а человеком решительных и мужественных действий. Но это потом. А пока Борис Савинков спокойно – относительно спокойно – окончил 1-ю варшавскую гимназию, где учился вместе с Иваном Каляевым, да-да, с тем самым будущим бомбистом, который убил великого князя Сергея Александровича в 1905 году.

В 1897 году Савинков поступил на юридический факультет Петербургского университета, откуда через два года был исключен за участие в студенческих беспорядках.

1897 год стал для Бориса Савинкова в некотором роде рубежом: исключение из университета, женитьба на Вере Успенской (ему было 20 лет, а ей – 22), дочери Глеба Успенского. В конце года выезд за границу. Попытка продолжить образование в Берлинском и Гейдельбергском университетах. Но ни учеба, ни рождение двоих детей – дочери Татьяны и сына Виктора – уже не могут приостановить заданный вектор движения: борьба против ненавистного царского режима, за идеалы свободы. Как Савинкова и других нетерпеливых молодых людей пьянили строки Некрасова:

 
За идеалы, за любовь
Иди и гибни безупречно.
Умрешь не даром. Дело прочно,
Когда под ним струится кровь.
 

Сначала идеи, а потом и кровь. Сначала социал-демократические цели, а затем практика терроризма – путь не одного Савинкова.

Первые шаги

За участие в социал-демократическом кружке и за основание группы «Социалист», близкой к Плеханову, Савинков был заключен на несколько месяцев в Петропавловскую крепость, где, кстати, написал юношески незрелый рассказ «Теням умерших» о переживаниях узника тюрьмы – это была его первая публикация в печати.

В начале 1902 года Савинков был выслан в Вологду, откуда бежал в Женеву, где вступил в боевую организацию партии эсеров, готовящую политические убийства. Там, в Женеве, и познакомились Павел Иванович (партийная кличка Савинкова) и Николай Иванович (Азеф). Начинающий террорист и весьма искушенный мастер и организатор террора.