Читать книгу «Достоинство возраста. Как относиться к старению» онлайн полностью📖 — Юлии Жемчужниковой — MyBook.

Часть 1. Введение. Старость – о чем это мы?

Старость – это наше будущее. Возраст старения начинается где-то между 45 и 50… Порой немного позже (зависит от того, как бойко вы начали жить и в каком темпе жили).

Или, может, вам 60 и >? Тогда старость – ваше настоящее.

Почувствовали волну негодующего возмущения? Не согласны?

Да, это оно и есть – то, о чем моя книга. Теперь это все чаще называется как-то лживо-стыдливо, то второй половиной, то пожилым возрастом… И тем не менее около 50 тема старости подступает к нашим дверям, и нам приходится делать выбор: изображать, что не слышим звонка или нас нет дома, прикидываться кем-то другим, баррикадировать дверь, выпрыгивать в окно – или готовиться к встрече.

Фраза «Старость – наше будущее» удивительна своей непреложной очевидностью и близким к 100 %-му отрицанием.

Мой опыт изысканий таков. Кому бы я ни говорила о моих планах (это началось у меня в 41), что я собираюсь готовиться к старости или просто стареть, – 99 % (мои дети не в счет) реагировали и продолжают примерно так: «Ты что! Тебе еще рано! Покрась волосы… просто устала…» – и тому подобное. 1 % – это Лидия Шварц-Салант, она так не реагировала.

«Большинству из нас нелегко принять старость: ни жизнь, ни смерть. Мы противимся неизбежному и страдаем из-за этого» (Рам Дасс).

Более того, мы часто противимся не только неизбежному, но и существующему.

День рождения чудесной, деловой, красивой, активной женщины. Ей 50. Но, следуя идее кого-то из гостей, все поздравляют ее с 30-летием. Только мне и нескольким гостям это кажется странным. Куда деваться ее 28-летнему сыну? Почему фактический возраст кажется стыдно-порочным и его надо скрывать? Таких примеров бесконечно много. Из 100 человек, заполнявших мои анкеты-опросы, только трое писали, что считают себя старыми…

Повсеместно утверждается непреложное правило, что после 35–40 следует занижать свой возраст, и лучший комплимент – несоответствие возрасту. Женщин после 40 и после 60 продолжают называть девочками и девушками. У мужчин уже почти аналогично. Люди отказываются понимать, когда я говорю им, что замечанием «ты очень молодо выглядишь» они меня почти обижают. Возрастной разрыв мы еще попробуем многократно рассмотреть с разных сторон.

Мало кто хочет думать о смерти, но большинство готовы принять, что она неизбежно будет когда-то, то есть является нашим будущим. На старость это странным образом не распространяется. Кто готов признать очевидность подобного же факта?

Однако я искренне желаю нам всем счастливой старости, и первое, что для этого необходимо, – признать, что в 40 она – наше будущее, а немногим дальше – настоящее.

У нас в обществе доминирует культ нужности и в основном разговоры о старости сводятся к тому, что старость – это плохо или хорошо (реже). Я попробую не делать этого. Хорошо или плохо быть взрослым, ребенком?

Я с некоторой уверенностью могу сказать о старости две вещи: трудно и интересно, хотя, пожалуй, и страшно тоже. Заметьте: это же можно сказать и о другом возрасте. Помню, я спрашивала папу: как это, быть взрослым? Он отвечал: трудно, но интересно.

«В шестидесятые годы был снят запрет на обсуждение таких тем, как сексуальность, пол и духовность. Благодаря роддомам и хосписам даже рождение и смерть были извлечены из темноты на свет. Последним табу в нашей культуре осталось старение. Судя потому, как старость представлена (вернее, не представлена) в средствах массовой информации, мы живем в обществе, которое делает вид, что старых людей не существует» (Рам Дасс писал в конце прошлого века.)

Сейчас это уже не совсем так, ситуация неоднозначна, и она меняется. Появились фильмы о старости, в тексте много цитат из СМИ. Во время моей работы в нашу страну пришел хороший мультик «Вверх».

Ситуация изменилась, но по мне так пока стало хуже (вот, уже получается стариковское ворчание). Перелом произошел примерно в 2010 году. Стариков, видимо, набралась уже критическая масса. Утвердился День пожилых людей – 1 октября, появилась куча программ, тема стала входить в моду. Всякий уважающий себя таблоид стал регулярно писать о старении. Но в каком ключе? Даже наука геронтология звучит как «наука о старости и преодолении старения». Издается журнал под названием «60 лет – не возраст» (а что тогда?). Все заняты поисками средств для продления жизни, молодости и отрицанием старости. Пишется и говорится об увеличении пенсий, возврате стариков к активному потреблению, старость лишается своих смыслов, и ищутся пути включения ее как дополнительного ресурса в поддержание нынешней абсурдной экономики и цивилизации в целом.

О старости говорится в СМИ. Говорится много. Обычно это тема «проблем старых людей». Часто происходит так: 50-летние женщины обсуждают и решают проблемы стариков (дряхлых, беспомощных, одиноких). Это, безусловно, благородное и полезное дело позволяет им отделиться психологически от старости по принципу «это они, а это мы».

Никто не будет утверждать, что старости не существует, но она всегда не про нас, а про кого-то.

Назвать себя старым можно с некоторым заигрыванием, жалуясь на забывчивость, или боль в спине, или усталость, и ожиданием, что тебя будут разубеждать.

Постепенно прихожу к тому, что настоящая старость табуирована. Это утверждает меня в мысли, что лишь на поверхности мы, возможно, боимся старости как немощности. Это лишь передний, очевидный уровень защиты. На самом деле старость пугает огромностью перспектив, непонятностью задач и возможностей… Да просто непознанностью.

Сайт в сети «Третий возраст» (подобными сайтами интернет наполняется постепенно). Лозунги: «Живи с удовольствием!», «Стареть не модно!»… Про первый потом поговорим. А вот «не модно» – это да, это хорошо. Ни в коем случае я не хочу делать старение модным, важно и хорошо, что оно не модное. Я скорее за то, чтобы допустимым было то, что не модно.

Пожалуй, я бы оставила за старостью стильность. Стиль может быть довольно высоким, разнообразным, индивидуальным.

Моя книга – не реклама старости. Если старость начнут рекламировать, она может стать модной, как любовь, и также превратиться в порно. Старость, как и счастье, любовь, смерть, одиночество… экзистенциальна и потому очень индивидуальна и важна. Потому и разговор мой только лично с Вами, читатель.

Искаженные нормы

«Ты хорошо выглядела, – говорит мне подруга о моем телеинтервью, – но старше своих лет, наверное, из-за седины». Парадокс ситуации состоит в том, что это моя седина и мой возраст. Они не могут не соответствовать, тем более что поседела я ничуть не раньше своих сверстников. Но норма определяет женщин крашеными лет до 60, а то и дальше.

Сейчас много говорится о тяготящих общество и особенно женщин стандартах красоты. Странно, как люди сумели разделить здоровье, естественность и красоту и даже поставить их в противоречие друг с другом? А если вы протестуете против навязываемых стандартов красоты, то в первую очередь позволяете себе быть толстым, отрастить брюшко… Что еще? Да все, собственно. Главное, разрешить целлюлит и жировые складки. Потому что это не идет вразрез с потребительскими способностями. А вот принятие себя – отнюдь.

Красота стала насильственным понятием. Естественность – нездоровьем. Рам Дасс приводит смешной рассказ о том, как спонсирующая его буддийские лекции косметологическая компания после его выступления, рекламируя товар, предложила тест: ущипнуть кожу на руке и проследить, за сколько расправится складка. Ситуация оказалась неловкой, когда у него, сидящего на сцене, складка не расправлялась несколько минут.

«Мне как будто должно было быть стыдно за то, что моя кожа недостаточно эластична. И меня задарили всякими кремами. А между тем меня вполне устраивала моя кожа».

Итак, самый мощный стереотип, общественная установка, требующая пересмотра: хорошо выглядеть, чувствовать себя = молодо. Это не так. Хорошо чувствовать себя (вслушайтесь – чувствовать себя!) – это быть в гармоничном состоянии соответствия своей природы, психики миру вокруг.

Помните советскую песню прошлого века «Все на свете могут наши мамы, только не умеют не стареть…»? Песня трогала сердце. А мамы действительно могут всё, и они справились с этим социальным заказом. Мамы научились не стареть. А между тем есть совершенно справедливое авторитетное мнение, что одно из условий взросления мужчины – старение его мамы. Не это ли породило весьма обширное сословие мужчин, продолжающих до пенсии жить в качестве маминых сыновей, не способных повзрослеть и стать мужчинами в полном смысле этого слова. Рост этого сословия сделал моральное и физическое проживание мужчины 20+, 40+… лет с мамой не только не стыдным, а чем-то само собой разумеющимся.

Я не агитирую за то, чтобы сыновья покидали родителей, оставляли их в одиночестве или сдавали в богадельни. Часто достаточно того, чтобы общепринятое «я живу с мамой» сменилось на «мама живет со мной». Поверьте, это не так просто и не так неважно, как кажется!

Как-то у меня была встреча с 35-летним интересным архитектором. Он не женат и признался, что дети его не привлекают. Есть подружка. В основном занят работой. На мои слова о приближении старости (говорила о себе) среагировал очень резко, но типично: «Какая старость? Вам еще рано. Моей маме 70, но она себя старухой не чувствует».

Странно, правда? Вроде привычная и даже какая-то позитивная фраза. А если представить себе пятилетнюю девочку, говорящую: я себя ребенком не чувствую. Или 18-летнюю: я себя молодой девушкой не чувствую…

Я спросила архитектора: интересно, а кем же мама себя чувствует? Ребенком, девушкой?.. Его ответ: она себя чувствует полноценным человеком. Грустно. Отражает очень крепко сцепленный со старостью стереотип неполноценности. Запомним это слово – «полноценность». Что под этим обычно подразумевается, какая ценность? Социальная полезность и востребованность? Насыщенность жизни событиями и эмоциями?

У старости есть своя огромная ценность, но мы почему-то меряем ее ценностями первой половины жизни. Или, еще хуже, «ценностями» социума.

Мой папа, разменявший давно восьмой десяток, может быть чудесным примером такой общепризнанной и часто реализуемой ныне полноценности. Именно потому, и еще потому, что он мой папа, он будет фигурировать в книге множество раз, как пример всего и вся. Он профессор. Уважаемый в своей среде человек, преподает. Работает. В свободное время путешествует по принципу «делаю то, чего не мог позволить себе раньше». Я очень горжусь им и радуюсь за него. Однако он как-то признался мне, что переживает из-за того, что не чувствует творческой энергии и не производит ничего нового. Он не видит, что это новое лежит вовсе не в сфере его любимой науки, где он стал истинным мастером и наставником, а в сфере личного познания и опыта жизни, который так необходим его детям и внукам. Им нужны не знания, а мудрость.

Бессмертие

У Бессмертия есть несколько вариантов, разновидностей.

Вечная молодость Дориана Грея – отсутствие старения, сохранение молодости с помощью чудодейственных средств (средство Макропулоса). Тут, как говорится, не до смерти вовсе, тут ведь и старости-то нет.

Вечная старость Кощея Бессмертного, бесконечное продлевание старости, потребность остаться в любом виде. В основном старики, жаждущие бессмертия, живут страхом, а от него мало чего хорошего прорастает. Старики, с одной стороны, познали вкусы жизни, с другой – видят ее край. И потому за жизнь держатся, цепляются. Чувствуете разницу оттенков: ценить… цепляться. Это про Любовь… Зависимость. Любовь к жизни необходима. Страх потери провоцирует зависимость, и любви там все меньше. Потому обычный Кощей жизнь не любит и людей тоже. Такие старики, безусловно, неприятны и опасны, о чем и сказки.

Мне попалось только одно описание бессмертия в разных возрастах, в том числе и зрелом. У Натали Бэббит («Вечный Тук»):

«– Знаешь, что это вокруг, Винни? – услышала она низкий голос Тука. – Это жизнь. Она движется, растет, изменяется, никогда не остается прежней даже на пару мгновений. Вот эта вода… ты смотришь на нее каждое утро, и она всегда выглядит одинаково, но это не так. Всю ночь напролет она движется, вытекает из ручья далеко на западе, вливается в ручей на востоке, всегда другая, всегда в движении, хоть и такая спокойная… и в конце концов, проделав долгий-долгий путь, она встречается с океаном. ‹…› А знаешь, что происходит потом? – продолжал Тук. – С водой? Часть ее испаряется под солнцем прямо из океана и поднимается обратно к облакам, а затем проливается дождем, и дождь попадает в ручей, и ручей продолжает течь, и все повторяется снова и снова. Это как колесо, Винни. Все вокруг – как колесо, вертится и вертится без остановки, не зная отдыха. И эти вот лягушки – часть колеса, и жуки тоже, и рыба, и лесной дрозд. И люди. Ничто не остается прежним. Все обновляется, все изменяется и растет. Именно так все и было задумано. Именно так всё и есть.

Лодку наконец прибило к берегу, и нос ее врезался в полусгнившие ветки поваленных деревьев, опустивших свои толстые пальцы в воду. Нос лодки заклинило, и течение не могло справиться с нею, хоть корму и сносило в сторону. Вода текла мимо, меж зарослями тростника и ежевики, и устремлялась из привольных берегов пруда в узкое русло. Там она неслась уже быстрее, журча и пенясь среди камней и булыжников, и исчезала из виду где-то вдали, торопливо огибая склонившуюся иву.

– Она течет, – повторил Тук, – к океану. Но эта лодка сейчас застряла. И если мы сами ее не сдвинем, она будет стоять здесь вечно, как бы ни старалась освободиться. То же и с нами, Туками. Мы застряли, Винни. Застряли и не можем сдвинуться. Мы больше не часть колеса. Нас словно сбросили. Оставили позади. Все вокруг нас движется, растет, изменяется. Например, ты. Сейчас ты ребенок, но когда-нибудь вырастешь и станешь женщиной. А затем придет время для новых детей.

Винни моргнула и внезапно поняла, о чем он говорит. Поняла, что ей – да-да, даже ей! – волей-неволей когда-нибудь придется покинуть этот мир. Просто погаснуть, как огонек свечи, и тут уж протестовать бесполезно. Этого не избежать. До сих пор Винни изо всех сил старалась не думать об этом, но иногда, вот как сейчас, приходилось. От беспомощности и обиды она разозлилась и выпалила:

– Я не хочу умирать!

– Конечно, – сказал Тук. – Твое время еще не пришло. Но смерть – это тоже часть колеса, за которой следует рождение. Нельзя вынимать из колеса кусочки, какие вздумается, а другие оставлять. Быть частью целого – это благословенный дар. Но мы лишились его – мы, Туки. Жизнь и без того тяжкий труд, Винни, а наш путь по жизни еще и бесполезен. Лишен всякого смысла. Если бы я только знал, как опять взобраться на колесо, я бы тут же сделал это не раздумывая. Жизнь невозможна без смерти. То, что нам выпало, – это не жизнь. Мы не живем, Винни, а просто существуем, как камни у дороги.

Голос Тука звучал сейчас жестко, и изумленная Винни сидела не шелохнувшись. С ней еще никто никогда не говорил о подобных вещах.

– Я хочу снова расти! – горячо воскликнул Тук. – Расти, изменяться. И если это означает движение к концу жизни, я хочу и этого. Знаешь, Винни, на самом деле этого не понять, пока не испытаешь на собственной шкуре. Если люди узнают об источнике в Лесной Прогалине, они все ринутся туда, как свиньи к корыту, топча друг друга из-за этой воды. А кончится это очень-очень плохо… хотя и не сразу. Ты только представь себе! Все дети останутся навсегда детьми, а старики – стариками! Можешь вообразить себе, каково это? Навсегда! Колесо будет продолжать вращаться, вода все так же будет течь к океану, но люди навсегда останутся прежними, как придорожные камни. ‹…› Понимаешь? О Боже, только бы ты поняла!»

В книге потом наступает долгое молчание. Мне бы тоже хотелось помолчать…

Стремление к бессмертию обычно обусловлено страхом смерти, и о том, как с этим жить, мало кто задумывается. А что хорошего может родиться от страха?

Да, кстати, есть еще один вариант. Это когда «колесо» останавливается, заклинивает. Это то, про что в фильмах «День сурка» и «Day Break», и раньше – во «Времетрясении» Курта Воннегута. Только там все так сосредоточены на Колесе, что как-то не акцентируются на своем бессмертии.

Есть также тема – бессмертие души с чередованием воплощений.

Есть у меня один знакомый йог-учитель, хороший. Пройдя середину жизни, он неожиданно озаботился вопросом бессмертия. Причем его отнюдь не интересует (может, пока) вечная жизнь нынешнего тела. Он говорит, что не хочет потерять те наработки развития сознания, духовного роста, не хочет «начинать сначала», хочет быть уверенным, что сознание его возродится на достигнутом уровне. Конечно, многие восточные учения это обещают, но где гарантии? Мне в связи с этим нравится вот такая веселая мысль:

«Я не верю в конец света – для Вселенной такое развитие событий слишком нелогично. Если исчезнут условия для перерождения, то как может душа каждого из нас завершить свой путь? Куда денутся все те, кто так ничего и не понял?» (И. Ларсон. Самая большая иллюзия).

Дети тоже иногда спрашивают, когда им говоришь о перевоплощении души: «А мне придется снова учиться читать и писать?» – «Да, придется, и писать, и писать». Вот моя фантазия на эту тему. Если тело новое, то ему и придется всему учиться заново. Можно фантазировать только о наработках души. То есть, может, останется какой-то сгусток сознания, но ему снова надо учиться проявляться. Это как Любовь, которая есть всегда, а способность проявлять ее надо приобрести, развить. Но надо ли начинать с того, где закончили?

Что меня привлекает в долгой жизни – так это любопытство, хочется посмотреть на ближайшее будущее своего рода. Может быть, моя попытка написать что-то бессмертное связана с этим. Тонкий лед мистики. Уйду с него потихоньку.

Средства достижения бессмертия. Опять же разного рода средства Макрополуса в современной упаковке.

Клиника пластической косметологии «Портрет Дориана». (Идея в подарок – кому надо.) Просто косметика, БАДы, китайские грибочки-корешочки и куда менее безобидные средства из медведей, тигров, и младенцев, и плаценты…

Думаю, всем, кто прибегает к подобным средствам, нужно готовиться к неизбежности того момента, когда придется испугаться подобно Дориану или Снежной королеве (может быть, это случается каждое утро?).

Есть довольно безобидные «средства омоложения». Они фактически не омолаживают, а поддерживают бодрость и жизнеспособность в старости. Тут дело лишь в неверном пиаре опять. Взять хотя бы знаменитую методу Порфирия Иванова. Мы помним его Стариком. Благодаря правильному настрою, закаливанию, питанию он в старости оставался бодрым и активным и умер в срок. Для меня звучит оскорблением называть подобных людей – молодыми. Галину Сергеевну Шаталову наши общие знакомые называли Бабушка Шаталова, это было истинно и прекрасно.