В начале XX века продвижение России к незамерзающим морям на Дальнем Востоке столкнулось с противодействием Японии, лелеявшей собственные великодержавные планы.
Безрезультатно исчерпав возможности воздействовать на своего оппонента экономически, Япония – именно Япония, а не Россия – решила прибегнуть к военной силе.
В ночь с 26 на 27 января 1904 года, без объявления войны, японский флот атаковал русские военные корабли у Порт-Артура.
Графиня В.В. Клейнмихель (1877–1948) свидетельствует: «Со слов сестры Сони, Государь был страшно взволнован, получив это известие, но, как всегда, сделал героическое усилие над собой и, когда принимал первые доклады, внешне уже был совершенно спокоен» [22].
27 января был опубликован Высочайший манифест, в котором, в частности, говорилось:
«В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашему мира, Нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр существовавших между обеими Империями соглашений по Корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических сношений с Россиею.
Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собою открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура.
По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии…»
Так началась война между Российской и Японской Империями за контроль над Маньчжурией и Кореей, продлившаяся до сентября 1905 года. Ход войны многократно описан многими историками, потому не буду повторяться, остановив внимание на главном.
Бессчетное количество томов исписано историками, осуждающими Россию за эту войну. Однако если отбросить желание в очередной раз «изобличить» Российскую Империю в «отсталости», неизбежность этого столкновения становится очевидной.
Еще в 1902 году генерал-адъютант А.Н. Куропаткин писал министру иностранных дел В.Н. Ламсдорфу:
«Планы господства над большею частью Азии, планы взять в свои руки судьбы 450 миллионов людей, создать мощные армии и дать отпор Европе – волнуют массу японцев»[23].
Министр финансов, а затем – в 1911–1914 годах – Председатель Совета министров Российской империи В.Н. Коковцов (1853–1943) в июне 1905 года, говоря о причинах войны, отмечает, что «…они заключались главным образом в опасении нападения Японии после ее утверждения на азиатском материке и вообще враждебных действий последней по отношению к России. Стремление наше воспрепятствовать Японии стать твердой ногой на материке Азии было основано именно на этом опасении. Отсюда – вытеснение нами Японии после победы ее над Китаем с завоеванного ею Ляодунского полуострова, преждевременный захват Порт-Артура, неудачное устройство, под видом лесной концессии, заслона в Северной Корее и т. п.»[24].
Так что на вопрос-обвинение: «Зачем России понадобилось распространять свое влияние на территории Китая?» ответ прост: затем, чтобы встретиться с Японией в Южной Маньчжурии, а не на Амуре. Затем, чтобы сразиться с японской армией у Порт-Артура, в крайнем случае – Мукдена, а не под Владивостоком, Хабаровском или Читой.
Несмотря на ряд поражений русской армии и флота (Порт-Артур и Цусима), трагедии 9 января 1905 года в Петербурге и прокатившейся после этого по стране волны забастовок, в том числе и на военных заводах, Россия почти не ощущала экономических и финансовых затруднений в связи с войной. Урожай 1904 года был обильным, промышленность снова увеличила свое производство. Налоги поступали как в мирное время, а золотой запас Государственного банка вырос за год до 150 млрд рублей и превышал количество банкнот в обращении.
С другой стороны, несмотря на кажущиеся успехи, Япония находилась в крайне затруднительном положении. Силы японской армии были близки к истощению. Понесенные японцами потери значительно превышали потери русских войск, их было невозможно восполнить. Экономика страны была на грани полного развала.
После года боевых действий возможности России многократно превосходили японские. На майском 1905 года совещании Военного совета Великий князь Николай Николаевич доложил, что, по его мнению, для окончательной победы необходимо: около миллиарда рублей расходов, около 200 тысяч потерь ранеными и убитыми и еще один год военных действий. Все перечисленное находящаяся на экономическом подъеме Российская Империя с населением в 150 миллионов человек могла себе позволить. Но Император Николай II принял решение о вступлении в переговоры, уже дважды предлагавшиеся японской стороной.
Великий русский ученый-энциклопедист, профессор Императорского Санкт-Петербургского университета Д.И. Менделеев (1834–1907) писал:
«Что же, кроме настоящей, сознательной и взвешенной любви к России, побуждало Великого Петра отворить окно в Европу, Александра Освободителя делать его дела, императора Николая II согласиться на мир, когда весь разум говорит, что наступил уже перелом и при возможной настойчивости военные успехи должны были перейти на нашу сторону. Воля-то ведь руководится не только инстинктами или побуждениями самоохраны, общими заразными привычками и соображениями или расчетами разума, но сильнее всего, превыше всего – любовью, в которой сказывается прежде всего отказ от личного и голос общения с близкими»[25].
И 9 августа 1905 года в американском Портсмуте мирные переговоры делегаций России и Японии начались.
В.Н. Коковцов пишет, что Император Николай II изучил доклад, детализирующий возможные предложения Японии по подписанию мирного договора:
«В самом верху доклада Государь написал: „Я готов кончить миром не мною начатую войну, если только предложенные условия будут отвечать достоинству России. Я не считаю нас побежденными, наши войска целы, и я верю в них…“ Напротив вопроса о контрибуции: „Россия никогда не платила контрибуций, и я на это никогда не соглашусь“, причем слово „никогда“ было три раза подчеркнуто»[26].
В ходе переговоров Япония сняла все неприемлемые для России требования, и 18 августа 1905 года Император Николай II издал манифест об окончании войны с Японией:
«16 августа японское правительство уступило по всем предъявленным Нами условиям и настаивало лишь на возвращении ему той захваченной японскими войсками южной части острова Сахалина, которая уже принадлежала Японии до 1875 года и была уступлена России по взаимному договору того же года. По долгу совести Моей перед Богом и перед лицом всей России Я не признал возможным подвергать испытанные доблестные войска Мои и дорогую Нам Родину бесконечным ужасам и жертвам войны ради сохранения части отдаленного острова, уступленного Нам Японией в 1875 году, особенно ввиду обязательств, которые японское правительство взяло на себя по отношению этого острова»[27].
23 августа 1905 года Портсмутский мирный договор был подписан. Подписание договора было воспринято японским обществом как унижение и вызвало в Токио массовые беспорядки, в ходе которых «была сожжена резиденция министра внутренних дел, разгромлены 13 церквей, было ранено 500 полицейских и солдат. Количество раненых мятежников оценивается приблизительно в 2 тысячи, убитых – 17, арестованных – в 2 тысячи, обвинения были предъявлены 308 человекам»[28].
Как видим, граждане Японии оценили свою «победу в войне» куда более скептически, в отличие от русских либералов и разномастных марксистов, завопивших о «безоговорочном поражении царизма».
Кстати, общие финансовые потери России в результате Русско-японской войны составили 6,554 млрд рублей, более половины этой суммы – 3,994 млрд рублей – составили внутренние и внешние займы под военные нужды. Внешние долги, связанные с войной, составили 2,176 млрд рублей и были погашены к 1909 году. На стабильность рубля все эти манипуляции не повлияли[29].
А далее последовал мастер-класс русской Императорской дипломатии по работе с бывшим врагом.
Уже в июле 1907 года министр иностранных дел России А.П. Извольский (1856–1919) подписал с Японией соглашение, по которому Япония признавала русское влияние в Монголии и Северной Маньчжурии, соглашение, подтвержденное в 1910 году в новом Русско-японском договоре. Оба указанных документа до их подписания были сообщены договаривающимися сторонами своим союзникам – Франции и Англии – и получили их одобрение.
Параллельно с процессом нормализации отношений с Японией, 18 августа 1907 года в Санкт-Петербурге тем же Извольским была подписана Англо-русская конвенция. Она разграничила сферы влияния России и Британии в Средней Азии, завершив тем самым складывание Антанты – военно-политического блока России, Великобритании и Франции, противостоящего блоку Центральных держав во главе с Германией и Австро-Венгрией.
Таким образом, итоги русской политики на Дальнем Востоке к 1910 году выглядели так: построена КВЖД, ставшая основой экономического и политического влияния Российской Империи в регионе, не допущено единение Китая, об опасности коего лучшие умы России предупреждали с середины XIX века, разделена сфера влияния с Британией, Япония исключена из «списка врагов».
А уже в 1914 году, во время Первой мировой войны, Российская Империя и Страна восходящего солнца становятся союзниками, и последняя осуществляет крупные поставки в Россию оружия и боеприпасов.
Тем временем с начала 1905 года по Российской империи прокатилась волна террора, организованная разного толка революционными партиями.
4 февраля 1905 года на территории Кремля брошенной эсеровским террористом бомбой убит московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович, а 28 июня на Тверском бульваре – также эсером – застрелен назначенный вместо него граф П.П. Шувалов.
В сентябре 1905 года уже большевистский вожак В.И. Ленин открыто призывает создавать отряды террористов и забрасывать города Российской империи бомбами:
«Число таких отрядов в 25–75 человек может быть в каждом крупном городе, и зачастую, в предместьях крупного города, доведено до нескольких десятков. Рабочие сотнями пойдут в эти отряды, надо только немедленно приступить к широкой пропаганде этой идеи, к образованию этих отрядов, к снабжению их всяким и всяческим оружием, начиная от ножей и револьверов, кончая бомбами, к военному обучению и военному воспитанию этих отрядов.
К счастью, прошли те времена, когда за неимением революционного народа революцию „делали“ революционные одиночки-террористы. Бомба перестала быть оружием одиночки-бомбиста… Широкое применение сильнейших взрывчатых веществ – одна из очень характерных особенностей последней войны. И эти, общепризнанные теперь во всем мире, мастера военного дела, японцы, перешли также к ручной бомбе, которой они великолепно пользовались против Порт-Артура. Давайте же учиться у японцев!»[30]
Подобные призывы не остались неуслышанными.
Историк А. Гейфман: «За один год, начиная с октября 1905-го, в стране было убито и ранено 3611 государственных чиновников… К концу 1907 года число государственных чиновников, убитых или покалеченных террористами, достигало почти 4500. Если прибавить к этому 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц, то общее число жертв в 1905–1907 годах составляет более 9000 человек. Картина поистине ужасающая. Подробная полицейская статистика показывает, что, несмотря на общий спад революционных беспорядков к концу 1907 года (года, в течение которого, по некоторым данным, на счету террористов было в среднем 18 ежедневных жертв), количество убийств оставалось почти таким же, как в разгар революционной анархии в 1905 году»[31].
Ради сохранения согласия внутри страны Император пошел навстречу требованиям оппозиции.
6 августа 1905 года был подписан Манифест об учреждении Государственной Думы и предоставлении ей законодательной власти.
17 октября 1905 года был опубликован Манифест об усовершенствовании государственного порядка, который предоставлял политические права и свободы: свобода совести, свобода слова, свобода собраний, свобода союзов и неприкосновенность личности.
Однако радикальные «революционные» группировки уже почувствовали запах крови – террористические акты не прекратились.
А. Гейфман: «Наихудшие формы насилия проявились только после опубликования Октябрьского манифеста, когда действия радикалов, направленные на ослабление государства вплоть до его падения, превратили страну в кровавую баню… Были дни, когда несколько крупных случаев террора сопровождались положительно десятками мелких покушений и убийств среди низших чинов администрации, не считая угроз путем писем, получавшихся чуть ли не всяким полицейским чиновником;… бомбы швыряют при всяком удобном и неудобном случае, бомбы встречаются в корзинах с земляникой, почтовых посылках, в карманах пальто, на вешалках общественных собраний, в церковных алтарях… Взрывалось все, что можно было взорвать, начиная с винных лавок и магазинов, продолжая жандармскими управлениями (Казань) и памятниками русским генералам (Ефимовичу, в Варшаве) и кончая церквами»[32].
В октябре 1905 года в Москве началась забастовка, которая переросла во Всероссийскую политическую стачку. 9 декабря на улицах города появились вооруженные боевики, принявшиеся строить баррикады и терроризировать население. Местные власти не сумели навести порядок.
Лишь прибытие 15 декабря в Москву Семеновского полка положило конец восстанию. Боевики стали отступать за город и рассеиваться. 18 декабря, после короткого артиллерийского обстрела, отрядом семеновцев была занята – без дальнейшего боя – Пресня.
Вопреки рассказам советских историков никакого ожесточенного сопротивления революционные боевики не оказали. Потери правительственных сил с 9 по 19 декабря составили всего 62 убитых и раненых.
Показательна и реакция горожан, которую хорошо описал один из семеновцев:
«Мы вступили в парализованный и терроризированный город, шли по пустынным улицам, изрытым баррикадами. Мертвая тишина прерывалась лишь беспорядочной стрельбой, а через две недели полк выступил из Кремля к Николаевскому вокзалу и с музыкой шел по тем же улицам, встречаемый громадной радостной толпой народа»[33].
Видный российский общественный и политический деятель, философ, историк, экономист П.Б. Струве (1870–1944) назвал события «Quasi-восстание в Москве» и пояснил свою мысль:
«В Москве не было вооруженного восстания населения, были столкновения отдельных, относительно весьма немногочисленных, групп населения с полицией и войсками, были бутафорские баррикады, воздвигнутые „революционной“ интеллигенцией в союзе с терроризированными дворниками и увлеченными уличными мальчишками; была отчаянно храбрая, геройская борьба нафантазированных, обрекших себя гибели рабочих»[34].
В конце декабря 1905 года генералы А.Н. Меллер-Закомельский (1844–1928) и П.К. Ренненкампф (1854–1918) получили распоряжение Государя – очистить от революционеров Великий сибирский путь.
В ночь на Новый год первый из генералов с отрядом всего в 200 человек выехал из Москвы на экстренном поезде. Второй – со специальным сводным отрядом (батальон пехоты и несколько пулеметов) также на поезде двигался из Харбина (Маньчжурия).
«Такое предприятие могло показаться безумием: говорили, что в Чите многотысячное революционное войско, что запасные, возвращающиеся из Маньчжурии – а в пути их были десятки тысяч, – утратили всякую дисциплину. Но горсть людей с решительным командиром оказались сильнее анархической стихии»[35]. Страх перед отрядом Меллер-Закомельского был так велик, что 20 января 1906 года Чита – где красные господствовали почти три месяца и где в руках революционного комитета были 30 000 винтовок, чтобы не попасть в руки Меллер-Закомельского, – без боя сдалась генералу П.К. Ренненкампфу.
О проекте
О подписке