Стихи

* * *

В наших чувствах

Недопонятых,

В наших мыслях

Недосказанных

Были мы

Любовью тронуты,

Но пошли

Путями разными.

Где та нежность

Волоокая,

Радость тихая,

Бездонная?..

С верным другом –

Одинокий я,

Ты в своём дому

Бездомная.

Впереди пески

Сыпучие

Да суровые

Развалины.

Пепел с пылью

На излучине…

Неужели нам

Оставлены?..

* * *

Вода струится искрами,

Борясь с лучами юга,

Тебя, такую близкую,

Я уступаю другу.

Бьют волны шаловливые

В прибрежный плоский

Камень,

Шепчу украдкой: «Милая…» -

И прячу в сердце

Пламень.

Нет– нет,

Любить не поздно мне,

Да и тебе не рано,

Но грустно,

Но бесслёзно я

Оплакиваю рану.

В ЛОДКЕ

В моём сердце

Два сердца:

Моё и твоё.

Волны вольные

Пенятся –

Хорошо

Быть вдвоём.

Ветер парус

Качает

Между влагой

И зноем,

Я ликую отчаянно –

Наконец-то

Мы двое!

Только двое,

Мы двое –

Благодать!

Красота!..

Кровь ярит мне,

Не скрою,

Твоих глаз чистота.

Мчится с радостным

Шумом

За волною

Волна,

Ты мне богом

Нептуном

В этот час

Отдана!

…И весёлую

Ярость

Двуединых

Сердец

Носит маленький

Парус –

Нашей лодки

Венец.

ЗВЕЗДОЛЁТ

На небе звездолёт,

А мне не до созвездий –

Передо мной пролёт

В заплёванном подъезде.

А ты сейчас с другим,

Как и со мною прежде,

А я стою один

В твоём пустом подъезде.

Я жду и не унять

В душе моей кручины:

Хочу тебя отнять

Я у того мужчины.

Но вновь и вновь пролёт

В твоём пустом подъезде.

…Для вас тот звездолёт,

А мне не до созвездий!

ЛАРИСКА

Рыжая Лариска –

Синие глаза,

Целовать без риска

Мне тебя нельзя.

Что, не знаю, делать?..

Впрочем, не секрет –

У любви пределов

И запретов нет.

С молодою стаей

Рвёшься ты в зарю.

Только без тебя я

От любви сгорю.

Рыжая Лариска –

Чистые глаза,

Мне такую близкую

Потерять нельзя.

С молодою стаей

Рвёшься ты в зарю.

Только без тебя я

От любви сгорю.

* * *

Надоела давно

Мне житейская мудрость

И пошлость.

Я хочу ощутить

Идеальный для памяти

Миг.

Ты меня не томи

Своим правильно прожитым

Прошлым,

Лучше в синие дали,

Мечтанные дали

С собою возьми.

Моё сердце стучит

В жажде новых,

Неясных желаний.

Позови – и пойду

Я навстречу опасной

Любви.

Уведи меня в даль

Упоительно-нежных

Страданий,

И вдали той мечтанной

Ты меня озари,

Обнови.

* * *

Любимая,

Рассвета синева

И нынче нас с тобою

Разделила.

Два полуцвета,

Полузвука два,

Полудела твои,

Мои полуслова –

Кому нужны

Два этих

Полумира?!

…Хотел бы я,

Чтобы рассветов

Ливни

Не превращали никогда

Нас в половины.

ВАЛЬС

Быть может, ты и есть та самая,

К которой я всю жизнь стремлюсь,

Тот мой решительный экзамен,

Я на котором завалюсь.

Ни как студент и ни как школьник –

Их страхи можно пережить, -

А так, чтоб ничего не помнить:

В твоём плену всё время быть.

Чтоб окружающие лица

Слились в один желанный лик,

Чтобы к тебе одной стремиться

И каждый час, и каждый миг.

Все помыслы тобою станут,

Без хмеля буду во хмелю.

…Да, тот последний мой экзамен

Я непременно завалю.

ПРОСТИ. ПРОСТИ…

Романс

«Прости, прости», -

Шепчу с годами

Чаще я,

Вынашивая боль

Раскаянья в груди.

Слова любви,

Тебе принадлежащие,

Я так легко

Раздаривал другим.

Не ты ль во мне

То беспокойство

Совести,

Та коловерть души

И сердца пылкий стук,

Не ты ль одна

И в радости,

И в горести

Мой самый верный,

Искренний мой друг?!

А годы бьют

Сквозь зори

И ненастье…

Уж слышен впереди

Заката медный гром…

«Прости, прости, -

Шепчу тебе

Всё чаще я, -

Прости, прости,

Без твоего участия –

Я птица в небесах

С прострелянным

Крылом».

С НАДЕЖДОЮ О ВСТРЕЧЕ

(песня)

А знаешь,

Собираясь в дальний путь,

Уже живёшь надеждою

О встрече,

Пусть даже за окном

Весенний вечер –

В дороге нас

Не покидает грусть.

От глаз любимых отрывая,

В даль

Нас лайнеры воздушные

Уносят,

И, улетая в облачную просинь,

Несу с собой разлуки я

Печаль.

Зато когда, любимая, к тебе

Я возвращаюсь издали

Обратно,

Я радость ощущаю

Необъятную,

И благодарен

Собственной судьбе.

…Пространство в путь

Не может не увлечь,

А значит.

Суждено нам расставаться.

И будут в синеве

Соприкасаться

И боль разлук,

И радость тёплых встреч.

СЕМЕЙНЫЙ РОМАНС

Дружочек мой сердечный,

В наш праздничный канун

Спою тебе я песню

Под звон душевных струн.

Мы в светлой нашей горенке

Воркуем бок о бок –

Я ласковая горлинка,

Ты нежный голубок.

Тобою я любимая,

И мною ты любим,

Тебе необходима я,

Ты мне необходим.

Семейное ты ядрышко –

Душе моей опора,

Когда со мной ты

Рядышком,

Живу, не зная горя.

Пусть обойдёт сторонкою

Беда и наш порог.

Будь, милый мой, здоровеньким,

Поможет тебе Бог.

НА ПРОПОЛКЕ ТАБАКА

(курящей женщине)

Тяпкой в корень

Я бью сорняку,

Поглощённый работой

Сполна.

Вдруг почувствовал:

Рядом Она –

И табак с сорняком

На боку.

Не сердись на меня,

Табачок,

Всё – равно ведь тебе

Гореть…

Снова бьёт моя жизнь

Ключом,

Снова многое

Хочется сметь.

Снова сердце ликует моё,

И про то я хочу пропеть,

Как хотел бы

В губах её

Сигареткой дотла

Истлеть.

* * *

Уходит время в никуда –

От нас летит неодолимо,

А я уверен, что всегда

Друг другом будем мы любимы.

Стучится в комнату мою

Холодная сырая осень,

Кричу вослед тебе: – Люблю! –

Но ветер звуки прочь уносит.

Увы,

Поймёшь ещё не раз

Ты за тобой закрытой дверью,

Что счастье было лишь у нас

И я, увы, твоя потеря.

С мольбой прошу тебя: – Вернись!

Грехи свои перед тобою

За всю оставшуюся жизнь

Любовью преданной я смою.

…Стучится в комнату мою

Холодная сырая осень,

Кричу вослед тебе: – Люблю! –

Но ветер звуки прочь уносит.

* * *

Нежно коснёшься моей головы –

Взор мой

Нежданный порыв тот поймает:

Чувства любви,

Что совсем догорают,

Может, сольются

И станут новы?..

Тягостные,

Беспросветные дни…

Милая, милая,

Что с нами стало?

Наша взаимность

Давно уж устала –

Чувства раздельны:

Твои и мои.

Шлейфы горящей Амура стрелы

В даль единённую звали

Когда-то.

Что же случилось и кто виноватый,

Что вместо пламени –

Горстка золы?..

Аська

Это был угреватый приблатнённый крепыш, недавно освободившийся из мест заключения, где отсидел год за хулиганство. Я его не знал и никогда не общался с ним.

Наш буровой отряд стоял в небольшом посёлке, в котором учёные проводили какие-то исследования по животноводству. Как раз для них мы бурили скважины на подземные воды. После того как прямо в посёлке скважина вскрыла самоизливающуюся пресную воду отличного качества, руководство научного института заказало бурение ещё нескольких скважин. Благодаря этому мы и провели в населённом пункте целую зиму, вместо того чтобы совершать то и дело переезды на другие объекты, которые выпадали чаще всего на безлюдные места. Одним словом, нам повезло, и вскоре мы вступили в тесное общение с местным населением.

В каждом селе имеется парень, который почему-то считает, что именно с ним должны девки встречаться. Наверное, я чем-то выделялся среди клубной молодёжи в тот предновогодний вечер, и это парня раздражало. А когда мы после очередного танца вышли с Аськой из помещения, он сзади нанёс мне ножиком три удара по голове. Боли не было, только снопы искр застили мне глаза, и то лишь в те моменты, когда нож соприкасался с моим черепом. После второго удара, я, видимо, повернулся лицом к противнику, и он полоснул меня сверху вниз со лба в сторону правого глаза. Кровь залила лицо. Увидев это, Аська бросилась на мерзавца, а он, отступая, размахивал ножиком, оставляя следы на её косынке. Но, как оказалось потом, не только на косынке, но и на её груди.

Наши буровики, выскочив из клуба, тотчас набросились на местного мачо, и не только на него, но и на всё его окружение. Началась потасовка…

Аська увела меня в медпункт, где работала медсестрой. Перевязала, остановив кровь. И мы находились там до раннего утра, затем пошли в дом, где располагалась наша буровая бригада. Я, тогда сосредоточенный на самом себе, даже не догадывался о том, что Аська тоже ранена. Я не видел и того, как она занималась своими ранами в медпункте.

Оставив меня в расположении буровиков, она ушла к себе домой, дом её стоял напротив нашего. Жила она у своего дяди – научного работника института, который забрал её, как она выражалась – «из аула», после окончания школы. И здесь она, работая в медпункте, готовилась к поступлению в Вуз. Сопроводив меня, Аська ушла домой. И… больше я уже никогда её не увидел. Первым автобусом она покинула село и уехала к родителям в Талдыкурганскую область. Много раз я писал в Антоновку, где они проживали, – ответа долго не было. И только к весне я, наконец, получил весточку, в которой её мать сообщила, что « Асия сбежала с каким-то русским в Сибирь» и просила меня больше не писать писем.

…Аська никогда не выпадала из моей памяти. И уже после армии, будучи женатым человеком, я обратился в справочное бюро Алма-Аты со слабой надеждой разыскать её. Мне сообщили, что гражданка Шонова Асия действительно проживает в городе по улице Муканова. Это было накануне праздника 8 марта, и я незамедлительно послал по адресу поздравительную открытку, совершенно не зная её семейного положения. Ответа

не было. И уже, наверное, спустя десять лет после нашего неожиданного расставания, я вдруг увидел в магазине около моего места работы женщину, точь-в-точь похожую на Асю.

– Асенька, ты ли это? – воскликнул я. – Как я рад тебя увидеть!..

Женщина, которая без сомнения была Асей, остановилась, посмотрела мне в глаза и спокойно ответила: «Вы, по-видимому, ошиблись, я – не Ася». И направилась к кассе. А я, остолбенев, долго ещё не мог прийти в себя.

…Прошло ещё много лет, а я так и не встретил эту смелую девушку. И лишь шрам напоминает мне о той зиме и о том посёлке, где мы с Асей встречали новый год. Шрам, полученный от человека, которого я и имени-то не знаю. Это был не то Сергей, не то Семён. Бог его ведает.

…Они, наши буровики, били его неистово. Повалили с ног, пинали, а потом Алим, ранее отсидевший десять лет в заключении, дрыном, подобным оглобли, молотил его. А он… полз навстречу им – бесстрашный, неистребимый.

На другой день лицо его было синюшным и опухшим, глаза еле просматривались сквозь щелки век. Когда сказали ему, что он ножом ранил Аську, и что она поехала в прокуратуру с заявлением – он только тогда заметно смутился. Однако, буровики, посовещавшись, сказали мне: «Юра, милицию привлекать не надо. Потому что мы тоже почти все судимы. И будут неприятности». На том и порешили. Местным парням сказали, чтобы они срочно вставили стёкла в окна, которые разбили. И они это сделали. А когда после праздников явился старший мастер Шахлар, всё было на мази и как всегда. Только голова моя была обмотана бинтами. Оказывается, я поскользнулся и упал, ударившись о перила.

Школьная любовь

Моя первая любовь – Инна Соколова была вовсе не Инна, а Аргентина. Так назвала её мать – учительница истории. Какие экзотические мотивы побудили её назвать свою дочь так, не знаю. Как не знаю и того, как её дочь жила с таким именем в Москве, куда она как медалистка уехала поступать в институт. Там и осталась, потому что возмечтала жить в Москве ещё школьницей, после того как побывала в столице, будучи лучшей ученицей класса, направленной туда по бесплатной турпутёвке.

Мы учились в четвёртом классе, когда моё сердце вдруг застучало неровно при встрече с Инной. Помню, как позже уже, мы с ней, взявшись за руки, продвигались к клубу, за которым стоял многоквартирный барак, где она жила. Быстро вечерело. Мы приближались как раз к тому месту, где в октябре сорок пятого года мой брат Шуня собирал стёклышки, показывая их другу. Делал он это увлечённо до тех пор, пока перед ними не предстал человек в военной форме с вещмешком за плечами и наградами на груди. Он поднял Шуню с земли, притянул к себе и спросил: – Ты кто: Шурик или Юрик? – Шурик, – ответил брат. – А я твой папа, – сказал военный – Вот вернулся с фронта, с войны…

…Но мы с Инкой сейчас думали не о том. Мы дружили с ней и, как казалось нам, очень любили друг друга.

Совсем стемнело. Было безлюдно. Начал моросить дождь.

– Так ты меня любишь? – спросил я.

– Люблю, – ответила Инна.

– Правда?

– Правда.

– Посмотри в глаза,

Инка приблизила своё лицо и в упор заглянула в глаза. Я на время успокоился.

– Уроки я опять не выучил, – вспомнил некстати я.

– Это плохо, – не одобрила она.

– Не могу. А ты можешь?

– Могу.

– Значит, не так меня любишь.

– Неправда.

– А любишь?

– Люблю.

– Очень?

– Да– да– да, очень– очень– очень, люблю– люблю– люблю! И знаешь что? – резко добавила она, – Хватит об этом. Нельзя так часто говорить «люблю».

– Почему это нельзя? – удивился я.

Инка молчала. О любви она знала из книг. А там не спрашивали об этом через каждые пять минут. Но я хотел любви вечной:

– Молчишь, значит, не любишь.

– Да! Не люблю! Надоело! – запальчиво выпалила она.

– Ах, надоело?! Вот оно что? – взвихрился я.

– Юрч, ну не мучь меня. Как тебе доказать ещё? – взмолилась Инка.

– Ты уже доказала, как только что сказала, – в рифму возмутился я. – Можешь не говорить дальше. Прощай! – рванулся я в сторону.

« Ну, отчего он такой необузданный», – только и подумала она. – Юрка, вернись! – крикнула вдогонку.

– Никогда! – резко отозвался я. И вдруг увидел: Инка, прыгая через лужу, поскользнулась и упала в грязь. Всё у меня съёжилось внутри.

– Инка! – крикнул я. Подскочил, приподнял и, прижав к себе, поцеловал.

На душе стало спокойно и ново. Дождь всё усиливался.

– Хорошая моя… я люблю тебя, Инка, – говорил я, прижимая её к себе, на месте, где когда-то мой отец встретил сына – брата моего Шуню.

…Тогда мы целовались по-детски безвинно, движимые сильным душевным порывом, который был далёк от первородных инстинктов.

А в пятом классе я приходил к ней домой учить химию и математику. Но в голову науки не лезли. Находясь рядом с ней, я был словно безумный. Тогда я уже пописывал стихи, но они не были о любви. Я собрал их в тетрадку и отдал Инке, чтобы она расставила знаки препинания и исправила орфографические ошибки. Из той тетрадки мне запомнились только следующие строки:

Шёл 1941 год,

Когда немецкая держава

На нашу мирную страну

С огромной силою напала.

Нам трудно было устоять тогда:

Мы поневоле отступали

И отдавали города.

Запомнились они скорее потому, что друг моего дяди Прокопия – комсомольский активист нашего шахтёрского рудника Вася Кирдяшкин сделал мне замечание: «Мы не поневоле, – как пишешь ты, – отступали, – а тактично. Это большая разница». И я легко согласился с ним, поскольку ещё не совсем разбирался в «страдегии» и «тактике». Конечно же, только тактично можно было отдать почти всю европейскую часть страны. И я вопреки нарушениям ритмической закономерности стиха вписал: «Мы тактично отступали и отдавали города».

Инна была первой, кто прочёл мои поэтические опусы. Я любил её очень. Помню, как-то зимой она, провожая меня, вышла на крыльцо босиком. На другой день заболела и не пришла в школу. Для меня было мучительно не видеть её.

Дружба наша продолжалась до тех пор, пока летом на каникулы не приехал к Инке в гости со своей мамой пацан по имени Алька Дрючин. Она стала появляться везде с ним.

Меня это страшно угнетало и выводило из себя. Я наблюдал за ней незаметно со стороны