Да, спасла же вот меня судьба и от директора с милиционером, и от весьма рискованного пути по воде и по грязи с тяжелым грузом – думаю теперь с благодарностью. Подтвердилась оккультная добрая истина: помощь приходит в самый последний момент. Если, конечно, ты этой помощи достоин… И шагал я с радостью, действительно как на крыльях – и вокруг было просто немыслимое великолепие: огромное голубое небо, ошеломляющее весеннее солнце, берег вдалеке справа. А позади, слева и впереди – бескрайняя плоская поверхность льда, серовато-голубоватая, кое-где, правда, еще покрытая снегом и настом, который под моими сапогами и полозьями санок проваливался… Иногда на пути встречались островки глубокого снежного месива… Но все равно трудно припомнить, когда еще в жизни до этого момента я был так счастлив: Джек Лондон, дорогой Джек, я постараюсь быть достойным тебя, нашей давней дружбы!…

Несмотря на оставшийся кое-где снег, шагал я довольно быстро, но вот на пути откуда ни возьмись, как говорится в сказках, появилось уже препятствие посерьезней: с далекого берега несся светложелтый бурный поток талой воды. Целая река! Времени было в обрез – неизвестно, какие еще сюрпризы ждут меня по дороге (лед, как оказалось, далеко не «пол»)! Обходить поток просто немыслимо – долго! Но и переходить вброд рискованно: вдруг лед под ним не выдержит? Скорей всего даже – не выдержит: вода несет, словно в горной реке. Провалишься и… С концами! Не говоря уже о такой мелочи, что даже и не проваливаясь можно в сапоги зачерпнуть. Поскользнуться можно в воде. Сани поток может подхватить и… Что же делать?

С минуту я простоял, решаясь. С тоской посмотрел влево, по течению Желтой реки. Бесполезно. Километра два-три обходить, да и то неизвестно, что там. Не исключено, что там вообще промоина. Что делать? И я… решился.

Поток сносил сани, было скользко очень, я едва держался. Но ледяное дно, слава Тебе, Господи, выдержало. Не поскользнулся, устоял на ногах! Не провалился и даже не зачерпнул. Пронесло…

Потому и запомнил на всю жизнь тот «самый длинный день», что, думаю, ангел-хранитель мой не покидал меня ни на миг – хотя и подвергли меня тогда испытанию…

Но на поезд все-таки опоздал. Пока преодолевал препятствия, пока искал потом, где вылезти на крутой берег с санями, на которых было, как ни как, килограммов 40 с лишним, – а берег высотой с большой дом да обледеневший, скользкий – и лед, и снег, и грязь! – а потом искал еще по адресу дом друга Бумагина… Дом нашел, но на мой стук никто не откликался. Однако к стене снаружи было прислонено несколько санок. Я прислонил свои и написал записку… Потом тащился с мешком и рюкзаком на вокзал – он был далеко, пришлось ехать на автобусе, постоянно оглядываясь, опасаясь милиционеров – по моему мешку сразу можно было понять, что в нем. Плечи ныли невыносимо… Дотащился до вокзала благополучно, но мой поезд, увы, ушел. Следующий только завтра в это же время. Есть какой-то проходной среди ночи, как мне сказали, но с таким мешком не посадят ни за что. Какая-то женщина посоветовала, что лучше мне спрятать мешок с глаз подальше – милиция увидит, горя не оберешься. Мало, что отберут, еще и посадят. Спекулянтов много развелось, и милиция злая.

В вокзальной камере хранения приемщица даже руками замахала:

– Ты что?! Рыбу?! У нас тут вчера двое сдавали, дак милиционеры зажучили. Женщина дак убежала, а мужика скрутили, все отобрали, в кутузку повели. Иди спрячь где-нибудь, пока милиция не видала… Я тебя не видела и не знаю…

Да, однако, подумал я. Не Чилкут получается, а «тысяча дюжин». У того яйца протухли, а у меня, похоже, рыба закиснет. Что делать-то?

Первое, что придумал. – запихнул мешок под вокзальную лавку. И сел в мрачном раздумье. Одно хорошо: аромата пока не ощущалось. Да, но поезд будет только завтра, а в Москве окажусь послезавтра. Теплынь… Можно, конечно, бросить мешок к чертовой матери и уехать ночью на проходном. Но тогда… Во-первых, все лишается смысла. А во-вторых… Убыток от поездки составит 180 рублей. Где их взять? А ведь я соседям должен. Три сотни с лишним…

– Вы не знаете, есть тут какая-нибудь гостиница, что ли? – спросил я у соседки по лавке.

– Дом крестьянина есть, дак.

– Далеко?

– На автобусе остановки три.

– Оставлю мешок под лавкой, ладно? Пойду, посмотрю, как и что.

– Дак оставляй, чего ж. Только милиция если…

– Я быстро.

Вышел на волю. Есть хотелось ужасно, голова кружилась от голода. На другой стороне площади увидел забегаловку. Чуть-чуть денег еще осталось. Взял кружку пива и несколько пирожков с мясом. С пирожками и глотками восхитительно вкусного пива жизнь возвращалась в изможденное тело. В голове прояснялось. Внезапно я осознал очередную прелесть момента: никто не указывает мне, что нужно делать, как жить, я сам все решаю, сдаю экзамены не какому-нибудь дохлому доценту, «общественнику» или Ольховскому (который так любил издеваться на зачетах, экзаменах), а самому себе! Или кому-то, кто действительно имеет право принять у меня экзамен. Да еще по тем дисциплинам, которые мне на самом деле нужны. И даже милиция не пугает меня! Она существует как данность, как мороз или дождь, как нежеланная оттепель, как распутица или холодный ветер, не больше. От нее можно защититься – например, спрятать мешок с рыбой под лавку, – а потому мы вроде как бы и на равных. Честная борьба! Да, у меня ни хрена нет денег, но заработаю, заработаю! Я – свободный человек, мне не нужно, мучаясь, переписывать дурацкий, никому не нужный конспект, не нужно делать умный вид перед экзаменатором, не нужно придуриваться перед садисткой-англичанкой (она почему-то невзлюбила меня и придиралась на каждом слове), трястись над тем, чтобы поставили закорючку в зачетке, стараться, не попадаться на глаза Вере Ивановне, подхалимничать перед старостой, чтобы отметил присутствие на лекции, не нужно лгать, лгать, лгать. Господи, да это ведь и есть счастье! Я судорожно и счастливо вздохнул. Как ребенок.

За соседним столиком стояли два парня. Наверное, у меня был какой-то особенный вид, потому что один из них подмигнул мне и сказал другому так, чтобы я слышал:

– Свой парень, видно сразу.

Этот другой был тот еще фрукт – кривой на один глаз, со шрамом на щеке, со свирепым, остановившимся взглядом здорового глаза. Первый же – довольно интеллигентный на вид, хотя явно «блатной», с умным улыбчивым лицом, лет двадцати пяти. Он взял свою кружку с пивом и подошел к моему столу:

– Можно?

– Пожалуйста.

– Откуда, друг? – он смотрел на меня с улыбчивым прищуром, оценивая.

– Из Москвы. Проездом, – коротко ответил я, жуя очередной пирожок и наслаждаясь пивом.

– Завтра едешь?

– Ага.

– Пойдем вечером с нами, хочешь? Дело есть. Заработаем хорошо.

Он смотрел на меня улыбаясь. Не сказать, чтобы глаза у него были добрые, но почему-то чувствовал я, что опасности нет, его симпатия и приглашение искренние.

– Спасибо, друг, – сказал я. – Не могу. Устал сегодня. Да и вечером меня ждут. С удовольствием бы, да не могу. Спасибо.

Еще раз внимательно посмотрев мне в глаза, он вздохнул, перестал улыбаться и просто сказал:

– Жаль. Мы бы с тобой сработались, думаю. Жаль.

Наклонился ко мне и тихонько добавил, слегка кивнув в сторону своего приятеля:

– Тюфяк. Не тянет. Может, передумаешь?

– Нет, друг, извини. Правда не могу. Спасибо.

– Ну, ладно. Надумаешь, приходи. Вечером в десять я здесь буду. Давай.

– Будь здоров.

Это потрясающе – меня приняли за своего! Я едва дыхание перевел от восторга. Что хотите думайте, но я задохнулся от гордости. Занюханный студент МГУ, бывший школьный отличник, сиротка целомудренный, закомплексованный хмырь вызвал доверие у бывалого жулика! В том, что он бывалый, сомнения у меня не было. И ведь, заметьте, он не оскорблял меня, не запугивал, не пытался облапошить – он говорил как с равным и с уважением предложил «дело»! Это, я вам скажу, не пошлая закорючка в зачетке!

Я вышел из пивной радостный, гордый и сел на лавку возле вокзала. Может, оставить мешок под лавкой до утра? Поезда проходят, люди меняются. Кому грязный мокрый мешок нужен? Правда, тепло, вот что плохо. Протухнет все до утра. А если в Доме крестьянина конфискуют? Да меня еще загребут… Пойду-ка посмотрю, на месте ли.

Тетки на лавке не было. Мешок на месте. Неподалеку появился милиционер. Я сидел спокойно. Страж прошел мимо…

У входа в вокзал остановилась машина. Пикап с маленьким кузовом. Шофер – мужик лет тридцати. Я подошел:

– До Дома крестьянина не подкинешь, друг? С мешком.

Внимательно посмотрел на меня:

– Большой мешок?

– Не. Маленький.

– Рыба, что ли?

– Честно – да.

– Ну, ладно, давай. Осторожно только, смотри.

Я быстро вошел в вокзал, но неподалеку от моей лавки стояли два милиционера. Сел не рядом с мешком, а сбоку. Милиционеры не уходили. Пришлось выйти, подойти к мужику в пикапе.

– Слушай, друг, там милиционеры стоят. Подождешь чуть-чуть, ладно?

Опять посмотрел внимательно, улыбнулся:

– Подожду, ладно. Не торопись.

Минут двадцать я выжидал, когда отойдут стражи порядка. Наконец, скрылись. Мгновенно выволок из-под лавки мешок, взвалил на плечо. Слава Богу, мужик оказался порядочным – ждал.

– Давай в кузов. Вот этой ветошкой прикрой. Садись в кабину, поехали. В Дом крестьянина, говоришь? Откуда сам-то?

Ну, в общем, на этом мытарства мои кончились. Хозяйка в Доме крестьянина без звука открыла кладовку, и я положил мешок на пол, в уголок. Вытащил из рюкзака мыло, полотенце, зубной порошок и щетку, еще какие-то мелочи, а рюкзак оставил.

– Вы завтра утром в Хозяйственный сходите, тут рядом. Там мешки бумажные продают, толстые, в них и переложите. И милиция не придерется. Поняли? А сейчас идите к теткам, которые мороженое продают, сухого льда у них попросите. Несколько кусков в мешок и положите.

– Огромное вам спасибо, – сказал я растроганно. Мне ведь и в голову не пришло, а ведь верно! Спасибо!

Ну есть же хорошие люди в Стране Советов!

Шофер пикапа тоже решил взять койку – человек, которого он должен встретить с машиной, приедет ночным поездом, а пока можно и отдохнуть. С меня он за машину денег не взял. Сухой лед я достал, в мешок сунул. Шофер лег на соседнюю койку, рассказал, что наконец-то добился реабилитации – отсидел в заключении несколько лет как сын «врага народа». Показал с гордостью справку. У меня неудержимо слипались глаза, хотя было еще только восемь вечера. Я отключился.

Проснулся оттого, что в глаза настойчиво било солнце. Мгновенно взглянул на часы: восемь! Проспал без снов ровно двенадцать часов. До поезда еще три с чем-то. Потянувшись, ощутил, что тело переполняет блаженство: здоровый сон восстановил силы, только спина, плечи, мышцы рук побаливали. Но это хорошая боль, спортивная. На простыне, пододеяльнике, наволочке светились пятна солнца. Я еще раз с удовольствием потянулся и повернулся на правый бок. Левая койка, которую вчера занял шофер пикапа, была пуста, а на правой лежал полный черноволосый смуглый мужчина – он показался мне похожим на турка – и с легкой улыбкой доброжелательно смотрел на меня. Машинально я кивнул в знак приветствия.

Он кивнул в ответ, улыбнулся шире и, показав глазами куда-то в середину моей койки, сказал негромко:

– Всю ночь стоял у тебя.

– Что-что? – не понял я.

– Всю ночь, говорю, стоял. Хороший.

Я глянул по направлению его взгляда и тут только понял. Хмыкнул не без гордости и еще раз потянулся. Что это он на такие вещи внимание обращает?

Хотя и на самом деле мой достаточно уважаемый, до сих пор так и не нашедший достойного применения неприкаянный орган вел себя мужественно: он не терял надежды. Особенно по утрам.

Сосед смотрел с интересом растущим, выражение его лица показалось мне чуть ли не детским.

– Два с половиной кулака будет? – спросил он вдруг с веселой непосредственностью и опять доброжелательно улыбнулся.

Я слегка смутился, но взгляд соседа был действительно почти детским и вовсе не агрессивным.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Не мерил.

– Послушай, – продолжил он вдруг энергичным шепотом и даже на локте приподнялся. – Вчера вечером в туалет захожу, а мне мужик один предлагает: спусти, говорит, мне, я тебе сто рублей дам.

Я опять не сразу понял, о чем он, а догадавшись наконец, спросил из вежливости:

– Ну, а вы что же? Согласились?

– Да я как-то… А надо было, правда? Чего, подумаешь! Трудно что ли. А зато сто рублей. Правда ведь?

– Не знаю, – сказал я, пожав плечами. Но машинально подумал: ничего себе – сто рублей!

Коек десять стояло в комнате. Только на одной из них, самой дальней от нас, кто-то спал.

– А ты… – продолжал тем же шепотом мой сосед. – Ты согласился бы?

Он смотрел все так же, по-детски, но теперь и слегка смущенно.

Любопытно, подумал я.

О таких вещах я, разумеется, слышал и не раз, это вызывало у меня брезгливость, граничащую с отвращением, но было интересно: что они делают? Я не мог представить себе, что общение мужчины с мужчиной может быть хоть кому-то приятно, но все же, все же интересно: а что, что именно они делают? В задницу? А то куда же? Неужели это действительно может кому-то понравиться? Бр-р! Я еще мог представить себе, что в женскую попку, и то… Но в мужскую… Нет, увольте. В бане, к примеру, ко мне частенько привязывались мужики. У нас ведь была коммуналка, без ванной и душа, естественно, и по субботам мы аккуратно ходили в баню. Начиналось обычно с того, что, мол, давай я тебе спину потру, а ты потом мне… Потом он предлагал – чтобы ему удобней было тереть – лечь на банную цементную лавку (предварительно, конечно, тщательно обливал ее горячей водой), а затем сначала действительно тщательно тер мыльной мочалкой мою спину, плечи, но потом обязательно принимался за попку и норовил мыльными руками залезть между ног, чтобы, якобы, помыть как следует и мое «хозяйство». Я в таких случаях уворачивался, а то и немедленно вставал, благодарил, тер в свою очередь спину ему, делая вид, что ничего не произошло, но, так сказать, однозначно давая понять, что я в таких делах не участник. Мой приятель Миша Дутов рассказывал, что к нему тоже часто привязываются «пидоры», но он, не долго думая, тотчас бьет по морде. А я всегда реагировал спокойно, но твердо, поэтому, может быть, чрезмерной навязчивости с их стороны не возникало. Хотя не раз меня с масляной и какой-то собачьей улыбкой откровенно приглашали «в гости на рюмочку коньяка». Я не обижался: мало ли у кого какие пристрастия. Мне ли судить? Я – не согласен, а хотите вы или нет – ваше дело.

Но любопытство все-таки оставалось: что они делают? Как? Неужели на самом деле общение мужчины с мужчиной может доставлять удовольствие? Мужика в сексуальном плане я просто не мог представить. Ну на самом деле: разве может сравниться грубое, волосатое, сплошь да рядом вонючее мужское тело с потрясающе нежным, прекрасным, небесно-чистым женским?

Сосед между тем смотрел на меня, ожидая ответа, на его лице было все то же детское, безобидное выражение, и я, чтобы не обидеть, не стал возмущенно фыркать, а просто слегка пожал плечами и сказал спокойно:

– Вряд ли.

То есть я вряд ли бы согласился кому-то «спустить».

Да и вообще, в конце-то концов, мне бы его заботы, подумал я с некоторым уже раздражением. У меня на повестке дня покупка бумажных мешков – раз. Билет до Москвы – два. Потом везти тяжеленные мешки до вокзала – как? Да еще чтобы не попасться на глаза милиционерам… Потом – самое главное – вообще довезти рыбу до Москвы, чтобы не протухла, чтобы ее на рынке продать, хоть отчасти с долгом расквитаться. Не до твоих досужих вопросов, короче говоря, мужик! Что ж, пора и вставать, пожалуй…

– А мне… – сказал вдруг сосед, протянув руку и дотронувшись до моего плеча дружески. – Спустишь?

Я офонарел.

– Что? Что вы сказали? – переспросил я совершенно искренне.

– Ну, ты мне… Спустишь? Я тебе сто рублей дам.

Вот оно что. Только тут до меня, наконец, дошло. Я-то думал он просто так, философствует. А он, оказывается… Ну и ну.

Пронеслось в памяти совсем давнее: было мне лет двенадцать, я ехал в трамвае, стоя на задней площадке, и какой-то мужик о чем-то заговорил со мной, а потом осторожно залез ко мне в ширинку – так, чтобы никто не видел – и стал аккуратно, нежно мять мой возбудившийся росток, это было приятно, и я почему-то его не отталкивал. Он говорил о девочках, дружески, как-то по-отцовски спрашивал, не «пробовал» ли я с девочками и обещал – если я поеду к нему домой – позвать знакомую «хорошую девочку», чтобы я с ней «попробовал». Я, как дурак, слушал, а потом он осторожно взял мою руку, сунул ее в свой карман, который оказался без дна, и упросил тоже трогать и пожимать его толстый, мягкий и теплый член. Я был в какой-то странной растерянности, помню, мне было его почему-то жалко… Но на авантюру я все же не клюнул: сказал, что мне пора выходить и что на остановке меня ждет отец. Соврал, конечно. Мужик со мной не вышел.

Этот теперь смотрел на меня серьезно и жалобно.

– Ну? Сделаешь? – умоляюще повторил он. – Что тебе стоит? Сто рублей дам, правда.

Он улыбнулся как-то страдальчески и вдруг протянул руку, пытаясь дотронуться до моего все еще возбужденного стержня прямо так, через тонкое одеяло. Естественно, я уклонился. Но агрессии, грубости по-прежнему не было в нем, вот в чем дело, и мне тоже как-то стало жалко его.

– А куда? – вдруг спросил я, думая, что вот сейчас-то мне, может быть, и откроется. Интересно же!

– Ну… – замялся он. – В руку…

И показал раскрытую ладонь.

Интересно… Неужели это на самом деле может представлять удовольствие? Интересно. Молча я покачал головой. Разумеется, отрицательно.

Пора было, однако, вставать. Я натянул брюки, взял мыло, зубную щетку и порошок, полотенце. Направился в туалет.

Сосед тоже поднялся, тоже натянул брюки – он оказался довольно большого роста, полноватым, но агрессии я, тем не менее, по-прежнему в нем не чувствовал. С небольшой дистанцией он шел следом за мной.

Совершив естественные утренние процедуры, я принялся капитально мыться у раковины, смывая вчерашний пот. Сосед вошел следом за мной, тоже посетил одну из укромных кабин, ополоснул лицо, вытер полотенцем и поднял на меня умоляющие карие глаза:

– Ну?… Сделаешь? Я тебя очень прошу…

– Что, действительно в руку? – спросил я вдруг, как-то даже неожиданно для себя. Интересно же!

– Да, да, – засуетился он. И лицо его приняло прежнее, возбужденно-страдальческое выражение.

– И деньги? – спросил я лихо.

– Да, да, конечно, конечно…

А что в конце-то концов? – промелькнуло. Попробовать, что ли? Интересно же! Неужели правда в руку? И только-то? Но, разумеется, только не в… Это исключено абсолютно.

Повторяю, повторяю: я полностью чувствовал себя хозяином положения! Вчерашний день еще пел во мне. Я был – победитель! Неужели правда в руку?… Вот же смех, правда? Почему бы и нет! Ради Бога!