Роковые яйца

По большей части моя религиозность в детстве проявлялась в традиционных празднествах, например, в поедании куличей и покраске яиц на Пасху. Мне нравилось красить яйца, покупать разноцветные пищевые красители, наклейки, разные посыпки и прочую ерунду, которой забиты магазины в преддверии Пасхи. Начиналось всё с самых некачественных красителей, которые иногда умудрялись проникать под скорлупу, и в итоге тебе могло достаться яйцо с синим или зелёным белком. Это сейчас есть выбор из разных фирм-производителей, а в то время он был между упаковкой пищевых красителей и луковой шелухой, которой мама пользовалась из года в год. Мне же хотелось красок.

Помню, что в тот год красители были по-прежнему отвратительные, поэтому мама дала мне покрасить всего лишь несколько яиц, по количеству цветов в наборе. Если мне не изменяет память, их было четыре: красный, зелёный, жёлтый и синий. Всё мастерство состояло в том, чтобы не передержать яйцо в мутной цветной воде, не дав таким образом окраситься белку, но при этом получить насыщенный цвет скорлупки. После окраски все яйца я натирала салфеткой, смазанной в растительном масле, тогда цвет становился глянцевым, а сверху прилепляла купленные тематические наклейки с надписью «ХВ». Все вроде окрасились нормально, но больше всего я гордилась яйцом, равномерно окрашенным в насыщенный розовый цвет, и уже предвкушала, как буду им «стукаться» с мамой или папой.

Мы сели за стол, и, конечно, маме надо было добавить толику религии в разговор, праздник же, как-никак. С невообразимой скоростью поочерёдное христосование превратилось в обсуждение недостатков друг друга.

– Все мы не безгрешны, – наконец сказала она, взглянув на папу.

Слово за слово, и мой папа, отличающийся особой вспыльчивостью, недолго думая, швырнул символ Воскресения Христова в виде яйца куда подальше, сказав таким образом, что есть с нами за одним столом сейчас он отказывается. Я молча сидела и ждала, пока накалённая моей мамой обстановка утихнет и наконец со мной кто-то «стукнется» яйцом. Дождалась. Все наконец обратно собрались за столом, и я стала искать среди окрашенных яиц своё любимое, но его нигде не было: ни в корзинах с яйцами на столе, ни в тарелках у родителей. Мои опасения подтвердились, когда я пошла проверять, какое же яйцо прилетело в результате папиного броска в стену. Да, то самое. Останки моего некогда красивого яйца беспомощно лежали в виде нескольких безобразных кусочков возле стены, а какая-то часть осталась и на ней.

В итоге пришлось «стукаться» синим яйцом, которое проиграло «луковому». Зелёное и жёлтое тоже проиграли. Больше яйца я не красила.

Красная пелена перед детскими глазами

Не помню за собой в детстве явных случаев проявления агрессии. Если меня кто-то обижал, я обычно молча уходила в сторонку, чтобы как-то переварить обиду и придумать план мщения в стиле «не дам тебе больше мяч». Но чтобы я лезла в драку – такого не было. Кроме пары случаев.

Несколько раз нам с мамой приходилось выхаживать больных птиц, кто-то из них падал из гнезда, кто-то поранил крыло – всех мы тащили к себе домой. Пару дней они жили, как в санатории, на нашем балконе. Я приносила им жучков, что находила во дворе, или мёртвых мух с того же балкона. Ну а после мы их отпускали, и я ещё несколько дней печалилась, что мой пернатый друг улетел. Возможно, именно эти случаи сделали меня такой эмпатичной к братьям нашим меньшим.

Я хорошо помню тот день, когда мы с моей подругой обнаружили под деревом выпавшего птенца. Он был мёртв. Раз спасти его было нельзя, мы решили его похоронить. Выкопали среди деревьев могилку и положили туда птенца, засыпав землёй. Из палочек от мороженого я сделала надгробный крест и воткнула в землю. По кресту я планировала находить это место в будущем, чтобы периодически приносить туда сорванный цветок клевера или ромашки. На этом мы с подругой разошлись по домам.

Тем же вечером маме что-то понадобилось в магазине, и я увязалась с ней. Стояло лето и хотелось проводить на улице каждую возможную минуту. По дороге мама разговорилась с соседкой, а я пошла в сторону знакомых ребят. Там ко мне, ухмыляясь, подошёл мальчик, который жил в соседнем подъезде. Я не знала, как его зовут, и в принципе с ним особо не общалась.

– А я видел вашего птенца.

Мне стало не по себе.

– И? – спросила я.

– Я его выбросил! – заявил мальчик.

– Ты врёшь, – сказала я, не поверив ему.

– Не-а.

Надо было проверить. Я побежала к тому месту, где ещё недавно находилась оформленная могилка птенца. Крест из палочек лежал сломанный рядом с пустой ямкой в земле. Видимо, тот мальчик видел, как мы нашли птенца, и проследил, где мы его закопали. Но зачем он так поступил? Это не укладывалось в моей голове. Я побежала обратно.

– Куда ты его дел? – кричала я ему ещё на бегу.

– Выбросил в мусорку.

Следующее мгновение, которое я помню, это как мама держит меня сзади за руки и пытается оттащить от опешившего мальчика, а я продолжаю что-то выкрикивать.

– Ненавижу тебя, тьфу на тебя, – крикнула я и плюнула на него.

Дальше помню только то, что маме удалось оттащить меня в сторону и привести в чувства. Больше мёртвых птенцов мы не находили, но надеюсь, что тот мальчик больше бы так не поступил.

Походный рюкзак

Говорят, что родители хотят для своих детей лучшего, вот и мои хотели. Наверное, из лучших побуждений папа купил мне, маленькой худенькой девочке, огромный рюкзак зелёного болотного цвета. Да, рюкзак был очень вместительный и прочный, но, наверное, на этом его плюсы заканчиваются. Надо сказать, что я его носила только в школе, по дороге туда и обратно с ним мучилась мама. Правда и того времени, что я проводила с ним в школе, мне было предостаточно. Кроме того, что у некоторых детей вокруг были модные для того времени рюкзаки и я питала к ним обоснованную зависть, так ещё и на меня иногда сыпалось «Ты что, в поход собралась?» от старшеклассников.

Но я ничего не говорила родителям, может быть, только иногда ныла, что хочу новый рюкзак. Здесь была на самом деле большая дилемма – ходить с ненавистным рюкзаком или терпеть папины негативные реакции на понравившуюся мне вещь. Уже будучи постарше, я поняла, что ходит-то с рюкзаком не папа, и его нападки можно потерпеть.

Помню момент, когда я всё-таки решила высказаться. Это было в начальной школе, откуда меня забирала после уроков мама. То ли я долго складывала вещи в свой походный ранец, то ли ещё что, но спускалась по лестнице я одна, все уже убежали вперёд меня. Возможно, я предвкушала, как приду домой и буду смотреть мультики, одним словом, я замечталась и, поскользнувшись на ступеньке, приземлилась на свою пятую точку. Это не всё, сзади же на плечах был предательский рюкзак, нагруженный учебниками, который весил, как половина меня. В общем, благодаря этому рюкзаку я прокатилась на попе ещё добрую пару-тройку ступенек. Было больно, но, видимо, не так больно, чтобы реветь одной, поблизости очевидцев моего падения не оказалось. Я встала, поправила наспех юбку и, прихрамывая, направилась к маме. Как только я её увидела в толпе из мам, на глаза сразу навернулись слёзы, а ушибы стали болеть в сто раз сильнее. В итоге она встретила меня ревущей, растрёпанной, в перекосившейся юбке и проклинающей всеми доступными ребёнку словами рюкзак.

Карандаши любят счёт

Детям, а особенно девочкам, важно, чтобы на уроках перед ними лежали красивые тетрадки и пенал, где аккуратно хранятся не менее красивые ручки, карандаши и ластик. Однажды пришло то лето, когда вдруг всё это стали покупать вместе со мной, доверив мне выбор, а не как в начальной школе, просто снабжать тетрадками с зелёной обложкой. Да, по сути дела, это всё были глупости, но когда некоторые девочки в классе пишут в красивых тетрадках, ты, смотря на свою «зелёную», где корректором нет смысла пользоваться, так как он на три тона белее листа, так или иначе, печалишься.

Особую боль я испытывала на уроках дизайна, которые представляли собой улучшенную версию занятий рисованием. Там всё решали карандаши. Не знаю, как так вышло, но мне в какой-то год достались отвратительные карандаши – их невозможно было нормально точить, весь грифель был сломан, будто упаковку с ними специально уронили несколько раз. В итоге урок рисования превращался для меня в урок заточки карандашей. Даже если удавалось привести их в необходимое острое состояние, то рисовали они ужасно.

Но тем летом, когда родители отвели меня в магазин канцтоваров с подходящим названием «Карандаш», я набрала себе на целый год всяческого добра, состоящего из ароматных ручек, тетрадок с героями комиксов, ну и, конечно же, цветных карандашей хорошего качества. Это была огромная упаковка с тридцатью двумя карандашами, которые я гордо принесла на первый урок рисования. Тот факт, что я носилась с этими карандашами, как курица с яйцом, боясь потерять хоть один, вдохновил моих одноклассников разыграть меня. Подгадав момент, моя соседка по парте спрятала один из моих карандашей. В конце урока началось самое «весёлое» – подсчёт. Я, складывая карандаши в коробку, решила их пересчитать и недосчиталась одного. На что моя соседка заявила, будто я ошибаюсь, и предложила свою помощь, посчитав на один больше. Видимо, что-то в их плане пошло не так и это уже превратилось в какой-то карандашный балаган, где все хотели посчитать мои карандаши, будто тому, кто больше насчитает, полагался приз. Дойдя до тридцати пяти, мы решили остановиться, как раз прозвенел звонок. Мне отдали мой единственный потерянный карандаш, который с радостью вернулся в коробку к остальным.

Принципы

Не сказать, что я очень принципиальный человек, но когда дело касается какого-либо противостояния моему отцу, тут уж меня не остановить. Как, впрочем, и его. Дело было летом, кажется, ещё в моём студенчестве. Я купила себе новые туфли и скорее хотела их разносить. Кстати, они всё ещё у меня лежат, и надевала я их всего пару раз, не считая того случая, очень уж трут. И вот, сразу после покупки подвернулось событие. Решили тёплым летним вечерком прогуляться по району с родителями. Туфли были, кстати, красные, и надела к ним я какое-то летнее яркое платье, не вечерний туалет, словом, но для района сгодится. По дороге было решено прикупить по бутылке лимонада: мама взяла «Буратино», папа «Тархун», а я решила выпить «Байкал», хотя не особо его любила. С первым глотком я вспомнила про свою нелюбовь к нему, но что поделать, стала потихоньку пить.

Мы с родителями свернули с дороги во дворы. Так сложилось, что всё моё детство прошло в одном районе, и у нас наметился эдакий ностальгический маршрут от дома к дому. Родители, конечно, вспоминали тот дом, куда меня привезли из роддома, там они знали многих соседей, это было время, когда жильцы плотно общались друг с другом, периодически обмывая покупку «Волги» или первого телевизора. Но я тот дом помню только из домашних видеоархивов, поэтому не питаю к нему столь нежных чувств.

Идём мы, значит, неспешно, мама с папой вспоминают старых соседей, а я плетусь чуть поодаль, страдая от натёртых пяток, и запиваю свою боль серьёзно поднадоевшим «Байкалом». Тут папа оборачивается, критически меня оценивает взглядом и выдаёт следующее.

– Юля, давай допивай.

– Я не хочу больше. Будешь?

Бедный «Байкал» никто не захотел, а оставалось почти полбутылки.

– Тогда выброси.

Разумеется, папина фраза натолкнулась на большую стену непонимания с моей стороны – я стараюсь ничего не выбрасывать просто так, в случае с газировкой планировала донести её до дома и как-то добить.